— Нет-нет, продолжайте, — сказала Ивонна, не сводившая со Скипа глаз.
— Ну… К черту нашу этимологию! Учитывая прочность современных красок, отчего бы не писать фрески на полу? Пол ресторана стал Землей. С него вставали мертвые. Поваленные надгробия, отверстые могилы, картина полного хаоса, потому что я сообразил, что ко Дню Страшного Суда каждая пядь земли будет тысячу раз использована для погребения. Я сомневался в том, что акт воскресения плоти будет одномгновенным, и посему показал различные стадии: свеженький, едва подгнивший покойник; череп, катящийся на воссоединение со своими позвонками; два скелета, дерущиеся из-за берцовой кости; вздымающийся вихрем древний прах, приобретающий свои первоначальные, призрачные очертания… И наконец, полностью воскресшие экземпляры!
Я вовсе не пытался достичь трагического величия, как в фонтане Орфея в Стокгольме. «Откровение» — книга дикая, редкая бредятина. Воскресшие, те, что послабей, мучительно пытались удержаться в вертикальном положении, подпирая друг друга высокими стульями у стойки бара. Двое влюбленных рыдали друг у друга в объятиях. Да, рыдали. Правда, умерли они стариками. Вспомнив, что на небесах нет браков, молодая парочка пыталась тихонечко смыться… Ковбой бузил, индеец долбил пирогу, ну и вы можете себе представить все остальное… По низу передней стены я изобразил в перспективе горящие города, наводнения, землетрясения и прочие несчастья, включая удар молнии, разбивающий фундамент здания фундаменталистской церкви. Спасенных я наделил счастливыми лицами пьяниц и придурков, иные выглядели весьма сомнительно, иные психами, а одного уже вконец укачало.
Естественно, все они были голые, ведь в Писании нет ни слова о восстановлении саванов. На левой стене проклятых точно так же несло в бездну. Навстречу им с ревом вздымалось адское пламя, несколько передних грешников уже стали поджариваться, бр-р-р! Вокруг них суетились жуткого вида черти. Детали я опускаю. Сатана выглядел получше. В образе Змея. Одной рукой он сгребал грешников, другой же показывал Богу кулак с оттопыренным средним пальцем. За стойкой, для услаждения пьющих, я изобразил Великую Блудницу Вавилонскую верхом на звере. Я нарисовал несколько спаривающихся зверей. Блудница с радостью взирала на Антихриста, что не оставляло ни малейших сомнений относительно ее намерений… О, простите, я не хотел оскорбить вас, — извинился Скип, хотя в этом не было необходимости.
— Боже правый! — хихикая, воскликнула Ивонна. — И как это приняли посетители?
— Позор на мою седую голову! Как я не понимал, что они просто не в состоянии по достоинству оценить мастерство! — вздохнул Скип. — Тут-то мне и пришлось показать, какой я «кузнечик», и уносить ноги, подтверждая справедливость этого слова. (Не в первый и не в последний раз Скип возблагодарил судьбу за то, что в свое время выучился каратэ.) Наверняка хозяин все закрасил.
Ивонна взяла себя в руки. Скип понимал, что ее реакция вызвана не только живостью его рассказа и Ивонна понимает это сама.
— Странно, — сказала она. — Никогда раньше не встречалась с человеком, у которого артистичность в крови.
— Принимает самые странные формы, — попытался закончить цитату Скип, но Ивонна явно его не поняла.
— Приличные иллюстраторы попадались, — продолжала она, переводя взгляд со Скипа на море и обратно. — Двое-трое таких, что хвастались своим талантом, но не были настоящими мастерами. Я встречала гениальных музыкантов и ученых, но настоящего художника, до вас, никогда не встречала.
«Может, пора открыться? — подумал Скип. — Впрочем, еще секунду назад она выказывала желание не касаться этой темы».
— Благодарю вас, — подчеркнуто вежливо сказал он. — Но я думаю, что никто из нас, то есть ни один из когда-либо живших людей, будь то Рембрандт или Бах, не сравнится… в артистизме, что ли?.. с непревзойденным гостем нашей планеты… — Скип не был уверен, что Ивонна клюнет, но она вопрошающе вскинула брови. — …ссигманцем, — закончил фразу Скип и ткнул пальцем в небо.
— Но эта… Кантер… — Ивонна слегка покраснела. — Кантер, как вам известно, доказала, что сигманец настоятельно требует эстетического начала. Совсем как древние японцы.
— У меня тут есть свои соображения. А работы доктора Кантер говорят как раз о том, что моя идея не такая уж и дурацкая.
— Что вы имеете в виду?
«Пока что просто вежливый интерес, не более, но и не отказ!» — заключил Скип. Ситуация напоминала ему рыбную ловлю на поплавок.
— Да так, ничего особенного. — Он отвернулся и облокотился на перила, глядя в море. — Что может придумать «кузнечик»? Ивонна подошла, встала рядом с ним и сказала:
— Продолжайте, Скип. Смелей! Скип побаивался начинать.
— Может, я сильно ошибаюсь, — все-таки начал он. — Но мне кажется, что я знаю, зачем сигманец прилетел сюда, чем он занимается, почему почти не обращает на нас внимания и чем мы можем заинтересовать его, чтобы он встал на задние лапки, завилял хвостом и открыл нам свои объятия. Не ожидали от меня такого, да?
Скип с опаской повернул голову и глянул на Ивонну. Та смотрела вдаль, ее волосы, собранные в «конский хвост», трепыхались на усиливающемся ветру. Похоже, Скип ее «спугнул». Ивонна крепко держалась за поручни, голос ее стал жестче.
— Рассказывайте же, — просто сказала она.
Глава 9
В тот же день Ивонна раскрыла перед Скипом свое инкогнито, которое, однако, оставалось в силе для всех прочих, за исключением четы Гранстад. Скипу это стоило расположения белокурой воспитательницы, которая никак не могла взять в толк, отчего он трется возле этой старой клячи Коэн — она же в матери ему годится! Его доводы типа того, что с мисс Коэн интересно поговорить, не нашли у нее понимания.
Впрочем, и без нее Скип отлично проводил время. Он играл в мяч, участвовал в борцовских состязаниях с молодыми «викингами». Правда, они были весьма озадачены переменой в его поведении, но вопросов никто не задавал. Индивидуализм плохо сочетался с тесным проживанием, где свято соблюдались дисциплина общения и уважение к частной жизни. Как бы то ни было, «викинги» решили: отчего бы этому «кузнечику» не быть немножко странным.
Само собой вышло так, что Скип с Ивонной перешли на «ты». Они горячо обсуждали его гипотезу и вытекающие из нее следствия, строили планы дальнейших действий. Не желая рисковать, Ивонна обещала полковнику Алмейде оставаться на «Сержанте» до прибытия в Лос-Анджелес. Ведомству полковника требовалось некоторое время для принятия мер по организации ее безопасности. «Сержант» имел прямой доступ к компьютерным средствам связи, к банкам данных и к международной видеотелефонной сети. Так что удобства были почти те же, что и в ее рабочем кабинете. По факсу Ивонна могла получить любой интересующий ее текст или картинку из любой крупной библиотеки. Причем с любой степенью точности и достоверности, за которую пользователь был готов заплатить. Вплоть до занесенных в память компьютера трехмерных изображений работ скульптора Мицуи. Как правило, это были статуи и керамика, но Скип затребовал его живопись, да это было и дешевле.
— Многие не понимают, насколько важна текстура, — сказал он. — Не понимают, как остро даже ненаметанный глаз чувствует ее. Это особенно характерно для живописи большинства импрессионистов, работавших в технике крупного мазка. Но это не менее важно и у других художников. Даже у такого тонкого мастера, как Сальвадор Дали, поверхность картин далеко не абсолютно плоская. То же самое относится к восточной туши и акварели. Там сами ткань и бумага становятся частью композиции. — Скип помедлил. — Надеюсь, Дядюшка Сэм заплатит за все факсы, что мы тут поназаказывали?
— Глупый! — сказала Ивонна смеясь. — У меня прямой доступ в его кошелек.
Целый день они проработали с проектором, изучая полученные материалы и подбирая нужное. Обсуждение не прекращалось и за обедом. Вечером они вышли на ют. Кроме них двоих на корме никого не было. «Сержант» тихо вибрировал на полном ходу. В небе светили звезды, лунная дорожка, словно мост, лежала поверх черной глянцевой воды. Слабые, разбросанные на мили окрест, мелькали разноцветные огоньки рабочих судов, шедших параллельным курсом. Слабый ветер, тишина, если не считать ровного гула двигателя да мерного покачивания. Опершись на поручни, Ивонна со Скипом смотрели на небо и упивались покоем.