- Оробос нам платит за это очень большие деньги!

Толлеус посмотрел истинным зрением. И действительно: искусная работа, ни тени чародейства. Вот, значит, как. А самого старика корили за то, что он делает то же самое, только в меньших масштабах, для широтонцев.

Паук, украшенный в меру сил и способностей посольских искусников и приглашенного модельера, вышагивал следом. Вчера голема пытались хорошенько начистить и отполировать, чтобы он блестел на солнце, точно зеркало. Из этой затеи ничего не получилось: усиление не позволило даже чуть-чуть снять неровности. Единственное, чего добились – это смыли застарелую грязь. Толлеус, который совсем недавно занимался иллюзиями, предложил с помощью искусства сделать бутафорский блеск. Но посол махнул рукой и просто приказал выкрасить паука в черный цвет. Еще спереди Пауку приладили серебряный герб Кордоса. Название решили написать тем же способом, как это сделал старик на отборочном турнире – светящимися буквами. Некоторые элементы конструкции покрыли составом с добавлением серебряной пыли, этим и ограничились. Модельер настоятельно советовал использовать накладные декоративные элементы, но Толлеус наотрез отказался, а посол его в этом поддержал.

Каким Путем идти первым – определит жребий. Поэтому Толлеус сразу вывел усиленного Шестинога. Впрочем, усиление вкупе с подаренным беглым искусником амулетом были неоспоримым преимуществом этого экземпляра, которое могло быть востребовано не только на пути Черепахи.

Старик послушно встал в общую шеренгу вместе с чародеями. Участников набралось, как и пророчил профессор, человек сорок. Главный судья – импозантный мужчина с окладистой бородой, произнес вступительную речь, приветствуя участников и зрителей. В конце он призвал всех вести себя честно и уважительно друг к другу. Все это транслировалось широкой публике с помощью гигантской иллюзии. Слова тоже звучали на всю трибуну, но как это было сделано, искусник не понял. Неожиданно судья посмотрел прямо на старика, нацелил на него палец и громогласно объявил, что у судебного комитета есть все основания полагать, что данный участник – Толлеус из Кордоса – не сам создавал представленного здесь голема и по сути является только големоводом.

- Вот оно! – обреченно подумал старик, который с самой ночи все ждал какой-нибудь каверзы вроде этой. Маркус, похоже, также предвидел нечто подобное, потому что был всегда рядом и при первых же словах, точно цепной пес, бросился на защиту. Его речь была пламенной и длинной, хотя суть сводилась всего к одной мысли: «Это бездоказательное заявление, основанное на некомпетентности отдельных оробосских служащих». При этом подтекст его слов также прекрасно читался: «Провокация международного скандала, грязная попытка устранения опасного конкурента, продажность судебного комитета».

Главный судья покрылся пятнами, но возразить в такой же легкой и красивой манере не смог. Да и не так далек от истины был посол, чтобы его слова легко можно было опровергнуть.

- Неуважение к судьям! – наконец выдохнул он. Вы исключаетесь из Турнира! – было похоже, что он тут же пожалел о вырвавшихся с горяча словах, но отыгрывать обратно было уже поздно. На самом деле слова Маркуса, которые он использовал в своей речи, нельзя было считать неуважительными или оскорбительными. А следующие из них выводы и подсмыслы к делу не пришьешь: каждый определяет их для себя сам. Но, похоже, у судей насчет кордосца в турнире было вполне четкое предписание.

Посол отступил к своему големщику: продолжать препирательства дальше было бессмысленно. И так все уже было сказано. Внешне профессор был спокоен и невозмутим, но от него во все стороны настоящими волнами струились флюиды опасности. Старик каким-то внутренним чутьем явственно ощущал это и даже поежился: начальник напугал его.

- Что дальше? – тихо спросил бывший настройщик.

- Есть способ, - также шепотом отозвался Маркус и скосил глаза вверх, показывая старику на гигантскую иллюзию. На трибуне сейчас больше ста тысяч человек. Они на клочки порвут судей, если лишатся возможности смотреть Турнир. И я могу это устроить. Правда, как бы нас тоже не порвали. И не надо забывать о других последствиях…

Тяжело вздохнув, Толлеус подошел к бородачу и вежливо поинтересовался, отчего у комитета сложилось мнение, что не он сам собирал голема, и как можно доказать обратное. Слова его, подхваченные чародейством или искусством, разнеслись над всей трибуной.

- Вы дисквалифицированы за неуважение к судебному комитету! – повторил человек, который только что ратовал за честность и справедливость.

- Минуточку, за что меня выгонять? Я стоял вон там, вместе с другими участниками. Вы исключили вон того господина! – и старик развел руками, демонстративно показывая, что он совершенно не при чем. Гигантский Толлеус в небе повторил его жест. Бородач переглянулся со своими ассистентами, большинство еле заметно кивнуло: никто не хотел такого явного скандала с мощной соседней державой.

- Возможно, вы правы! – сменил гнев на милость главный судья. И все же для участия в Турнире необходимо, чтобы голем был собран прямо тут, на площадке. Конечно же управляющий конструкт формировать не нужно, но тело всегда собирается на месте – это традиция.

Старик припомнил, что и в самом деле на отборочном турнире все чародеи собирали големов прямо перед стартом. Только тогда он списал это на экономию маны. Ситуация щекотливая, но благодаря своей фобии о преследовании чародеями-вредителями, можно выкрутиться.

- Если я прямо сейчас соберу голема заново, у вас больше не возникнет вопросов? – уточнил Толлеус, про себя ехидно потирая руки.

Судьи снова переглянулись и, главный, немного помявшись, ответил утвердительно. Искусник ловко, точно заправский фокусник, оборвал разом все нити, соединяющие паука, и он тут же бесформенной кучей осыпался на землю. Старик вновь включил заблокированного «смотрителя», и Паук в считанные мгновения восстал во всей своей красе. Только герб, не предусмотренный плетением сборки, остался сиротливо лежать в пыли, но на это никто не обратил внимания. По трибуне пронесся вздох – у чародеев это все-таки получалось медленнее и не так зрелищно.

Искусник рано обрадовался. Судебный комитет не хотел провоцировать международный скандал, но задание избавиться от кордосца никто не отменял. Просто сделать это надо было ненавязчиво, чтобы потом не ходили пересуды о предвзятости и нечистоплотности.

Вперед выдвинулся другой судья и невинно попросил старика не пользоваться на Турнире посохом, поскольку это явно противоречит правилам. К такому повороту Толлеус был совершенно не готов.

- Я могу еще раз собрать голема без помощи посоха, - наконец выдавил он, ища поддержки у Маркуса. Но тот лишь напряженно смотрел в ответ, не двигаясь с места и не раскрывая рта.

- Это не требуется. Но мы настаиваем, чтобы вы сдали посох на время Турнира! – улыбнулся судья, чувствуя свою победу. Бородач, словно очнувшись, сейчас же озвучил решение комитета еще раз.

- Но как же так? – старик был в растерянности. – Меня даже на таможне пропустили без печати на посохе, чтобы я мог им пользоваться здесь! – Это был последний довод, и Толлеус вцепился в него, словно утопающий в соломинку. Но судья лишь еще шире ухмылялся: таможня никакого отношения к судебному комитету не имеет. Здесь никто не сможет проверить, что искусник не делает чего-нибудь запрещенного своим инструментом.

Конечно, благодаря подносу управления, искусник мог отдавать голему команды без посоха. Даже без этой удобной штуки с помощью только лишь ауры можно было «вручную» контролировать нити. Но в том и в другом случае о дистанционной работе с Пауком можно было забыть – слишком сложно искусникам обходиться без посоха. Оставалось вновь оседлать шестинога и, совсем как на отборочном турнире, прорываться к финишу на нем. Соваться на дорогу Черепахи или Змеи при таком раскладе – чистое самоубийство. А когда выпадет Осьминог – не известно. Может статься так, что последним. Однако было совершенно ясно, что артачиться бесполезно. Оставалось либо сдаться, либо рискнуть. Альтер-эго вылезло наружу, предлагая варианты и их последствия: