Когда они подъезжали к Драмноку, дождь снова перевалил через горы. Он лупил по ветровому стеклу, заливал дорогу, закрывая мутной пеленой забрызганные грязью деревушки, через которые они проезжали. Иногда они видели людей в дверях домов и время от времени одного-двух на дороге. Мора почувствовала, как эта заброшенность пронизывает ее, в машине были слышны лишь поскрипывание «дворников» по стеклу да барабанная дробь дождя по крыше.

— Нет ли у тебя сигареты, Том? — спросила она.

Он похлопал по карману и протянул ей сигареты и зажигалку:

— Зажги одну и для меня, ладно?

Зажигалка не сработала. На заднем сиденье зашевелился Джеральд и достал спички.

— Лучше бы я вернулся с лошадиным фургоном, — сказал он немного пискливо. — Неохота мне ехать в Драмнок. Да еще в такой день...

Он замолчал, ибо всему виной был дождь, который обрушился на них.

— Не вижу, как ты мог бы отказаться, — сказал Том. — Шила только что проскакала для тебя на фаворите, а ее мать велела пригласить нас.

— Да-да, — сказал Джеральд. — Шила — великолепная девушка. Хотелось бы, чтобы эти скачки были на денежный приз, а не на эти чертовы кубки. Она, вероятно, смогла бы купить себе немало платьев. Хотя деньги в Драмноке всегда служили для показухи и мало для чего-нибудь еще. Не знаю, как пойдут дела, когда Маргарет умрет.

Том сказал:

— Я не видел леди Маргарет с тех пор, как был последний раз на вечеринке. Тогда ей хотелось, чтобы Гарри и Шила поженились, не так ли?

— Мы все хотели этого, Том, за исключением их самих. Они говорили, что подождут. Не было даже официальной помолвки. Я думаю, из-за того, как обернулось дело, Шила жалеет об этом. Но ей всего лишь двадцать семь — возраст Гарри — и она, вероятно, выйдет замуж, когда ее матери не станет.

— Как она себя чувствует сейчас? — спросил Том.

— Маргарет? Иногда она так болеет, что не может никого видеть. Никого не допускает к себе, когда лежит в постели. Ее нельзя оперировать, видите ли. Слишком слабое сердце. Я не думаю, что она долго не протянет. Шила говорила мне об опухоли больше года тому назад. Девушке тяжело. Но она достаточно мужественная, и, я полагаю, справится с этим. — Однако одно ясно, — сказал Джеральд, — она сделана совсем из другого теста, чем ее отец.

Прислушиваясь к разговору, Мора увидела, что они уже подъезжают к воротам Драмнока. Она смутно помнила отца Шилы, мужчину с мягким голосом, иногда приезжавшего в Ратбег. Но какие-либо подробности о нем напрочь исчезли из ее памяти. Ей было не совсем понятно, почему хорошо, что Шила на него непохожа.

Перед входной дверью уже стояла машина Шилы. Она, должно быть, мчалась со скоростью ветра, подумала Мора, чтобы попасть сюда раньше гостей. Брезентовая крыша машины промокла насквозь и имела плачевный вид. По гравию шуршал дождь. На Шиле был красивый костюм, но, как догадывалась Мора, не новый. В холле их встретили два спаниеля. Джеральд подозвал их к себе, и они тут же подошли, но без особого рвения.

— Мама просила меня принести извинения, — сказала Шила, проводив их в гостиную. — Она думала, что будет чувствовать себя достаточно хорошо, чтобы повидать вас, когда я уходила сегодня утром.

Том сказал:

— Как она... Я имею в виду вообще?

— Нехорошо, Том. У нее сильные боли. Боюсь, что она очень изменилась с того времени, как вы видели ее в последний раз.

— Да. Мы говорили об этом по дороге... Это было как раз перед отъездом Гарри.

— Да, — сказал она. Ее лицо было совсем неподвижным, и никто не смог бы прочесть на нем ни боли, ни безразличия. Но ее движения были скованны, когда она повернулась и позвонила, чтобы подали чай. Это выдало ее, как ничто другое не могло бы выдать.

Присев на стул, Мора оглядела эту белую комнату с высоким потолком и вспомнила, что, должно быть, прошло около пятнадцати лет с тех пор, как она побывала здесь в последний раз. Комната была бесспорно красивой, но время и безденежье повлияли на ее великолепие. Фантастично, что здесь жили лишь эта молодая женщина и ее мать, большую часть времени проводившая в своей комнате. Потемневшие от времени зеркала смутно отражали обстановку комнаты. Теплым и ободряющим был огонь в камине. Но все же тут витало ощущение заброшенности и дурных предчувствий. Спаниели в конце концов улеглись перед камином; они навевали такую же печаль, как и дождь за окном. Мору осаждали воспоминания об этом доме. Он был веселым, даже шумным. И было много людей — людей из Англии, и женщины выглядели роскошными и ухоженными. С тех пор прошла война, думала она, и леди Маргарет умирает. Но как-то все это не объясняет перемену, которую она чувствует вокруг себя. Это был не постепенный упадок, а чувство утраты. Может быть, смерть Гарри и отца Шилы? Она не смогла вспомнить, как выглядела мать Шилы, за тем исключением, что она была высокого роста и родом шотландка. Ей захотелось увидеть леди Маргарет снова, захотелось приблизить прошлое и посмотреть, каково оно на самом деле. Четырнадцать лет тому назад никто из собравшихся здесь ее не замечал, кроме, может быть, отца Шилы. Да и она сама, робкая и юная, воспринимала вещи такими, какими они были, без вопросов. В самом деле, четырнадцать лет тому назад не было нужды задавать вопросы о Драмноке.

Она слышала тихое звяканье ложек о чашки, наблюдала, как собаки подошли, чтобы выпросить последний кусок пирога. Шила и Том вели беседу; слышались имена людей, с которыми они встречались в Кулнейвене. Мора видела, как приятно Тому вернуться сюда, где шел разговор о знакомых вещах... Она впервые поняла, как мудро он поступил, проведя четыре года в Лондоне. Его любовь к Джине не была забыта, но стала удаленной, а Ратбег явился местом, куда можно вернуться с радостью, местом, чем-то милосердно отодвинутым от сердечной боли тех лет. Мора понимала, что Шила тоже была рада, что он вернулся, — как была бы рада, если бы после долгого отсутствия вернулся Гарри. Но Том был ей ближе по возрасту, и он был братом Гарри.

Джеральд щелкнул пальцами, подзывая собак, но их интересовала только Шила. Они время от времени поднимали головы с лап и преданно смотрели на нее. Когда она встала, чтобы поискать сигареты, они бросились следом, а когда снова села, улеглись рядом с хозяйкой, неподвижные и красивые, словно запечатленные кистью художника.

Мора, прислушиваясь к Шиле и Тому, ощутила желание присоединиться к их разговору. Темой было все то же прошлое, а она была лишь частью будущего. Мора подняла глаза на Джеральда, и он каким-то образом понял ее беспокойство:

— Шила, можно мне показать Море трофеи? Мне кажется, она еще не видела их.

Шила посмотрела на них:

— Разумеется. Но, я надеюсь, вы не заскучаете?

Джеральд встал:

— Когда я начну рассказывать о каждом из них, она не сочтет это скучным.

Он повел ее по длинному коридору, одна сторона которого была уставлена стеклянными ящиками. Там находились щиты и кубки, сиявшие так, словно были начищены вчера.

— Вероятно, так и было, — ответил Джеральд, когда рассказывал об этом. — Маргарет не выносит беспорядка. У нее до смешного небольшой штат прислуги, пригодный для уборки лишь двух комнат, но она все равно не желает запирать те, которыми не пользуются. Очень глупая женщина, как я часто ей говорю.

Он не пытался давать объяснения о трофеях, но медленными шагами, заложив руки за спину, подошел к высокому окну в конце коридора. Мора присоединилась к нему. Память ей не изменила.

Мора увидела, что не хватает нескольких кедров у края лужайки. Но теперь были лучше видны парк и молодые лошади, мокрые и темные, стоявшие под сенью вязов. Косой дождь резко выделялся на фоне синевы кедров. Море начало казаться, что, может быть, именно этот дождь и рано наступивший вечер вызвали чувство болезненной апатии, поразившей дом.

Джеральд прочитал ее мысли, словно она произнесла их вслух.

— Ты, несомненно, увидела перемены? — Он смотрел на лошадей.

— Не сразу, — сказал она. — Вспомните, ведь я бывала в Драмноке не более трех раз. Тут было полно народу, и многое было не так, как теперь, когда леди Маргарет больна.