-Да не ржи ты! Он, конечно, всегда был беспредельщиком, с детства…Но сейчас…Это ни в какие ворота! Он уже конкретно перебарщивает, ты не видишь? – Алан с ненавистью всадил нож в скамейку – Как тебе его сегодняшняя выходка?

Вадик пожал плечами.

-Выходка, как выходка. В его стиле, - равнодушно сказал он.

-Мне иногда кажется, что его правда лечить надо. Ну что это было? Идиотизм натуральный. Так срать на жизнь! И зачем? Ради чего?

-А ты не понял? Да ради тебя, идиота. Ради нас всех. Он же видит, что мы как свиньи резанные задергались из-за этого суда.

-И что?!! Он нам, конечно, сильно поправил! Разрядил, бля, обстановку этим дебильным спектаклем, - он опустил голову между колен и сплюнул – Габарай во всю с ума сходит на своей волне, а мы, как дауны, пляшем под его дудку. Вспомни эту последнюю бабу. Господи, у меня просто крышу рвет, когда я об этом думаю! Или ту малолетку. Мы ей как последние свиньи вдули по пьяни, и она коньки отбросила. Ну, зачем это нужно было? Господи, зачем, зачем?!!! – его лицо исказилось. Он стиснул зубы и отвернулся, чтобы укрыться от насмешливого взгляда Хачика.

-Зачем, говоришь? Ты это у себя спроси, моралист сранный. Такие речи, блин, толкаешь, как будто у тебя  на совести мало всякого дерьма. И, помнится мне, ни ты ли сам лично на нее залазил?

Алан резко уронил лицо и сжал голову руками. Он сидел так несколько минут, сгорбившись, словно под какой-то невыносимой тяжестью. Наконец, он осмелился вздохнуть и поднял глаза. Взгляд у него был словно выжженный горечью.

-Вадик… Я сам себя не помню в тот вечер. Мы же не просто бухие, мы убитые были тогда… Мы что, ее все, да?... Ты тоже?

Хачик покачал головой. Печальная улыбка проскользнула по губам Алана.

-Черт возьми. Как я тебе завидую.

-Боишься серьезного срока?

Алан не ответил. Над ними надрывно закричала какая-то птица. Вадик усмехнулся и отпил из горлышка.

-Все дело в том, Алан, что Габарай для себя всегда знает, что делает. Да, он непредсказуемый псих, но я бы не сказал, что он стал намного безбашеннее, чем раньше. Меняешься ты, Кокой. И, думается мне, потому, что сейчас сильно запахло жаренным. Вот и вылезла вся твоя вшивость. Раньше ты свинячил и бардачил больше всех, а теперь вдруг твою нежную душу коробят Габарая выходки. Что, оказывается, очко не стальное?

-Да, Хачик, - Кокой честно и решительноно посмотрел ему в глаза, будто собирался кинуться на амбразуру – Я боюсь. До усрачки я боюсь и большого срока и всего… Не буду тебе врать. Боюсь я за свою жопу. Но понимаешь… Это все фигня… Дело ведь даже не в этом…

-Оба-на! Неужели совесть заела?! – Хачик снисходительно рассмеялся и покачал головой – Зеленый ты еще, Аланчик, в натуре зеленый. Тебе ведь, кажется, еще семнадцати нет?

-Это-то тут при чем?

-Да так… Габараю - восемнадцать, нам с Гибом - тоже, Атару - девятнадцать… Ты, Кокой, просто сопля слабоумная.

-Сопля? Ну, хорошо, пускай я – сопля. Ты, армян, обо мне можешь все, что хочешь сказать. Потому что я тебя как никого уважаю, - он опустил ресницы – Ты единственный из нас всех, кто всегда думал своей головой. Кто мог ему противостоять.

Хачик глянул на него с издевкой.

-А тебя за уши кто-нибудь тянул, что ли?

-Нет, но… Ты не понимаешь. Габарай – он просто дьявол во плоти! Что он делает с людьми! Мне кажется, он может любого загрузить… Он просто гипнотизирует всех, как удав! Ты же видел.

Хачик не ответил и опять бесстрастно уставился на пруд. Лебеди, попрошайничая, кружили у самого берега. Один, самый наглый, вылез из воды и стал с заискивающим видом подползать к ним на своих неуклюжих лапах. На суше эти грациозные создания выглядели жалкими и нелепыми. Кокой с размаху запустил в сторону птицы пивной бутылкой. Лебедь загоготал, забил крыльями и в истерике заковылял прочь. Его товарищи уже презрительно расплывались в разные стороны.

-Хочешь совет, Алан? – сказал Хачик после некоторого молчания – Хватит страдать херней. Или ты с Габараем до конца, или вообще отваливай. Потому что этот хитрожопый все равно тебя натянет. Он бы давно уже это сделал, если- б захотел, - он сунул в зубы спичку и перекинул ее пару раз языком – Габарай силен, как черт. Дело даже не в том, что он физически тебя выпиздит. Он тебя морально с землей сровняет, тем более что ты начинаешь слюни распускать.

-Но ты-то…

-Я? На меня не рассчитывай. Я всегда буду на его стороне. Это по любому. А кто еще? Гиб – одноклеточное создание. Атар предан Габараю, как пес - он за него родную мать зарежет. Так что, ты один, Алан. Лучше не бычься. Тимур ведь любит тебя до безумия. Зачем делать больно тому, кто тебе вместо отца и матери?

-Насрать мне! – Алан со злостью заехал кулаком по спинке скамейки – Мне опротивело это все! Габарай шизует в полный рост, а мы должны хавать его бредни. Он же ненормальный! Больной!

Хачик пожал плечами.

-Не знаю. Все великие люди были психами.

-Великие? Великий скот он – это точно!

-Я не знаю, не знаю. Никто не знает, что там творится у него в душе… Он, конечно, и скот, и изверг, и психованный, и нарывистый, как сам черт, может он, в натуре, как ты говоришь, дьявол во плоти. Может быть, он – последняя мразь на земле, а может… - Вадик задумчиво посмотрел в широкое, синее небо над головой – Может, он – лучший из людей… Ты видел, как он смотрит на свою сестру? Как он разговаривает с ней? Что с ним творится, когда она рядом? – он покачал головой – Я не думал, что такое вообще бывает в этом сранном мире. Он потащил меня однажды на какой-то концерт к ней в школу. Алина там танцевала на сцене. Так вот, Габарай сидел в зале, смотрел на нее и рыдал. Я попутал, Кокой! Этот скот рыдал крокодильими слезами! В нем ведь добра не меньше, чем зла! Он живет на грани, на острие. Все по максимуму – и нежность и жестокость. Только великие способны на такое.

Алан потупился.

-Я не способен.

-Я знаю. Ты, дурень, не заслуживаешь того, как он к тебе относится. Базару нет, он странный тип… - Вадик посмотрел ему прямо в глаза – Но разве у тебя в жизни есть кто-нибудь ближе него?

Алан молчал несколько секунд, разглядывая его лицо.

-Пойдем отсюда, - вдруг бросил он и спрыгнул со скамейки.

-Куда?

-У меня еще дела есть. Я чуть ни забыл.

-Какие дела, Кокой? Где?

-У меня дома.

   20.

Алан стоял какое-то время, не шевелясь и почти не дыша, словно вживаясь в сладковатый зловонный полумрак.