— Спит?

Агапова всхлипнула:

— Горит вся. Не знаю уж, в памяти ли.

Егор укутал жену и дочь Назаровским тулупом, примостился сзади на сене.

— Что тут у тебя?

— А? Кабанчика завалил — куму везу. Н-но!

Рысак-трёхлетка легко взял с места.

Ходко шли. Заря полыхнула, притушив звёзды, когда Марково проехали — до Увелки рукой подать. Солнце выкатилось, месяц только потеснился, не желая уступать. Подъехали к больничным воротам.

— Ну, я к куму. Ты в райком-то когда?

Егор отмахнулся. Назаров покачал головой — за всю дорогу девочка и не всхлипнула: жива ли?

После осмотра врачиха вышла в приёмный покой.

— Как же вы такую кроху застудили? Двустороннее воспаление лёгких, температура на пределе совместимости с жизнью. У неё бронхи забиты гноем, чем дышит — уму не постижимо.

Анна всхлипнула, укусив свой кулак. Егор закашлялся. Врачиха окинула их пронзительным взглядом — деревня сермяжная.

— Её бы в Челябинск, но не доедет. Сделаем, что в наших силах. Ждите.

Егор вытерпел час, потом засуетился:

— Мне в райком надо. Посиди тут, Нюся.

Закоулками добирался, шёл мимо дома второго секретаря райкома Босого Серафима Ивановича. Увидел знакомый ходок Назарова — шилом кольнуло недоброе предчувствие и угнездилось где-то в глубине души.

В райкоме сдал взносы в сектор учёта и партбилеты на штамповку.

— Стучат, — кивнул на дверь через коридор завсектором Беспалов. — С исполкома вторую машинистку вызвали, к бюро торопятся.

Видя, что Агапова никак не заинтересовала его информация, отложил в сторону штемпель "уплачено":

— Не интересуешься? А зря. Там про тебя стучат — зайди, глянь. Из Петровки предсовета вызвали срочным порядком — Извекова вашего. Ты что-то сегодня не такой. Иди, партбилеты потом заберёшь, после бюро — мне ещё сверить надо по карточкам учёта.

Егор зашёл в машбюро, поздоровался. Выгнув шею, пытался заглянуть в завиток текста, выползающего из машинки под пулемётный перестук. Ничего не понял. Потом на глаза попала стопка отпечатанных листов:

Повестка заседания бюро Увельского райкома партии от 26 января 1948 года.

1. О подготовке очередного пленума Увельского райкома партии.

2. О работе редакции газеты "Слово колхозника" по реализации постановления Октябрьского Пленума ЦК КПСС.

3. О работе клуба Петровского сельского Совета по патриотическому воспитанию молодёжи и организации культурного досуга селян.

— Так вот он, кумов-то кабанчик! — Егор брякнул по стопке костяшками пальцев.

Машинистки вздрогнули, разом прекратив перестрелку:

— Что? Что вы сказали?

Но Егор только рукой махнул и вышел в прочь.

Бюро собиралось, если не было накладок, обычно по вторникам в два часа. В отсутствии первого секретаря, уехавшего в Москву на учёбу, проводил заседания и правил районом второй секретарь — Серафим Иванович Босой, областной выдвиженец, как, впрочем, и первый.

Когда подъехал Извеков, Егор уже томился в приёмной. Поздоровались. Формально Петровский глава Совета был работодателем для Агапова, но как рядовой член партячейки состоял у него в подчинении. За годы войны Егор возмужал, если ростом и не догнал старшего брата Фёдора, то костью широкою в него. А Извеков сдал ещё сильнее, ходил теперь с тросточкой, более похожей на костыль, стал чёрен и ряб лицом, телом высох.

По одному, по двое подходили члены бюро. Однополчанин, бывший командир, парторг соседнего хозяйства Лука Лукьянов сердечно обнял Агапова. Последним из своего кабинета через приёмную прошествовал Босой — с Извековым за руку, на Егора даже не взглянул. Петровчане переглянулись и пожали плечами. Хотя Егор немного кривил душой: он-то был в курсе надвигающихся событий. Подошли журналисты — редактор и известный уже фельетонист, но теперь без фотоаппарата. Непрофессионально притихшие. Не было Назарова. Да и зачем ему тут быть, раз из повестки вычеркнули.

Надрывно закашлялся Извеков, встал и вышел, припадая на тросточку. Егор проводил его взглядом. Сдал, сильно сдал бывший красный командир. Устоит ли под напором Босого? Нет, вряд ли — не боец уже.

Пригласили газетчиков.

— Следующий вопрос ваш, — подняла строгие глаза секретарша.

Но зазвонил телефон.

— Приёмная райкома партии…. Да…. Здесь…

Растерянно Агапову:

— Вас.

На том конце провода всхлипы:

— Гора… дочка наша… Люсенька… Помёрла-а…

Егор скрипнул зубами. Секретарша вздрогнула и отстранилась.

— Сейчас буду, — сказал жене и, возвращая трубку. — Всё, прозаседались…

Сорвал с вешалки дублёнку, нахлобучил шапку и в дверь. Следом:

— Опоздаете.

— Уже, опоздал.

Лука Лукьянов не сразу попал к однополчанину: в день бюро заночевал в Увелке и следующий весь проторчал там, справляя свои и порученные дела. Возвращаясь, завернул в Петровку к Егору Агапову.

В горнице на столе маленький гробик. Наталья Тимофеевна и Анна, закутавшись в чёрное, как две пифии, сидели по сторонам и тихонько раскачивались. Лука утащил убитого горем Егора на кухню покурить.

— Как там бюро? — хозяин сделал вид, что интересуется гостем.

— А-а, — Лукьянов положил на стол раскрытую коробку "Казбека". — Сняли тебя, Кузьмич, с работы.

Агапов криво усмехнулся, разминая папиросу:

— Давно пора — нашли клубника.

— Куда пойдёшь?

— В МТС, конечно, — там Назаров не властен. Я ж танкист, тракторист, Фатеич, мне ли хороводы водить?

Агапов сжал в кулак крепкую ладонь перед носом бывшего командира. Лукьянов оживился: не сломлен дух полчанина — порядок в танковых войсках.

— Это ещё не всё. Строгача тебе впаяли, с занесением. За развал и непартийное поведение — никто ведь не знал, что у тебя такое горе. Ладно, из партии не попёрли, но это был бы перегиб. На это бы Босой бюро не сломил, но хотел — чувствовалось.

Лукьянов внимательно наблюдал за лицом собеседника.

Агапов горестно покачал головой:

— Вот ведь как…. Хотели Назарову, а врубили Агапову. Бюро, как дышло, куда повернул — то и вышло.

— Ну, это ты погоди…. Вот первый приедет… Я сам к нему пойду…. Не так Босой дела ведёт, не туда… Газетчикам врубили, придрались и врубили. А всем ясно: за фельетон против Назарова. Силён Василий Ермолаевич.

— Это всё?

— Нет. Ячейку вашу распустить решили. На два колхоза и МТС одна у нас будет парторганизация. Изберём тебя в партком.

— Со строгачом-то? Уволь, яви милость.

— Рано руки опускать, Кузьмич. У них ведь жалости нет: сдашься — забьют, запинают и на свалку выкинут.

— "И вечный бой, покой нам только снится", — процитировал отставной клубник. — А доченьке моей ничто уже не снится.

Так печально закончилось первое хождение во власть Егора Агапова.

Конокрады

— Ой, как ты не прав, Егор Кузьмич. Совершенно.

Завсельхозотделом Увельского райкома партии Пестряков с наслаждением вытянулся на жёсткой панцирной кровати, настраиваясь на долгую душевную беседу.

— Партия — запомни — партия сама подбирает кадры, воспитывает их, выдвигает и поддерживает. Если всякие Бородины начнут во власть ломиться, не спросясь. как же будем страной управлять? То-то.

— Бородин народу люб: он — местный, я — пришлый.

— Да не народу он люб, а ворам. Поприжал ты несунов, Егор Кузьмич, вот они и колготятся: тебя чернят, своих толкают — политика известная. Не забивай себе голову перед выборами. Я для чего сюда приехал? Правильно. Рекомендовать, поддержать, настоять. Если какая-то Кабанка начнёт игнорировать мнение райкома — до чего же мы докатимся?

— И я к тому же, Павел Иванович. Авторитет райкома — это не пустой звук, чтобы можно было так… безоглядно… ставить его под сомнение. Взвесить надо всё.

— Ох, и мнительный ты, Егор Кузьмич. С тобой на фронте, как говорится, в разведку б не рискнул.