Кайл, любитель тугих брюк, так никогда и не вернулся. И тогда мне стало плохо, очень плохо.

Я так и не поблагодарил его.

Нам пришлось двинуться дальше. За все содеянное нас ожидало возмездие. Нас ожидали воздушные налеты и наземные атаки. Роджерс рассказал, что в Дебрях мы больше не были в безопасности, не так, как раньше.

Мы условились поспать пару часов, а затем снова тронуться в путь. Я предложил двигаться на юг. Это то место, куда сбежали уцелевшие – куда сбежала Лина, если, конечно, она была жива. Я не знал как, но я собирался найти ее.

Мы были маленькой, жалкой группкой: кучка тощих, грязных осужденных, горстка тренированных бойцов и женщина, сбежавшая из психбольницы. Но вскоре она покинула нас. Точнее, нас покинули двое. Один парень, Грэг, попал в Крипту, будучи пятнадцатилетним подростком, за распространение материалов, возмущающих общественный порядок – он раздавал листовки на подпольный концерт. Должно быть, ему было около сорока к моменту нашего похода; он был худой, как шпала, с глазами, как у жука, и дорожкой волос, растущих на спине.

Он ждал, когда охранники принесут нам еду и воду. Он ждал, когда нам дадут разрешение помыться, поспать, и когда включат освещение. Однажды утром я проснулся и увидел, что он ушел. Должно быть, вернулся в Крипту. Настолько он привык к ней.

Роджерс разбудил нас всех еще до рассвета. Мы разбили лагерь в одном из оставшихся трейлеров. Он был надежно укрыт от ветра, несмотря на то, что одна из его стен напрочь отсутствовала. На мгновение, – проснувшись и почувствовав, что одеяло и вся моя одежда покрылись ледяной коркой, ощутив в горле саднящий аромат потухшего костра, услышав тихое пение птиц, – я решил, что вижу прекрасный сон.

Раньше я думал, что никогда больше не увижу неба. Нет ничего, абсолютно ничего невозможного, если ты можешь видеть небеса.

Они напали раньше, чем мы предполагали.

Время было полуденное, когда мы услышали их. В тот же момент я осознал, что они явно не были подготовлены к атаке – слишком много шума наделали, пробираясь к нам.

– Ты, – Роджер ткнул в меня пальцем. – Туда.

Он кивком указал на маленькую дорожную насыпь; на ее верхушке находились руины дома. – Всем разделиться. Рассредоточиться по периметру. Дадим им пройти мимо.

Тем не менее, он сунул пистолет мне в руку, один из тех, что у нас были.

Прошло столько времени с тех пор, как я держал в руках оружие. Я надеялся, что вспомню, как нужно стрелять.

Листва захрустела под моими ногами, когда я взбежал на холмик. День был чистый, морозный, дыхание обжигало мои легкие. В обветшалом доме стоял жуткий гниющий запах нестиранного белья. Я толкнул дверь вперед и, очутившись в темноте, присел на корточки, оставив небольшую щель в двери, чтобы иметь какой-то обзор.

- Какого черта ты делаешь?

Голос заставил меня обернуться, едва не свалившись. Говорящий оказался немытым мужчиной, в лохмотьях, с длинными спутанными волосами до плеч.

- Все в порядке, - я попытался его успокоить, но он прервал меня.

- Убирайся! – он схватил меня за рубашку. От него несло помойкой, а ногти на руках были длинными и острыми, точно у хищной птицы. – Убирайся отсюда, слышишь? Это мой дом. Пошел отсюда!

Он орал все громче и громче. А зомби были совсем близко – в любую секунду они могли нас засечь.

- Вы не понимаете, - я снова попытался объяснить ему. – Вам грозит опасность. Нам всем.

Но теперь он не кричал: он ревел. Все его слова смешались, слились в один протяжный вой:

- Убирайсяубирайсяубирайся!

Я толкнул его на пол, зажав ему рот ладонью, но было слишком поздно. Снаружи доносились голоса и хрустящий звук сухих листьев. Когда я отвлекся, мужчина с силой укусил меня за руку.

- Убирайсяубирайсяубирайся! – он начал вопить в ту же секунду, когда я отдернул руку. – Убирайсяубирайсяуби…

И лишь первая очередь выстрелов заставила его замолчать.

Я скатился с него как раз вовремя и сразу бросился на пол, прикрыв голову руками. Меня обдало дождем из древесных щепок и штукатурки, когда стену изрешетило градом пуль. Где-то вдалеке послышались новые выстрелы. Они нас обнаружили.

Дверь со скрипом открылась. Пучок солнечных лучей наполнил комнату. Я лежал тихо, не шевелясь и едва дыша, прислушиваясь к их разговору.

- Этот мертв. – Половицы скрипнули; что-то скользнуло в угол комнаты.

- Что насчет второго?

- Не шевелится.

Я затаил дыхание, приказывая телу не шевелиться, не смея даже дернуться. Если мое сердце и билось, то я не ощущал его ударов. Время снизило свой темп, растягивая секунды, как сахарный сироп.

Я убивал лишь раз в своей жизни, когда мне было десять, незадолго до моего переезда в Портленд. Старик Хикс, так мы звали его. Шестидесятилетний, самый старый из тех, кто жил в ту пору в Дебрях; еле ковылявший из-за артрита, прикованный к постели, ослепший, испытывавший мучительную боль изо дня в день. Он умолял нас убить его.

- Когда кобыла совсем плоха, ты делаешь ей одолжение, пристрелив ее. Позвольте мне умереть. – Он часто повторял. – Ради всего святого, позвольте мне умереть.

Мне пришлось сделать это. Я знал, что смогу. Я знал, что был готов к этому.

- Ага, – один из мужчин встал надо мной. Пнул носком ботинка мне прямо между ребер, затем присел рядом на корточки. Я чувствовал, как его пальцы скользят по моей шее в поисках пульса. – Как по мне, так и этот то…

Я перевернулся, захватил локтем его шею, потянул его на себя, и мы вместе рухнули на пол, в то время как второй регулятор взвел курок и дважды выстрелил. Меткий. Первый, которого я использовал, как живой щит, получил две пули в грудь. На долю секунды стрелок замер в нерешительности, осознав, что он только что убил своего напарника; и в тот же миг я спихнул с себя его тело, прицелился и нажал на курок.

Я убил его с первого выстрела.

Это так же просто, как прокатиться на велосипеде. Вдруг я подумал о Лине, о том, как она мчалась на своем велосипеде вниз к морю: расставив ноги, заливаясь смехом, когда шины ее велосипеда увязли в песке. Я поднялся и обыскал тела, проверяя, есть ли у них деньги, документы, оружие.

Иногда люди совершают ужасные вещи из самых лучших побуждений.

(vk.com/deliriumrussia)

- Твой самый ужасный поступок?

Мы лежали на одеяле на заднем дворе дома номер 37 по Брукс-стрит, как и в любой другой день того лета. Лина лежала на боку, положив ладонь под щеку, распустив волосы. Такая красивая.

- Мой самый ужасный поступок… – Я сделал вид, что задумался. Потом, обхватив ее за талию, усадил себе на колени, пока она, визжа и смеясь, умоляла меня перестать щекотать ее. – Это то, что я подумываю сделать сейчас.

Рассмеявшись, Лина оттолкнула меня:

- Я серьезно, - произнесла она, положив ладонь мне на грудь.

На ней был топ на лямках, из-под которых выглядывали бретельки ее бюстгальтера – бледно-розового цвета, такого же, как коралл или морская ракушка. Я протянул руку и пробежался пальцем по изящному изгибу ее ключиц, моей любимой части ее тела, прекрасной, как силуэт маленьких крыльев.

- Ты должен мне ответить, - настояла она. И я почти ответил. Я чуть было не рассказал ей все. Я хотел, чтобы она сказала мне, что все хорошо, что она по-прежнему любит меня, что никогда не уйдет. Но она просто нагнулась ко мне, примкнув своими губами к моим; ее волосы, свесившись вперед, легонько коснулись моей груди, и когда она выпрямилась, ее медовые глаза засияли. – Я хочу узнать все твои темные страшные секреты.

- Все? Уверена?

- Ага-а.

- Ты снилась мне прошлой ночью.

В ее глазах заиграла улыбка. – Хороший был сон?

- Иди ко мне, - ответил я. – Сейчас покажу.

Я повалил ее на одеяло, прижавшись к ней всем телом.

- Ты жульничаешь! – Лина рассмеялась. Ее волосы веером были разбросаны по одеялу. – Ты так и не ответил.

- Мне нечего ответить, - сказал я, целуя ее. – Я просто ангел.

Я просто лжец.