От кофе и спиртного я отказываюсь. Сажусь и изучаю высокое начальство: мужчина зрелой поры — вернее, чуть перезрелой, — веки подпухшие, кожа лица дрябловатая, тщательно ухоженная бородка пегая из-за пробивающейся седины. Этот человек включен в обличительный список Юстицио.

— О происхождении этой листовки, — уточняет он.

Мне вспоминаются напутствия Шефа — по дороге сюда он заклинал меня вести себя сдержаннее, — и я раздвигаю губы в улыбке.

— Впервые увидела ее сегодня утром.

— Вот как? Я располагаю информацией о нападении, которому вы подверглись у себя дома минувшей ночью. Чем вы объясняете это происшествие?

— Ничем не могу объяснить. Бандиты мотивировали свой налет тем, что хотели ограбить квартиру.

Уголки его рта чуть заметно кривятся. Можно принять это за усмешку, но скорее за гримасу недоверия. Затем он лезет в ящик стола и достает папку в зеленой обложке.

— Это ваше служебное досье. Нуте-с, посмотрим… Возраст — двадцать семь лет, образование — высшее, стаж работы в полиции — шесть лет. Та-ак… Насколько я могу судить, карьера ваша складывалась удачно. Вам почти сразу же стали давать ответственные поручения.

— Если считать ответственным поручением шляние по улицам в качестве приманки для маньяков, — ехидно вставляю я, но он пропускает мое замечание мимо ушей.

— Коллеги из вашего непосредственного окружения отзываются о вас положительно, но, по мнению других, ваши манеры оставляют желать лучшего. На занятиях по самообороне вы показали себя способной соперничать с любым мужчиной и в то же время, по отзыву вашего непосредственного начальника, в работе предпочитаете руководствоваться интуицией, охотнее прислушиваетесь к инстинктам, нежели к доводам рассудка.

Я перевожу взгляд на Шефа — тот отвечает мне скромной улыбкой, затем снова поворачиваюсь к «царю и богу». Вроде бы я смекнула, к чему он гнет.

— Поговаривают, — продолжает он, — будто вы с некоторых пор состоите в связи с одним из коллег…

— Вы его знаете? — склонив голову набок, вкрадчиво интересуюсь я. — Тогда вы, должно быть, на себе испытали его неотразимость.

— Мне случалось читать кое-какие ваши рапорты, и я пришел к выводу, что вы не слишком заинтересованы в работе у нас. Отец ваш — владелец газеты и собственного издательства, мать — художник по интерьерам, словом, семья не бедствует. Чего ради, спрашивается, вы пошли в полицию?

— Люблю, знаете ли, романтические приключения, — расплачиваюсь я дешевым штампом.

— Кто скрывается под псевдонимом Юстиция? Назовите имя! — Взгляд его мечет громы и молнии, но по вискам струится пот. Я не испытываю к нему жалости, меня не трогают его усилия сохранить остатки авторитета, ну а попытки запугать меня и вовсе лишены смысла.

— Я много думала об этой группе «Юстиция», — спокойно говорю я, — и, по-моему, предположение, что здесь действует один человек, не выдерживает критики. Даже приговоры приводились в исполнение не в одиночку, каждый раз действовала группа единомышленников, где один прикрывал другого, поэтому они и работали чисто, не оставляя следов. И только в конце, во время решающего поединка, с приговоренным схватывался кто-то один. Насколько мне известно, в городах США, в жилых кварталах с повышенной криминогенной обстановкой, созданы аналогичные организации — гражданская самооборона или что-то в этом роде. Цивильные лица сами следят за охраной района, ловят хулиганов, нарушителей общественного порядка.

— И чинят над ними расправу, — перебивает меня хозяин кабинета. — По-вашему, это нормально? Куда заведет такой путь?!

— Намного ли чище руки у тех, кто самолично не участвует в убийствах, совершаемых с их ведома и молчаливого согласия? Язык не поворачивается хвалить этих пособников зла только потому, что сами они вроде бы не марали рук!

— Иными словами, вы одобряете сей пасквиль? — он гневно взмахивает листовкой. — Тогда как ваш долг — разобраться в клеветнических домыслах!.. Неужели можно поверить, будто бы я, к примеру, тоже ничуть не лучше убийцы, поскольку якобы потворствую преступникам?!

Шеф осторожно покашливает в кулак, но я не обращаю внимания на предупредительные знаки.

— Видите ли, до сих пор в каждой очередной листовке приводились подлинные факты.

Пегобородый «царь и бог» откидывается в кресле, дряблая кожа неожиданно натягивается на скулах. Резким движением, очевидно подсмотренным у какого-то киногероя, он ломает карандаш надвое.

— Значит, вы не желаете способствовать поимке банды «Юстиция»? — с угрозой в голосе вопрошает он.

— Отчего же? — удивляюсь я. — У меня даже есть вполне конкретное предложение. В приемной сидят три секретарши, готовые выполнить любое ваше желание. Велите им отобрать дела по всем нераскрытым преступлениям и распределите их по степени важности. Задействуйте всех своих сыщиков, чтобы работали в полную силу, обеспечьте их безопасность, скажем, на случай внезапных покушений. Как только дела будут расследованы все до единого, команда «Юстиция» прекратит свое существование. Необходимость в ней отпадет. А поскольку создана она была именно в силу необходимости, я и не представляю себе иного способа ликвидировать эту организацию.

— Сладко поете, — говорит он, скривившись, точно от уксуса. — Вам бы фантастические романы писать.

— Я обдумаю ваше предложение, — киваю я. — Мир обезумел и погряз в преступлениях, а вы стараетесь допытаться, что мне известно о команде «Юстиция». Ваше время истекло. Ведь если имя ваше упомянуто в листовке, значит, со дня на день жди разоблачений. В принципе вам следовало бы подумать о защите… или бежать. Разыгрывать шахматные партии в подобной ситуации непозволительное легкомыслие.

— А я докажу, — елейным тоном начинает он, — что командой «Юстиция» движут низменные побуждения: зависть и подрыв авторитетов. Кстати, именно по этой причине вы и попали в число подозреваемых в соучастии, ведь авторитетов для вас не существует, начальство вы в грош не ставите, а заветная мечта ваша — прорваться в верха. При явных анархистских замашках и невротическом складе ничего удивительного, вот только место вам не в полицейском аппарате, а в клинике для душевнобольных. Ну а что касается деятельности «Юстиции», то тут мы имеем дело с тщательно спланированной подлой акцией. Учитывая прекрасную осведомленность и профессионализм, можно сделать вывод, что организация эта вербуется из наших рядов и с одной-единственной целью: вышибить нынешних руководителей и занять их место. Но этот номер у вас не пройдет!

— Сей глубокомысленной гипотезой вы лишь доказываете собственную профессиональную непригодность, о чем, кстати, идет речь и в листовке. Вам нужно найти козла отпущения, и вы присмотрели на эту роль меня. Только ведь никто не поверит, будто я рвусь занять ваше бархатное кресло.

— Идет война Добра и Зла, — любезно просвещает он меня, — и не подлежит сомнению, на чьей стороне окажется победа. Лично я — как поступал и всю свою жизнь — делаю ставку на Добро. Ну а вы поплатитесь за свои коварные интриги.

Шеф все плотнее сжимает губы и время от времени теребит свою редеющую шевелюру. Наконец терпение его явно иссякает и он срывается с места.

— Разрешите вставить два слова! Как правильно заметила Дениза, вам необходим козел отпущения, поскольку «Юстиция» стала вашим личным врагом. Но если вы вздумаете отыграться на Денизе, вы все равно ничего не добьетесь — силу организации вам тем самым не подорвать. К тому же вас неверно информировали: круг симпатизирующих Денизе Врай значительно шире ее ближайшего окружения. Да и вообще, распинать на кресте первую попавшуюся сотрудницу только потому, что она слегка невоздержанна на язык, — это устарелый метод. В наше время люди привыкли думать своим умом и на такую дешевую приманку не купятся.

— Извольте сесть, — бросает хозяин кабинета, и взволнованно расхаживающий Шеф снова опускается в кресло.

— В вашем арсенале самое разное оружие, — перехватываю я инициативу. — Если ничего не добьетесь уговорами, можно перейти и к более верным методам. К примеру, прозрачно намекнуть приятелям, и те снова натравят на меня киллеров. Но я бы вам не советовала это делать. Думаю, за каждым вашим шагом следят, каждое слово фиксируется, так что постарайтесь не впадать в панику и не увязнуть еще глубже. — Я провожу по волосам и внезапно натыкаюсь на крохотную заколку. На мгновение замолкаю, потом продолжаю с еще большим воодушевлением: — Моим коллегам затыкают рты. Дошло до того, что талантливейшие сыщики вынуждены заниматься формальными отписками по делам, которые у них давно отобрали! Что здесь происходит? Допустим, война Добра и Зла — несколько высокопарное определение, но ведь какая-то война действительно идет, причем скрытая, тайная. И вашей задачей должно быть не усовершенствование военных методов, а прекращение самой войны. Действуй вы в интересах полиции, вы бы так и поступили. Чьи же интересы вы представляете? Убита некая женщина по имени Беатрисса Холл, а сыщику не позволяют искать убийцу. Убиты двое наших сотрудников — Марион Терон и Арджил Раффин, покушались и на мою жизнь. Уж кому другому, а вам-то должны быть известны ответы на эти загадки. Вы знаете имя главного виновника так же хорошо, как и я.