«Держись», — скомандовала она себе. Она имела дело с сумасшедшим, и надо было держаться до конца. Она также отдавала себе отчет, что терять ей нечего. Ее свет почти подошел к концу вместе с осознанием того, что Бадди крушил все у нее в доме. Сомнений больше не было. Он нашел ее и разрушил — своими поцелуями и лаской. Теперь она полностью понимала, почему он избегал ее дома, семьи, больницы. Почему он пил. «Бадди, Бадди», — думала она, и он был частью рвоты, которая долго преследовала ее, а затем изошла из нее здесь, частью Майки Лунни и того, что тот с ней делал, и что собирался с ней сделать. Но надо было держаться. Забыть все, забыть Бадди, Керен и все остальное. Она выживала, уходила, совершала побег.

— Я любил лишь одного человека — мою маму, — сказал Майки, держа нож обеими руками так, будто предлагал его Джейн. — Я любил маму, но ты мне также нравилась, Джейн.

Похолодев от последнего «нравилась», она сказала:

— И ты также мне всегда мне нравился, Майки. Ты всегда со всеми был вежлив и добр, — она сделала ударение на том же «нравился», чтобы это зазвучало по-доброму, дружелюбно.

— Я каждый раз пытался увидеть тебя в твоей в комнате. Мне нравилось, как ты раздеваешься. Пока ты не стала закрывать шторы. Отчего мне стало грустно…

— Мне жаль, что стала причиной твоей грусти, — сказала она и содрогнулась, осознав, что он наблюдал за нею голой.

И хотя он продолжал стоять перед нею с ножом в руках, он снова стал вежливым, его голос вернулся к манере прежнего Майки, которого она знала.

«Подумай», — сказала она себе. — «Как заставить его думать о чем-нибудь другом?»

— А что Эймос Делтон, — спросила она.

— И что он? — в его уменьшившихся глазах собралось подозрение.

— Когда он вел меня сюда, то выглядел испуганным, — старалась она продолжить разговор.

— Он любит книги, и я дал ему десять долларов, чтобы он себе купил что-нибудь почитать, — его глаза заблестели и снова начали вываливаться из орбит.

— Не думаю, что он купит себе книги, — сказала она. — Думаю, что, скорее всего он вызовет полицию.

Майки закачал головой.

— Он не может позвонить в полицию. Я дал ему десять долларов…

Она удивилась тому, насколько острым и чистым был ее ум, при всем зловонии, окружающим ее и исходящим из нее. Встряхнув головой, она сказала:

— Он сказал, чтобы, войдя сюда, я была осторожна. Думаю, он что-то заподозрил, Майки. Он сказал, чтобы я десять минут не выходила отсюда, он собирался позвонить в полицию…

Майки склонил голову, чтобы оценить ее по-другому — теперь, не как обитателя зоопарка.

Он улыбнулся, и широкая улыбка обнажила его зубы.

— Думаешь, что Авенжер не умен, — сказал он. — Думаешь его можно надуть…

— Я не пытаюсь тебя надуть. Я лишь передала тебе его слова.

Майки перехватил нож в правую руку и взмахнул им. Длинное лезвие со свистом разрезало воздух.

— Ладно, если копы сюда войдут, то Авенжер успеет сделать свою работу, — он захихикал и подошел ближе. — Не так ли? Если он сделает свое дело быстро, то это не будет слишком больно.

Он стоял и смотрел на нее. Его лицо было печальным. В глазах не скрывалось раскаяние. И тут вдруг она поняла, что он собрался ее убить на самом деле. Если он продолжал нести свой напыщенный бред, прыгая перед ней, смеясь и крича, то она могла еще на что-то надеяться.

«Дай прочитать мне молитву…»

Она только собралась это сказать. Это была бы ее последняя просьба. Паники уже не было. Она принимала все как есть — без иллюзий.

— Нет, — вскрикнула она, отрицая панику и приняв все, как есть. Нельзя было даже предположить, что такое может случиться. «Мне шестнадцать лет, и я не собираюсь умереть вот так — глупо и нелепо», — подумала она.

Перед ней стоял Майки Стейлнг, который уже не был Авенжером, одиннадцатилетним монстром. Ей надо было показать ему, кто он на самом деле.

— Знаешь, сколько лет тебе, Майки? — спросила она, делая все, чтобы в ее голосе не звучало отчаяние.

— Я — не Майки. Я — Авенжер.

— Ты не можешь быть Авенжером. Авенжеру одиннадцать лет.

— Мне одиннадцать, — возразил он, нож выскочил из его руки, в голосе не скрывалось раздражение.

— Нет, тебе не одиннадцать.

— Нет, одиннадцать.

Это уже было похоже на спор детей на школьном дворе.

— Знаешь, почему тебе не одиннадцать?

Он вопросительно склонил голову:

— Почему?

— Потому что, если бы тебе на самом деле было одиннадцать, то ты бы не смотрел на меня так все это время. На мою блузку, грудь.

Будто загипнотизированный ее словами он уставился на ее грудь. И вспомнив, как он касался ее груди тряпкой, которая была у него в руке, она сказала:

— Одиннадцатилетний мальчик не сделает такого. Но ты… ты это делаешь. Ты смотришь на мою грудь.

Он отвел глаза. В его больших глазах она увидела вину.

— Потрогал ли ты меня, связав? Щупал мою грудь?

Одиннадцатилетний мальчик на такое не способен. И если ты это делал, то ты не Авенжер, и тебе не одиннадцать…

— Я — Авенжер, — сказал он, устрашая. Глаза снова были на выкате. — Я — Авенжер, я мщу за все ужасное, что есть в мире, и мне одиннадцать лет.

— Одиннадцать тебе было много лет тому назад, Майки. Когда ты убил того задиру. И это было плохо. Но тебе больше не одиннадцать. И я не задира. Я — Джейн Джером, а ты — Майки Стейлинг…

— Я… — он уже не знал, что и сказать. Он нахмурился, его рот был открыт, язык трепетал между губами, глаза заметались по ее груди и куда-то в сторону.

— Ты убил своего дедушку, — Авенжер этого не делал. Это сделал ты. Майки Стейлинг. Что бы сказала мама, если бы узнала? Мама бы пришла в ярость и наказала бы тебя.

— Нет, — закричал он. — Нет.

— Да, — возразила она. Веревки, которыми она была привязана, натянулись еще сильнее, вонзившись ей в запястья. Она старалась не касаться щеками затвердевающих пятен рвоты. Волосы упали ей на лицо, запястья были красными, в глазах жгло. — Да, да, да… — каждый слог вырывался изо рта, будто огонь, неся в себе обвинение и отчаяние. — Да, ты убил своего дедушку… дедушку, который тебя любил.

— Нет, — снова закричал он в ответ. В одном этом коротком «нет», больше напоминающем повисший в воздухе вой зверя, не скрывалась мука. — Неееет… — это был протяжный звук. — Неееееет… — будто эхо, повисшее между стен запыленного помещения под навесом. — Неееееет… — полное боли и беспомощности. — Неееет…

Он присел, разглядывая нож, будто видел его впервые. Он поднял его с полу и рубанул по себя по запястью.

— Я любил дедушку, — сказал он. — Он водил меня в кино и покупал мне «М&М»… как мы ими хрустели…

Он еще раз взглянул на выступающее из кулака лезвие.

— Авенжер меня заставил, — сказал он, глядя на Джейн огромными, полными слез глазами. — Я не хотел это делать.

И он снова взглянул на запястье: кровь капала на пол. Он взял нож в другую руку. Его действия были медленными и обдуманными. Он будто бы наблюдал за тем, как это делает его рука. И Джейн вдруг осознала, что видит перед собой двоих в одном теле: старого, доброго, вежливого Майки Стейлинга и одиннадцатилетнего Авенжера, который его убивал. Теперь он перерезал другое запястье и, не торопясь, с любопытством наблюдал, как кровь стекает на пол. Этот порез был глубже, первого. Кровь разбрызгивалась по воздуху маленьким фонтаном, бьющим из его тела. Он взял нож и воткнул его себе в живот, застонал и обернулся, чтобы взглянуть на Джейн.

— Момми… — простонал он, глядя на нее. — Момми… — его голос становился все слабее. От его рубашки, на которой медленно увеличивалось красное пятно, исходил запах крови, смешиваясь у нее в ноздрях с запахом рвоты (на самом ли деле кровь как-то могла пахнуть?).

Видя, как его оставляет жизнь, она почувствовала, что сама отчасти также становится меньше. Ее мысли вернулись к Бадди — к тому Бадди, которого она предала.

— Джейн, — пробормотал Майки, подняв руку и пытаясь сказать что-то еще. Его губы двигались, глаза умоляли, на губах начали надуваться пузыри, производя звуки, которые она распознала не сразу — звуки смерти.