-Мам… Это я… - выговорил он наконец. В черных провалившихся глазницах что-то шевельнулось. Теперь она смотрела на него.

Он пересилил себя и, не отводя взгляда, взял совершенно чужую руку. Ничего не происходило. Он выжидал. Ему казалось, что что-то должно дрогнуть, перестроиться в нем. Но ничего не происходило. Ее невозможно было узнать. И совершенно невозможно было придумать какие-то слова для нее.

Алан молчал довольно долго.

-А я вот, так и не стал фигуристом, - неожиданно для себя выпалил он – ты помнишь, как я мечтал? Мы вместе всегда смотрели на них. По черно-белому телеку. Так давно… - он запнулся – Но у нас в городе и катка-то нет. Так что, фигуриста из меня не получилось. Ты уж прости…

-Из тебя и человека не получилось, - проскрежетала вошедшая Зарема. Алан обернулся. Она несла в одной руке утку, в другой – постельное белье. – Что, все-таки зашел? Какое великодушие!

Он неуклюже стоял, покусывая губы, переминаясь с ноги на ногу, и наблюдал за ее действиями. Она была совершенно точна и автоматична как робот.

-Если хочешь, иди, поспи. Я посижу с ней сегодня.

-Чего?! – она подняла на него злые глаза – Ты посидишь с ней? Ты будешь подносить ей горшок, менять ей пеленки, кормить ее, держать, когда она начнет себя душить, делать ей уколы… - ее вдруг осенило – А… Надеешься, что я доверю тебе халявную наркоту, да? Обломайся, скот. Я еще не выжила из ума.

Его передернуло.

-Разве?

Она привычными движениями скатывала простыни валиком.

-Убирайся. Ты мне мешаешь.

-Да посмотри на себя. Ты настоящее чучело.

-Когда я совсем буду валиться с ног, то позову соседку. А ты, Аланчик, последний человек на этой земле, к кому я обращусь за помощью.

Он усмехнулся.

-Я твой рот, Зарема… А мы ведь брат и сестра.

-Неужели? Ну, можешь забыть об этом. Так что, фигурист, катись отсюда.

Алан снова посмотрел на мать.

-Черт… Как она похудела.

Зарема тут же наградила его взглядом, полным ненависти.

-Умоляю тебя, проваливай, пока меня ни стошнило. Ты уже выполнил свой сыновний долг, так что можешь не переживать.

-Да я и не переживал особо.

-Очень тебе верю.

Ему снова безумно захотелось избить ее. Алан резко вышел и направился в свою конуру. Им внезапно овладело небывалое, смертельное бессилие.

-Высраться мне на вас всех, - пробормотал он и рухнул на кровать.

Около двенадцати его разбудил телефонный звонок.

-Кокой, это я.

Алан поймал себя на том, что необычайно рад слышать этот голос.

-Ты где, Габарай?

-На Малаканке. Дуй сюда.

Он говорил тихо и как-то замедленно, а на фоне грохотала музыка. Алан понял, что он под кайфом.

-Что-нибудь…

-Нет. Просто приезжай. Хочу тебя видеть. Можешь?

-Конечно, Габо.

Он быстро оделся и вышел в коридор. В спальне матери все еще горел желтый торшер. Зарема ковырялась в ящике в прихожей и в тусклом электрическом свете казалась еще уродливей.

-Что, уходишь? Ты сегодня засиделся дома, как никогда.

Алан молча надел куртку. Просто невероятно! У нее почти не оставалось сил, чтобы двигаться, но яда хватило бы на десятерых. Он сунул в карман ключи и открыл дверь.

-Эй! – окликнула его она.

-Чего тебе еще?

-А ты что, правда, хотел помочь?

-Да нет, о чем ты… Я просто сегодня нашабился до безумия.

   21.

По квартире клубилась знойная, обволакивающая музыка. Алан видел приоткрытую дверь, призрачный мечущийся свет, толстые волны плавающего дыма, и, подходя к комнате, уже рисовал в мозгу одну из тысячи изощренных оргий.

Он пихнул дверь внутрь, и, подняв глаза, посмотрел прямо перед собой. Он посмотрел прямо на Габарая. Как будто тюремный прожектор среди неясных, мрачных очертаний вдруг напоролся на одно ослепительное лицо. Алан обомлел. Странно, но в этот момент он словно увидел его впервые во всем его чудовищном великолепии.

По комнате шныряли синтетические голубые лучи светомузыки, разрезая гашишный туман. Габарай стоял прямой и голый, с косяком в зубах, а вокруг него невнятно копошились белые, похожие на личинки тела. Все это напоминало дубль из малобюджетной порнушки.

Холодные блики света вспыхивали то тут, то там, озаряя приопущенные плечи, изгиб таза, поворот могучей шеи, скульптурный профиль... Как будто и вправду прекрасный древнегреческий Бог спустился с небес на грязную землю и взирал на всех этих тварей возле своих ног с наивной улыбкой и легким изумлением. Алан вдруг подумал, как же долго пришлось трудиться природе над этой особью и ради чего? И кто так жестоко пошутил, создав такую гармонию снаружи и такой пасмурный сумбур внутри? Он врос лопатками в стену, щуря глаза от едкого дыма и чувствуя, как к нему подбирается мутная, сыпучая ярость.

Тимур, наконец, повернул голову и посмотрел на него. Зрачки его утонули в тумане, лицо мученически- исказилось. И Алан внезапно коснулся, осознал, отчетливо увидел эту крайнюю точку, этот нулевой отсчет, этот фокус, куда как лучи, как конечности одного организма сходились кайф и боль, красота и уродство, любовь и ненависть.

-Габо, - тихо позвал он – Смотри, не скончайся.

Тимур глянул вниз, и слегка толкнув ногой какую-то бабу, указал ей кивком в сторону Алана. Она послушно встала и направилась к нему, мягко ступая босыми ногами, как кошечка. На ухоженных ногтях поблескивал перламутровый лак. Пальцы ног у нее были необычайно красивые. Алан окинул ее сверху вниз взглядом опытного товароведа. Симпатяга, конечно. Но совершенно ничего особенного. Девчонка была, как ни странно, одетая, за исключением туфель. На ней была вполне целомудренная юбка и белая блузка, расстегнутая спереди до самого пупка. Алан протянул руки и раздвинул полы блузки в стороны, открыв небольшую, аккуратную грудь. Девчонка смотрела прямо ему в глаза.

-Устраивает?

-Да. Нормально.

Она цинично усмехнулась. На лице у нее не просматривалось ни грамма косметики.