— Сергей Иванович дело говорит, — одобрил Колдунов. — Одним махом нескольких зайцев убиваем — и предприятию нашему укрепление, и денежкам присмотр, и круг ограниченных лиц это… по-прежнему остается узким… Ваша сестра какой язык изучала в школе?

— Английский, вроде…

— Вот и чудно. Пусть постажируется в Америке, расширит словарный запас. Думаю, мистер Джордж не откажет в такой малости. А если еще и внешние, так сказать, данные…

— Внешние данные — охренеть можно! — мрачно сказал Ферапонт. — Если б она Рвачу не сестра…

— Великолепно! — хлопнул в ладоши Колдунов. — Считайте меня, так сказать, сватом… Егор Тимофеевич, еще по рюмашке?

— Давай. По рюмашке и я отваливаю. Через час поезд в Москву. Так что вы уж тут без меня сватайтесь.

— А я с вами раскланиваюсь до вечера, — пожимая руку Колдунову, сказал Урвачев, поднимаясь с места. — Стало быть, в восемь часов “У Юры”?

— Да, Сергей Иванович. Но там о делах ни слова. Просто отдыхаем. Возможно, со мной будет еще парочка журналистов.

— Это… насчет РУБОП? — спросил Урвачев.

— Именно, как мы и говорили… Несколько материалов об их преступлениях, о превышении полномочий, о взятках не помешают. Знаете, все-таки центральные газеты, огласка… Тут, конечно, и прокурор Чухлый со своей стороны будет действовать, дела-то заведены… Важно, чтобы предоставленные вами свидетели на попятную не пошли, когда скандал по-настоящему разгорится, чтобы от показаний не отреклись и в одну дуду дудели…

— Уважаемый Вениамин Аркадьевич, — с легкой укоризной сказал Урвачев. — Мои свидетели даже на страшном суде будут говорить только то, что я им прикажу. Так-то… До свидания.

— До скорого свидания, Сергей Иванович.

— Пойду и я, — Ферапонт поднялся, махнул полфужера коньяку и, запихивая в рот кусок севрюги, направился к выходу вслед за Урвачевым.

Оставшись в одиночестве, Колдунов взглянул на часы. Московский корреспондент должен был подойти с минуты на минуту. Редактор местной газеты “Демократ Черногорска” давно уже сидел в приемной, ожидая вызова.

“Этот свой, черт с ним, пусть потомится,” — подумал Колдунов.

Редактора — сорокалетнего Бориса Голикова, он недолюбливал, ибо находил в его натуре нечто родственное со своей, причем родственность эта имела свойство едва ли не пародийное.

Голиков был человеком, без всякого сомнения, умным и расчетливым. А кроме того — авантюрным, бесстыдным, циничным и гибким.

Начинал он свою карьеру с должности председателя совета пионерской дружины средней школы имени Гайдара, затем поступил на журфак, где был избран комсоргом факультета. Должность эту совмещал с деятельностью тайного осведомителя КГБ. После получения диплома Голиков пошел по идеологической линии и стал третьим, вторым, а затем и первым секретарем горкома комсомола.

Затем короткое время он мелькал в коридорах обкома партии, где, однако, карьеры не сделал, поскольку попался на каких-то аферах и мухлеже, да так неудачно, что из обкома его решительно, хотя и без лишней огласки выпихнули.

Опального Голикова назначили редактором газеты “Коммунист Черногорска”. Пытаясь реабилитироваться, он в конце семидесятых написал книгу о тогдашнем секретаре обкома Хрякине “Несгибаемая когорта”, а следом — роман об ударниках обогатительного комбината, под названием “Как закалялся молибден”. Труды были должным образом и весьма благосклонно оценены, Голикова вновь пригласили на работу в обком, но заветное некогда кресло заведующего идеологическим отделом уже потеряло привлекательность — в стране началась перестройка. Поразмыслив, Голиков остался в газете — хоть плохонькое, но личное хозяйство, воплощенное в уютный особнячок в центре города с типографией в подвале. Особнячок и типографию он, естественно, агрессивно и не мешкая приватизировал как только тому подоспела первая же возможность.

С ходом дальнейших перемен в стране органично менялся и Голиков — в самом начале девяностых он публично, сразу же вслед за Колдуновым, сжег свой партбилет. Вскоре опубликовал обличительную книгу о бывшем секретаре обкома Хрякине — “Хряк у корыта”, и переименовал свое издание в “Демократ Черногорска”.

Вся эта эквилибристика неприятно напоминала Колдунову его собственные метаморфозы, великолепно, по всей видимости, сознаваемые и Голиковым, и иными людьми. Кроме того, досадовал Колдунов и на тот факт, что отчество у Голикова было таким же, как у него — Аркадьевич. Борис Аркадьевич Голиков. Хотя почему досадовал, и сам не понимал… Не нравились ему все эти аналогии, и — баста!

— Боря, зайди, — скомандовал он, выглянув в приемную.

В кабинет вошел, умиленно улыбаясь, маленький толстый человечек в свободной светлой тужурке и леких брюках, держа в руке дымящуюся трубочку с изогнутым мундштуком.

— Я, Вениамин Аркадьевич, с вашего позволения…

— Кури, кури, черт с тобой, — разрешил Колдунов. — Ты все-таки человек свободный, творческий… Ты вот что, Боря… Сейчас московский газетчик тут будет. Ты особенно не влезай в разговор, поддакивай больше… Это про РУБОП, мы с тобой в общих чертах обговорили это дело. Со стороны Москвы привлечем прессу, она, как ни крути, а калибром покруче. Но и ты ему свои материалы подсунь, пусть пользуется… Там сейчас официанты стол в порядок приводят, гляди, не злоупотребляй. Вечером я тебя, может быть, с собой прихвачу, так что будь в форме… А-а! — радостно протянул он и шагнул к двери, в которую входил высокий худой человек с желчным выражением на темном узком лице. — Милости просим, милости просим!..

Желчный неприязненно посмотрел на Голикова, затем принюхался к нему длинным своим носом, и две брезгливые складки еще резче обозначились у него по углам рта, а губы презрительно двинулись.

“Своего признал, — подумал Колдунов. — Рыбак рыбака…”

— Здравствуйте, Вениамин Аркадьевич, — холодно молвил посетитель.

— Рад видеть вас, уважаемый Семен Игнатьевич! — откликнулся Колдунов. — К сожалению, времени в обрез, городская текучка, а потому прошу к столу, там и переговорим… — Он пропустил гостей в комнату отдыха.

Уселись за обновленным столом.

— В двух словах по телефону я вам уже обозначил тему, — начал Колдунов, наливая коньяк в тонкие, с золотым рисунком рюмки.

— Я, Вениамин Аркадьевич, предпочел бы водочки, — сказал желчный. — Вашей. Знаменитой. Местной…

— О, нет проблем!

Колдунов откупорил квадратный штоф и налил до краев резную хрустальную стопку.

— Будьте здоровы! — сказал желчный и махом выпил. — Да, превосходная водка, — выдохнув воздух, похвалил он. — Прекрасный сувенир. У меня теща, знаете ли, собирает…

— Понял, — Колдунов прищелкнул пальцами и приказал почтительно склонившемуся официанту: — Упакуйте ящичек “Черногорской”…

— Благодарю вас, — степенно кивнул Семен Игнатьевич.

— А теперь к делу, — глядя, как за прислугой закрывается дверь, весело сказал Колдунов. — А дело такое: обстановка у нас в городе не очень здоровая… Местный наш РУБОП пошаливает. Совершенно распустились, прямо-таки группировка какая-то… Я со своей стороны делаю определенные усилия, но они ведь подчиняются своей вертикали… Материал мы вам предоставим самый горячий, — и от прокурора, и вот, Борис Аркадьевич, наш, так сказать, местный Коротич, тоже поделится собственными наблюдениями… Житья нет, честное слово…

— Суть предмета ясна, — сказал желчный. — Есть мнение, что Черногорский РУБОП создал тайное подразделение “Белая стрела” для физического устранения бандитов. Общественное мнение на этот счет давно уже подготовлено, так что, уверяю вас, семя ляжет в удобренную почву… Страница у нас стоит восемьсот тысяч, которые вы перечислите на счет редакции. А лично мы, знаете, получаем не так уж и много. Честно вам сказать, теща на одни лекарства…

— Нет проблем, дорогой Семен Игнатьевич! — восхищенно воскликнул Колдунов. — Оговоренная сумма будет перечислена в редакцию уже завтра утром. Но, само собой, всякий индивидуальный творческий труд, тем более направленный на пользу общества, должен поощряться особо! И об этом не беспокойтесь, я уже отдал распоряжение.