— Барыню! — потребовала Люба и прихватила со стола салфетку вместо косынки.

Прошлась лебедушкой по кругу, остановилась передо мной, топнула ножкой.

— Выходи, подлый трус!

Эх, ма! Я ли вам не свойский, я ли вам не русский, памятью Отчизны я ль не дорожу?

И пустился с места вприсядку. Люба, притоптывая, по кругу, салфетка за плечами. Я за ней, выделывая коленца. Селяне в ладоши жарят. То-то, любо!

Потом ещё пели и танцевали. Люба подтолкнула к своей пестунье.

— Пригласи девочку.

Взял в ладонь тонкое запястье, обнял осиную талию.

— Скажи, душа девица, я тебе никого не напоминаю? Может, встречала в своём мире похожего человека?

Нет, говорит, впервые вижу.

— А что Вовка, уже купил белые бурки?

Смеётся.

— Откуда вы его знаете?

— Разве Любовь Александровна тебе ничего не рассказывала?

— Да много всего. Только говорит, забудь прошлое — к нему возврата больше нет. Привыкаю жить в этом мире. Он прекрасный.

— И ты готова забыть Вовку-жениха?

— Какой он жених? Мы даже не целовались. Просто сказал, что я его невеста и лупил всех, кто только взглянет на меня.

— А брат? А мама и отец?

— Их никогда не забуду, но, если нет возврата, надо привыкать к жизни здесь.

— У тебя уже есть друзья?

— Знакомые. Пуд соли надо съесть, чтобы подружиться.

— Оптимизатор не позволит. Считай меня своим другом.

— Вы муж мамы Любы, значит мне отец.

— Одно другому не помеха.

— А почему вы вместе не живёте?

— Быстро устаём. Да и разные мы люди. Я люблю думать в тиши, Любовь Александровна — действовать на юру.

— Вы так красиво смотрелись, когда вальсировали.

Гостьи остались ночевать. Думал, где постелить Любе из параллельного мира.

— Не напрягайся, — это жена. — Девочке лучше быть в "тарелке".

Мы поднялись в мансарду. Выключив свет, Люба разделась, подошла к окну, разметав по плечам густые волнистые волосы.

— Гладышев, где твоё ненастье?

На фоне звёздного неба в лунном свете она смотрелась эффектно. Я лежал в кровати, подперев рукой голову, и любовался.

— Передо мной, ночное светило затмевает.

— Вот как! Да ты, любезный, на скандал нарываешься. Проси прощения.

— Я люблю вас, ключница мозгов.

— И только-то? Скудноват лирический запал. Говори, как любишь. И стихами, дорогой, стихами.

— Для меня нет тебя прекрасней

Но ловлю я твой взор напрасно

Как виденье, неуловимо

Каждый день ты проходишь мимо….

— Ну, почему же мимо?

Люба ветерком порхнула по комнате и нырнула ко мне под одеяло.

— Целуй.

— Может, массаж?

— Губами?

— Руками, с отличным рижским бальзамом.

— Его же пьют.

— А я набальзамирую твою кожу Тутанхамону на зависть. Повернись на живот.

Полил густую, как ликёр, жидкость Любе на позвоночник от мозжечка до ягодиц, себе на ладони и принялся массировать упругое тело. Жена постанывала от удовольствия. Луна загляделась на наши ласки. Идиллия была полной. И тут, как чёрт из преисподней, на подоконник прыгнул чёрный кот. Спину выгнул дугой, и хвост — её продолжение. Его — мяу-у-ур — походил на рык пантеры.

Люба вздрогнула.

— Ой!

— Брысь! — это я.

Вооружился бутылкой с бальзамом.

— Брысь, проклятый!

Но кот справедливо решил, что бутылкой я в него не запущу, ходил по подоконнику, выгибал спину и угрожающе урчал.

Я поставил бутылку, прикрыл Любу одеялом.

— Эта тварь появилась после Костиных похорон.

— Вот как! — Люба высунула личико. — Кис, кис.

— Не так. Костя, Костя, — позвал я.

Это было глупо. Потому что реакция чёрной твари была предсказуема, а наши оптимизаторы покоились на тумбочке. Издав боевой рык, чёрный кот пантерой бросился на кровать. Люба спрятала лицо под одеяло. Я успел только голову, а обнаженной спине досталось. Крепко, досталось. Он драл с неё кожу когтями, как кору с осины. Впился зубами. Бог мой! Как терпеть? Сиганул с кровати и закружился по мансарде, пытаясь сбросить со спины хвостатого ублюдка. После нескольких неудачных попыток, добрался до тумбочки, цапнул оптимизатор и на руку. В голос закричал.

— Билли!

Боль ушла, а тело стало гибким. Изловчился поймать кота то ли за ногу, то ли за хвост, и вышвырнул в окно. Люба вскочила с кровати.

— Что это было?

— Проклятие дома.

— Ты убил его?

— Вряд ли. Коты живучи.

— Боже мой! Любочка унесла белую кошку на флаер.

Жена бросилась к оптимизатору.

— Люба! Любушка! Доченька! — понеслись её мысли в эфир.

— Да, мама. Я сплю. Что случилось?

— Белая кошка с тобой?

— Да.

— Она адекватна?

— Как это?

— Ну, слава Богу! Прости. Спи.

— Дай посмотрю спину, — это мне. — Вот это массаж.

— Проживёт.

— Надо говорить "заживёт".

Привлёк её к себе.

— Нас от чего-то оторвали.

— Я не могу. Здесь не могу. Пойдём на флаер.

— Там девочка.

— На твой.

— Я отправил его в ЦУП. От соблазнов.

— Значит не судьба.

— И это в день моего рождения?

— Ну, не могу я здесь — ты можешь понять? Боюсь этого дома.

— Иди к себе.

— Ты не проводишь?

Мы спустились вниз, и вышли из дома. Шумел прибой, полная луна освещала окрестности. Кошачий вой заставил Любу вздрогнуть. Я обнял её плечи.

— Не бойся — я с тобой.

Подошли к флаеру.

— Зайдёшь?

— Отдыхайте. Утром увидимся.

Люк-трап опустился, Люба вошла, люк-трап поднялся.

— Билли, какая луна! А запах моря! Ты знаешь, что такое дышать полной грудью?

Билли молчал. Люба вышла на связь.

— Гладышев, мы улетаем.

— Что так скоро?

— Неприютно у тебя. Может, с нами?

— Я привык.

— Тогда, прощай.

— Стойте, стойте, кошку отпустите.

Опустился люк-трап. Белая кошечка прошествовала по нему и прыгнула мне на грудь. Вздрогнул от неожиданности. Господи, хоть ты не царапайся. Но с ней было всё в порядке. Она нежно мурлыкала и тёрлась головой о мою шею.

— Пойдём домой, красавица.

Вечером следующего дня у горящего камина:

— Билли, твоя оценка происшедшего.

— Кот сошёл с ума, перебрав валерьянки — такая версия устроит?

— Откуда он взялся? Ты веришь в реинкорнацию душ?

— Создатель, откопай Костины останки и утопи где-нибудь подальше в море.

— Думаю, кота этим не отвадишь. Его следует убить.

— Ты становишься кровожадным.

— Ты убил Костю, я убью его перевоплотившуюся душу.

— Есть иное решение — покинь этот дом. Столько трагических событий здесь произошло. Чёрная аура тяготеет над ним.

— Возможно, ты прав. Я подумаю.

Думал до утра, а с восходом солнца не вышел на пробежку — начал собираться. Взял фотографии Мирабель, Костин альбом — от ползункового детства до курсантства на Сахалине. Конечно, гитару и Любин подарок.

— Билли, как на счёт флаера?

— Куда собрался?

— На Коралловый остров.

— И чем будешь заниматься?

— Грустить.

— Любимое занятие.

— Что ты понимаешь? Человек живёт своей памятью, а на острове я был счастлив с Элей.

— А в космосе с женой не хочешь быть?

— Ещё успею — куда она денется?

— Избаловали тебя.

— Значит, стою.

— А может, человек порядочный?

— Другой ей не дано быть. Так как насчёт флаера?

— Да, пожалуйста.

За окном мелькнула тень.

— Карета подана, ваше сиятельство.

— Именно вот так и почаще впредь.

Что делать с белой кошечкой?

— Ты со мной, милая?

Она потёрлась о ногу. Наверное, со мной. Что ж, я рад.

— Милости просим в "тарелку".

Но когда направились к трапу, с крыши дома раздался предостерегающий вой.

— Кис-кис, глупенькая, чего испугалась?

Но беляночки и след простыл. Не судьба.

Билли:

— Стартуем?

— А не устроить ли отвальную?

— На грудь?

— Не помешает. Но я грозу имел в виду.