— Забавно, — продолжил Каренин. — Вы знаете, мою вторую жену звали Анна Каренина, вы на неё даже немного похожи. Более того, у меня дочку зовут как вас! Хотя мне сейчас её уже трудно вспомнить.

«Он меня не узнаёт!» — Аня была готова упасть, она непроизвольно схватилась за Валерию Сергеевну.

— Аня! Тебе что, плохо? — мамаша Максима явно рассердилась.

— Нет… — пролепетала Аня.

— Тогда отпусти мой локоть! Мне больно!

— Извините…

— Ну что ж, я пойду? — Каренин развёл руками и начал пятится задом.

— Идите, конечно, — Валерия Сергеевна сделала разрешительный жест рукой.

— Приятно было познакомиться.

Алексей Иванович улыбнулся Ане.

— Кошмар, какая халда… — пробормотал он себе под нос, когда немного отошёл. — Привет, Пашенька.

Он наткнулся на симпатичного молодого человека, вокруг которого витали пикантные слухи о его давних отношениях с Максимом Веселовским, и тем не менее обаяние и парикмахерские таланты по-прежнему помогали Павлу оставаться любимчиком Валерии Сергеевны.

— Ты ЕЁ видел? Где только Веселовский-младший такую дуньку выискал? Как будто специально… Как на жену мою бывшую, стерву грёбаную, похожа! Смерть! Бр-р! — Каренин встряхнулся, чтобы избавиться от неприятного впечатления.

— У тебя и жена была? — расплылся в улыбке Моны Лизы Пашенька.

— И не одна! Поэтому я теперь седой и лысый. От первой поседел, вторая плешь проела.

— Правда? Ты так пострадал? — Пашенька манерно изобразил изумление.

— Да, не женись никогда, дорогой, будешь всегда молодым и красивым. Неужели Веселовский и правда хочет жениться на этой шмаре?

— Не знаю, — пожал плечами собеседник. — Могу выяснить, если хочешь.

— Хочу, — Каренин кивнул. — Нет, мне правда любопытно — это какой-то очередной прикол Максима?

— Я же сказал — узнаю, — выдохнул Паша тоном типа «задолбал».

Во-первых, он несколько брезговал общаться с подручным Левина, а во-вторых, для Пашеньки гораздо больший интерес представляло то, как Максим будет на свадьбе одет, подстрижен и какие ботиночки наденет к какому галстуку, чем девица, на которой, собственно, женится Веселовский. Единственная причина, по которой Пашенька, возможно, заинтересовался бы невестой, — это её причёска и макияж, а также общая эстетическая гармония композиции «жених-невеста-букет». В остальном, по мнению Паши, абсолютно все жёны в мире на одно лицо и один характер. Ситуация шила и мыла — всё одно занудство, разнообразные «хочу», «не хочу», склоки и ревность. И тем не менее он всё-таки направился поискать Максима. То обстоятельство, что у Веселовского за какие-то считанные дни вдруг объявилась невеста, можно было признать по крайней мере необычным.

Каренин подошёл к столу и налил себе вишнёвого сока. «И зачем я только припёрся? Собрались одни педики да идиоты!» — с досадой подумал он, оглядываясь вокруг. Люди старались не встречаться с ним взглядом, если и подходили к столу, то суетливо брали что-нибудь и в лучшем случае кивали головой, извинительно улыбаясь. Алексей Иванович захотел уехать, но грызущее его любопытство относительно этой Ани Карениной не позволяло.

— Дождусь, пока этот урод что-нибудь узнает, и домой, — пробормотал себе под нос Каренин и взял две палочки канапе с ветчиной.

С террасы второго этажа дома Альберт Георгиевич изучал гостей в полевой бинокль. Валерия Сергеевна смущалась и ласково махала всем рукой, как бы извиняясь за армейские чудачества своего богатого мужа.

— Господи, Лера, кого ты позвала! Ужас! Паша что здесь делает? И Каренин! Лера, ты что? Хочешь, чтобы от нас все приличные люди разъехались?!

— Альберт, прекрати! Ты меня уже достал! С самого утра — одно и то же: «Лера, кого ты позвала! Лера, кого ты позвала!» Тоже мне, королевская особа! Подковник в отставке! — Валерия Сергеевна всегда в минуты особого презрения к своему мужу звала его не иначе, как «подковник».

— Лера, я тебя вполне серьёзно предупреждаю, если ты ещё раз…

— Да заткнёшься ты уже когда-нибудь?! Невозможно слушать тебя!

— Невозможно меня слушать?! А ты всё-таки послушай, — Альберт Георгиевич перегородил жене дорогу, — ты мне тут норов свой показывать забудь! Богема нашлась хренова! Я долго молчал, но теперь скажу — ты и все твои затеи долбаные в шоу-бизнесе, все эти твои прибамбасы стильные, как вы говорите, всё это без моих денег не существует! Ясно тебе? И ты не смей рыло своё подтянутое, армированное от меня воротить! Рот затыкать мужу вздумала! Ты кто сама есть? Плясунья из третьего ряда! Кордебалет! Ха-ха! — Альберт Георгиевич повертел пальцами в воздухе. — Вышвырну тебя к хреновой матери, запомни! Разведусь! И баста.

— И что ты будешь делать без моих долбаных затей, интересно? — Валерия Сергеевна уперла руки в бока, выставила вперед ногу и вытянула подбородок. Она так привыкла к роли светской дамы, вышедшей по бедности за купца, что выступление Альберта Георгиевича показалось ей всего лишь очередным эпизодом в пьесе.

— Уж без затей не останусь! Меня вон с утра до вечера атакуют всяческие граждане без денег, но с массой затей!

— И каких же таких затей?

— Да некоторые уж получше твоих! Только вчера битый час слушал какого-то менеджера группы. И, между прочим, группа — не твои однодневки: два притопа, три прихлопа, и забыли про них через год. Музыка реальная, пацаны сами пишут, сами играют, девица у них поёт офигенно…

— На всех девиц тебе никаких капиталов не хватит, — презрительно бросила Валерия Сергеевна.

— Если тебе кислород отрублю — хватит, ещё и останется!

— Да как ты… Как ты… Как у тебя язык повернулся такое сказать! Да если бы не я — ты бы на рынке картошкой торговал! Не знал бы о тебе никто!

— Я — капитал, моё дело вкладывать. Если мне завтра скажут, что картошка будет больше денег приносить, чем весь этот твой содом, — в секунду все на улице окажетесь! А знают про меня или не знают, мне ни жарко ни холодно! Кто надо — узнает, а от всех голова не будет по крайней мере болеть.

— Мой содом?!

— Да! Сын из-за тебя педиком вырос! Как подумаю об этом, убить тебя хочется! Паша этот твой какого хрена тут делает? Я лично его не приглашал!

Валерия Сергеевна кусала губы и едва сдерживала слёзы. Ей ужасно хотелось сказать мужу какую-нибудь злую и умную колкость, но, сколь она ни пыжилась, всё равно вышла только банальная истерика.

— Хам! — визгливо выкрикнула она и, заломив руки, побежала в дом.

— Разведусь, на хрен! — Альберт Георгиевич стукнул кулаком по ограждению террасы. — Разведусь! — Он с ненавистью посмотрел на пёструю толпу внизу. — Дармоеды! Достали, сил моих нет! Открою уж лучше колбасный завод — и проку больше, и мороки почти никакой! Толпа идиотов! И каждый, — Альберт Георгиевич показывал пальцем то на одного, то на другого, — каждый, каждый, каждый и все сразу — гениями себя считают! Думают, что искусством занимаются. Смотреть противно! Бараны безмозглые, наркоманы, педики вонючие!

Доведя себя до белого каления, Веселовский-старший вынул из кармана телефон, набрал номер мобильника жены.

— Лера!

— Что? — ответил ему заплаканный голос.

— Немедленно вернись, я ещё не всё сказал…

— Я не хочу…

— Мне плевать, хочешь ты или не хочешь! Ты, дура, я сказал, вернись сюда немедленно или можешь начинать паковать чемоданы. Я не шучу!

— Сейчас… — и опять всхлипывания.

Валерия Сергеевна снова появилась на террасе, но в чёрных солнечных очках и с белым платочком, которым она ежесекундно вытирала льющиеся из-под оправы «Шанель» слёзы.

— Что? — её вид был само оскорблённое человеческое достоинство.

— Лера, я долго терпел, долго думал, долго принимал это решение, и вот я его принял. — Альберт Георгиевич грузно ходил туда-сюда, сцепив руки за спиной. — Я от тебя съезжаю, поживу пока в своей старой городской квартире. Если наш сын за три месяца не возьмётся за ум, не станет нормальным мужиком, я с тобой разведусь, имущество разделим поровну, Максиму я ничего не дам и в завещание не включу. Понятно?