— Что, по-твоему, значит — стать нормальным мужчиной? — еле сдерживая масштабные рыдания, прохрипела Валерия Сергеевна, как будто её при этом душили.

— Это значит, что он женится, будет жить с женой, перестанет везде шляться и прятаться за твою юбку, и чтобы я ни одного мужика даже рядом с ним не видел! Только жена, только дети! И чтоб работал! А то приучила на всё готовенькое! Только и слышу — папа дай, папа дай! Машину ему крутую, тряпки, заграницу, теперь ещё и квартиру! Сам всё будет делать! Квартиру, так и быть, куплю, если женится, — смягчился в конце Альберт Георгиевич. — Всё понятно?

Валерия Сергеевна встала.

— Буду считать, что ты поняла, а теперь иди к своим идиотам и следи, чтобы они к приличным гостям даже и не приближались!

Когда жена вышла, Веселовский глубоко вздохнул, у него словно многотонный груз с плеч свалился. Грудь расправилась, насколько это было возможно из-за живота, плечи распрямились, глаза заблестели. Альберт Георгиевич вдруг подумал, что больше может не встревать ни в какие проекты, не мучиться с шибанутыми «творческими личностями», где дарование с гулькин нос, зато апломба и гонору — мама не горюй!

— «Владимирский централ, ветер северный, этапом из Твери…» — радостно замурлыкал Веселовский-старший себе под нос и стал обдумывать, сколько нужно вложить в колбасный цех и как его потом можно будет расширить. А если ещё открыть линию по производству соков и хлеба да собственную розничную сеть… Сколько же у него высвободится средств, если он сейчас бросит всю эту баланду под названием «шоу-бизнес»!

А «шоу-мены» и «шоу-гёрлы» внизу галдели, веселились и издевались над тупым жирным боровом Веселовским-старшим, и не подозревая, что фактически все уже безработные.

Паша нашёл Максима в оранжерее, сидящим в плетёном кресле и перелистывающим какую-то толстенную книгу.

— Я тебе не помешаю? — спросил Паша, подойдя вплотную к Максиму.

— О, хай.

— Как дела?

— Ох, — Максим попытался улыбнуться, но вместо этого издал жалобный протяжный вздох. — Милый, как бы я хотел сказать тебе, что у меня все ОК! Ты уже знаешь о моей женитьбе?

— Слышал, — сочувственно кивнул Паша.

— Ужас-ужас, — быстро проговорил Веселовский.

— Да, говорят, она совсем… — Паша сделал неопределённое движение рукой, словно отмахивался от чересчур назойливого уличного торговца.

— Не то слово! Паша, что мне делать? Может, сбежать? Уехать на Гоа?

Пашеньке стало невыносимо жаль Максима. Когда-то им было очень хорошо. Стилист с нежностью обнял своего любимого клиента и погладил его по волосам, попутно отметив про себя, что Веселовскому надо обновить мелирование.

Паша чуть прикусил губу. Почему-то вспомнился Каренин.

— Слушай… — стилист нервно прикусил ноготь указательного пальца. А что, если… Что, если отдать её Левину?

— Он не возьмет, — покачал головой Максим. — На хрен ему такая сдалась? Хотя…

Он вскочил, порывисто схватил Пашу за лицо обеими руками и чмокнул в губы.

— Спасибо!

Пашенька только успел крикнуть ему вслед:

— Ты куда помчался? Я себе тату сделал, хотел показать!

— Потом покажешь! — на бегу обернулся Максим.

Веселовский нашёл свою maman в весьма расстроенных чувствах.

— Мама! Мам, слушай, мне надо тебе рассказать… — запыхавшись, начал он.

— Это мне надо тебе кое-что рассказать, — оборвала его та.

Максим опешил и хотел было встать на быка типа: «Нет, это мне надо сказать!» — но осёкся. Судя по мамашиному выражению лица, снова проблемы с папашей.

— Хорошо. Мам, а ты чего, плачешь, что ли? Случилось что? Да не реви, рассказывай. — Веселовский обнял всхлипывающую Валерию Сергеевну, та некоторое время мочила его майку, но затем отстранилась, зашла за кресло и начала говорить, держа кулак возле рта.

— Максим, — её рыдающий голос звучал необыкновенно глубоко и трагично. — Ты знаешь, я ничего не имею против твоей сексуальной ориентации. Я образованный, культурный человек и понимаю, что это не выбирают, но твой отец…

— Господи! Да какого ещё хрена лысого?! Он что, меня кастрировать собрался?!

— Нет, Максим. Твой отец сказал, что уходит от меня.

— Что?! Мам… — Веселовский подошёл к матери и прижал её голову к своей груди. — Девку себе, что ли, завёл? — в голосе Максима послышались какие-то скабрезные, сальные нотки.

— Не знаю! — злобно окрысилась Валерия Сергеевна.

— Ну хрен с ним! Мы с тобой вдвоём проживём…

— Не проживём. Он сказал, что все деньги заберёт, — Веселовская проницательно воззрилась на сына, стараясь всем своим видом показать серьёзность нависшей над ними угрозы. Поэтому Валерия Сергеевна подалась вперёд, вытаращила глаза и плотно сжала губы. Максим смотрел на мать и вдруг прыснул со смеху, ему показалось, что maman выглядит так, как будто еле сдерживает кишечные газы.

— В чём дело? — обиженно сдулась Валерия Сергеевна.

— Да так, не обращай внимания. Ерунда. — Максим вдруг растревожился, до него как будто только что дошло сказанное матерью. — Как это все деньги? Он что, так и сказал?! Раскатал губу! Тебе по закону половина всего положена. Пф-ф!

— Это личного, а он собрался фирму закрывать, понимаешь? Не хочет больше в шоу вкладывать…

— Нет, он чё, вообще с катушек слетел?! — Максим отошёл от матери и сел в кресло. — Та-а-ак… Что он ещё сказал?

— Сказал, что разведётся, если ты за три месяца не станешь «нормальным мужчиной»! — Валерия Сергеевна передразнила мужа.

— Ну и пошёл он!

— Пошёл он?! Тоже мне умник выискался! Так просто — «пошёл он». Это, в конце концов, твой отец! Он тебя вырастил, он тебя содержал всё это время, и весьма неплохо…

— Да? А что же ему, интересно, нормально не живётся, а? Куда его на старости лет черти понесли? Тебе самой-то не обидно?

— Я о себе сейчас не думаю! — гневно топнула ногой Валерия Сергеевна. — Вот как только он тебя посадит на свои хлеба, посмотрю, как запоёшь! Сидит тут, кенар свободолюбивый! Да если бы ты ему на нервы не действовал своей… своей ориентацией…

— Ах вот как! Значит, опять я виноват?

— Да! Ты знал, как он к этому относится! Зачем было объявлять о своей… своей… склонности во всеуслышанье, да ещё на его день рождения, в присутствии родственников и знакомых?! До инфаркта отца чуть не довёл тогда! Молчал бы в тряпочку, и всё было бы нормально! Мы теперь плоды твоей дурости пожинаем!

— Знаешь, мама…

— Что «мама»?! Когда сообщал всем, о маме не подумал! На кого всех собак спустили? На меня! Мол, это я вырастила такого…

— Какого?

— Не важно! — Валерия Сергеевна кричала, вытирая слёзы. — Короче, ты доигрался! Три месяца тебе! Три! — Валерия Сергеевна выкинула вперед указательный, средний и безымянный пальцы.

— Да на что?! Что я должен сделать? В бункере запереться? Пол сменить?!

— Жениться ты должен!

— На этой?

— На ком хочешь! Эта твоему отцу даже вроде бы понравилась, во всяком случае он как о твоей жене думает о ней!

— Мама! — Максим замер, некоторое время собирался с духом, а потом выпалил: — Это левинская проститутка! Я её арендовал на несколько дней, чтобы вам показать, чтобы вы успокоились! Я её ненавижу! Она же тупая, она и двух слов связать нормально не может! Вы потом всю жизнь жалеть будете!

— Что?! — Валерия Сергеевна упала в кресло и заплакала. — Ну всё… — потом немного воспряла духом. — Тогда найди себе другую девку. Уж чего-чего, а этого добра вокруг навалом. Как ты мог вообще?! А вдруг она заразная? Хоть бы раз о других подумал! Всё у тебя одни игрушки на уме… Горе ты моё, иди сюда! Ох!..

Максим упал перед мамашей на колени, обхватил её своими огромными руками, и оба заревели, как будто кромсали лук. Валерии Сергеевне вдруг показалось, что ничего её сын так и не сможет сделать, поревёт-поревёт и завтра забудет. Она вцепилась Максиму в волосы и прошипела:

— Три месяца! Три! Сделай ты хоть раз что-то как надо! — вскочила и вышла.