- Ага, - снова сказала дама.

Было ясно, что «ага» и «мы» - ее самые любимые слова. Вдруг она двинулась к своей сумке и вытащила оттуда кассету.

- Это гроза, - сказала она. - У вас есть магнитофон?

Я сказал, что есть. Она протянула мне кассету и затем опустилась на четвереньки.

- Я хочу получить нашу реакцию на грозу. У вас есть фонарик?

Я снабдил ее фонариком и, прежде чем заняться кассетой, испытал дежавю. Все это очень напоминало рождественское утро с миссис Уиллс.

Кассета была подобием тех усыпляющих пластинок, которые люди ставят, чтобы услышать нежные шумы океана или спокойную музыку. Только в нашем случае все было наоборот. Почти сразу же комната наполнилась гудящим и рычащим грохотом в соединении с ударами и раскатами грома. Белый Медведь вскочил при самом первом ударе, даже до первого раската. Кот выбил фонарик из рук дамы, ударил ее по колену и на полной скорости бросился к шкафу в кухне.

- О, дорогой, - сказал она, быстро поднявшись и наблюдая за ним. - Нам это не нравится, правда?

- Нет, - сказал я, гримасничая, - нам не нравится.

Я пытался остановить ее, но она пошла за котом в кухню. Однако ей не удалось его поймать, и я увидел мчавшегося в спальню Белого Медведя и даму, гнавшуюся за ним.

К счастью, гроза быстро закончилась, и я не собирался ждать ее повторения.

- Мы вышли за окно, - сказала дама, - я видела, куда мы ушли, но решила не спускаться туда за нами.

Я сказал ей, что она приняла мудрое решение. Белый Медведь отправился на балкон, потому что считает его своим убежищем, но, возможно, после того как он там успокоится, она сможет там, на балконе, мило побеседовать с котом. Дама согласилась и довольно скоро вернулась к нашему разговору.

- Итак, - сказала она, усаживаясь, - мы не очень общительны, верно?

И снова я сдержался. Я сказал ей, что Белый Медведь по-своему, во всяком случае со мной, чрезвычайно общителен.

- Ага, - сказала она, - могу я спросить, как же он общается с вами?

Я отметил раздражение в ее голосе, но был непоколебим.

- Мы разговариваем, - сказал я.

- Мы разговариваем? - переспросила она. - Вы имеете в виду, вы разговариваете?

- Нет, - твердо сказал я, - мы оба разговариваем. Я говорю ему, а он мне.

- Вы имеете в виду, что мы говорит вам? Тут и я почувствовал острое раздражение.

Я еще раз повторил ей, что мы действительно это делает, особенно когда я рассказываю нам о том, что мне хотелось бы, чтобы мы сделали, и мы говорит мне, что не хочет этого делать.

- Мистер Эмори, - заявила она спокойно, - коты не разговаривают.

Я хотел было сказать, что, конечно, она потратила страшно много времени на чтение книг, чтобы сообщить мне такую новость, но воздержался. Вместо этого я спросил: почему же тогда она собирается выйти на балкон поговорить с Белым Медведем?

- Я разговариваю, - сказала она жестко, - а мы не разговариваем. То, что мы дает мне, - это картины, образы, если хотите.

- Тогда это что-то вроде телевидения? - спросил я.

Она кивнула.

- Я как раз хотела спросить у вас. Мы смотрим телевизор?

Я покачал головой, в первый раз улыбнулся ей и сказал:

- Я думаю, что телевизор может быть слишком вреден для кота - в программах столько разных собак, но никогда не бывает котов, их нет даже в семейных передачах. Коты появляются только в рекламе кошачьей еды.

- Много ли времени мы проводим у зеркала, - спросила она, - глядя на нас?

Я ответил, что кот никогда не делает ничего подобного. Он не тщеславен, и в любом случае в зеркале он видит всего лишь другого кота, а ему это не может нравиться, так как он хочет быть одним-единственным котом.

Дама ухватилась за эту идею:

- Вы имеете в виду, что он нетерпим к другим котам?

- Пожалуй, что так, - согласился я.

- Ага, - сказала она, - и вы, как я поняла, живете один?

Я кивнул.

- Я думаю, - сказала она, - что начинаю докапываться до причин. Знаете, зрительный образ, который я получила от нас, был ярко-красного цвета.

- Красный? - удивился я. - Я думал, что коты не различают цветов. Она покачала головой:

- Нет, последние исследования доказали, что это не так. Коты отличают некоторые цвета, и красный цвет обозначает нечто особенное.

Я хотел сказать, что, если Белый Медведь видел красное, значит, по-моему, он был зол. И как же ему было не разозлиться? В конце концов, она устроила грозу, потом прогнала его на балкон, куда он никогда не выйдет во время настоящей грозы, и, когда он убедился, что никакой грозы нет, он понял, что все это подстроила она.

Размышляя, я упустил что-то из объяснений психиатра, но зато уловил самый конец.

- Красный цвет, - говорила она, - обычно обозначает, что беспокойство связано с нашим хозяином. Я хочу кое-что спросить у вас. Вы боитесь грозы?

Я сказал, что, конечно, нет, и если она думает, что я передаю Белому Медведю страх перед грозой, то она идет не по тому следу.

- Вы можете и не передавать это нам, - сказала она спокойно. - Мы могли получить это, будучи котенком. Но вы выявляете и усиливаете этот страх.

Хотелось бы мне знать, как я это делаю.

- Вы, возможно, и не осознаете, что боитесь грозы, - сказала она.

Я промолчал.

- Ну, - сказала кошачий психиатр, - я думаю, для первой встречи вполне достаточно. Мы не собираемся сделать регулируемое регулирование. Мы собираемся сделать нерегулируемое регулирование. В следующий раз, когда будет гроза, я хочу, чтобы вы не обращали на нее внимания, более того - чтобы вы не обращали внимания на нашу реакцию на эту грозу.

Мой приятель снабдил меня словарем психиатрических терминов, и, когда дама удалилась, я стал искать «регулируемое и нерегулируемое регулирование». Неожиданно я наткнулся на определение слова «ага» или «аг-га». В словаре объяснялось, что это «реакция в момент понимания проблемы разрешаемой ситуации».

Тут настал мой черед сказать «ага». И моя разрешаемая проблема привела меня к следующему компромиссу с Белым Медведем. Если он пообещает вести себя хотя бы немного спокойнее во время грозы, я, со своей стороны, обещаю, что кошачий психиатр никогда больше не появится в нашем доме.

Я сдержал это обещание.

Однако не собирался отказываться от одного мероприятия, по поводу которого мы с котом постоянно воевали. Это были вечеринки, которые приводили Белого Медведя в ужас. Кот предчувствовал их задолго до того, как в доме появлялась симпатичная молодая пара, которая обслуживала моих гостей. Я был не в состоянии понять, как он об этом догадывался, - то ли из-за того, что телефонных звонков становилось гораздо больше, или оттого, что Мариан переставляла мебель и приносила цветы, то ли из-за затяжных военных действий против Розы и пылесоса. Что бы ни было причиной, начиная с утра того дня, а особенно с приходом официантов, Белый Медведь был уже в полной боевой готовности.

Конечно, я хорошо знал, что именно кот замышляет своим маленьким умишком отшельника, но мои догадки в расчет никто не брал. Он хотел показать мне, что у него вконец истрепаны нервы и что я несу персональную ответственность за его состояние. Прежде всего он демонстрировал официантам, что точно знает, зачем они здесь, и что у него нет ни малейшего желания во всем этом участвовать. Уже это меня злило, потому что они очень его любили и делали все возможное, чтобы заслужить его расположение. Но он не реагировал, нанося им сильнейшее оскорбление, и не обращал внимания на их уговоры, когда они звали его зайти в кухню перекусить. Далее шла моя очередь. Пока официанты занимались своими делами на кухне, а я из гостиной подавал им полезные советы, Белый Медведь подходил ко мне и останавливался, чтобы одарить меня уничтожающим взглядом.

- Ты ведь помнишь, - говорил он, начиная разговор, - что произошло со мной во время прошлой вечеринки.

Я неоднократно слышал эти речи и был не в настроении выслушивать их снова. Нужно было его прервать, так как продолжение было известно. Я действительно помнил, что случилось в прошлый раз. Он исчез под кроватью в тот момент, когда появился первый гость и не вылезал оттуда, пока не ушел последний.