Чтобы развлечь себя, она стала исподтишка рассматривать приглашенных на праздник гостей. Молодая женщина видела, что практически все мужчины, даже пожилые, обращают на нее пристальное внимание. Радмила уже давно привыкла к неподдельному восхищению, которое вызывала ее красота у сильного пола, но здесь, в чужой стране, из-за этих восхищенных мужских глаз ей было не по себе.

Она поспешно опустила ресницы, тем более, что муж собственнически следил за каждым из этих пламенных взглядов. Ее сосед, граф Дорсет наблюдал за ней с какой-то неприятной, распутной усмешкой. Сидевший рядом с ним смуглый рыцарь в красной шелковой тунике с массивной золотой цепью на шее тоже не отрывал от красавицы-чужестранки своих черных глаз. Конечно, присутствие Ульриха успокаивало, молодая женщина чувствовала себя вполне защищенной. Но как только ее муж вышел из-за стола по приглашению герцога, раздался голос ее соседа, графа Нориса.

― Вы позволите, фрау фон Эйнштайн, представить вам моего друга, прецептора обители Танкертон ордена Святого Храма, Армеля де Брувилль?

Радмила повернулась и увидела устремленные на нее горящие глаза крестоносца, и его выразительное, аристократическое лицо.

― Норис, сядь на мое место, а то как-то неудобно разговаривать с дамой через твою спину. ― Армель де Брувилль, пересев на опустевшее место графа Дорсета, склонился к Радмиле и прошептал по-немецки:

— Вы очень красивы, фрау фон Эйнштайн! И вызываете у мужчин острое желание. Когда вам надоест этот неуклюжий тевтон, и захочется ощутить поцелуи настоящего мужчины, только дайте знать — и ваш покорный слуга будет у ваших прекрасных ног, — он осторожно наступил ногой на ее изящный башмачок и постарался вложить в пронзительный взгляд своих бездонных черных глаз как можно больше дерзости.

Испуганная молодая женщина не знала, как ей следует поступить. Она поспешно встала из-за стола и подошла к Бруно.

— Давай на минутку выйдем во двор, хочется подышать свежим воздухом, — Радмила боялась рассказывать о непристойных намеках тамплиера.

— Я вижу, что этот наглый храмовник положил на тебя глаз! Его счастье, что Ульрих пока что ничего не заметил …он быстро выбил бы из него эту дурь! — с возмущением проговорил франк. Смущенная Радмила посмотрела на друга Ульриха и густо покраснела.

— Мы давно знакомы с ним. Еще в Акре, на турнире Ульрих сбил его с коня и с тех пор, похоже, де Брувилль затаил злобу. Твой муж по своей простоте не видит этого, а я предполагаю, что он использует все средства, чтобы насолить ему. На всякий случай, держись от него подальше! — и франк крепко сжал руку Радмилы. Когда они вернулись, Ульрих уже сидел на своем месте.

Во время пира гостей развлекали одетые в длинные разноцветные наряды жонглеры, певцы, музыканты, без устали играющие на арфе и гуслях. Музыка чередовалась с пением или сливалась с ним, на смену музыкантам появились акробаты. Один из них встал на шар, и стоя на нем и подталкивая его ногами, он начал кружиться по залу. Другой стал ходить на руках. Двое из них подняли обруч, а третий стал с разбега прыгать в него. Гостям очень понравился фокусник, который поглощал огонь и снова извергал его изо рта. Наконец, обед приблизился к концу. В самом конце его каждый из гостей пропел какую-нибудь песню. О чем? — скорее всего о любви, — сама уже догадалась Радмила.

После песен элита графства встала из-за стола. Все разбрелись кто куда. Молодежь устроила игры на открытом воздухе, танцы походили на русские хороводы и сопровождались пением танцующих. Некоторые гости образовали группы для игры в шахматы. Опять незаметным образом высокий храмовник оказался около красавицы. Надо заметить, что весь вечер Радмила ощущала на себе его неустанное внимание. То из одного конца зала, то из другого пронзительные черные глаза жадно ощупывали ее тело.

— Вы так прекрасны, миледи, — прошептал прецептор, — жаль, что такое совершенство досталось неотесанному болвану. Мы, французы, умеем лучше оценить аромат нежной розы, чем грубые немцы, они и в постели примитивны и однообразны.

— Как вы смеете говорить мне такое, — пробормотала Радмила, вырывая руку из сильных пальцев воинственного монаха.

— Я послан тебе богом, красавица, — шептал наглый Армель, склонившись к ее ушку, — только со мной ты узнаешь, что такое настоящее наслаждение…

— Прекратите меня преследовать, иначе я все расскажу мужу, — перебила его страстную речь молодая женщина.

— Это бесполезно, вы только погубите его, — узкие губы тамплиера исказились в презрительной усмешке, — вы недавно здесь, миледи, и не знаете, какой властью обладаем мы в этой стране. Ваш муж сделал большую ошибку, покинув орден. Теперь он просто мелкий барон, вассал графа Девона, а я настоящий властитель в этих краях.

— Поскольку я хочу тебя, ты будешь моей! ― В глазах храмовника появился безумный блеск.

Испуганная Радмила вырвала свою руку из цепких ладоней прецептора и бросилась искать мужа.

Наступили сумерки, и хозяин замка граф Девон пригласил гостей послушать певца исторических песен. Большинство поспешило на призыв и собралось в зале. Все смолкли. Певец выступил вперед, откинул на плечи свои роскошные кудрявые волосы, приложил к подбородку нижний конец неизвестного Радмиле инструмента, провел смычком по его струнам и после короткого вступления запел. Ульрих подошел к жене:

— Тебе, дорогая, конечно, не совсем понятно, о чем он поет. Позволь пересказать тебе содержание его песни. Эта прекрасная песня о судьбе благородного рыцаря графа Руссильонского, об его любви к королеве франков.

Певец был осыпан похвалами и щедро одарен. У многих дам на глазах выступили слезы. За его пением время пролетело незаметно. Зал озарился свечами, поставленными в высокие канделябры. Снова началась суматоха: на стол слуги стали ставить приборы для ужина. После ужина большинство гостей уехало. Гарет проводил их до коней и осушил вместе с гостями последний кубок с пожеланием счастливого пути. Остальные расположились ночевать в гостеприимном замке.

Ульрих с друзьями вышел во двор. Уже стало прохладно. Серебряная луна безмятежно светилась на ясном небе. В бездонной глубине ночного неба сверкали мириады звезд. Неяркий свет луны освещал высокие башни Эксетера и длинные темные тени, падающие на двор замка, укрывали бархатной темнотой замковые постройки. Загремели цепи подъемного моста, из служебных помещений выбежали стражники, заступившие в ночной караул, и стали обходить стену, бряцая своим оружием. Прозвучал сигнал отбоя.

— Пойдемте лучше спать, братья, завтра обсудим, что делать с остальными непокорными вассалами Гарета, — зевнул Бруно.

— Да, скорее в постель, надо получше выспаться, ведь завтра охота! — возбужденно сказал Георг. Это было его любимое развлечение. В отличие от Ульриха и Бруно, он не сильно увлекался женским полом. Или же, вернее сказать, это он не имел никакого успеха у женщин, его заурядное лицо не давала никаких шансов на любовь красавиц — они упорно не замечали могучего тела и верного сердца рыжеволосого немца

Охота

Большой кабан выскочил на опушку леса и, сделав резкий поворот, так что комья сырой черной земли вылетели из-под его копыт, ринулся вдоль косогора вниз к реке. Уже в следующее мгновение из зеленой стены осинника вынырнула вся погоня — десяток всадников на взмыленных лошадях и свора отчаянно лаявших псов. Коричневая туша кабана мелькнула между двух валунов и понеслась отчаянным галопом по зеленому полю к реке. Река была глубокая и быстрая, ее темные воды представляли серьезную преграду для охотников.

— Уйдет, — закричал Ульрих и пришпорил коня.

Георг, Бруно, Гарет поскакали за ним. Не отставал и граф Дорсет, Норис Осборн. Лошади чуть не споткнулись на крутом косогоре. А кабан уже ловко плыл вдоль течения, приближаясь к противоположному берегу. Несмотря на холодную в эту пору воду, Лотарь и остальные боевые кони с ходу прыгнули с невысокого берега. Кабан пошел петлями, и только один пес умудрился вцепиться ему в загривок. Резким движением он сбросил собаку, да так что тело ее взлетело высоко вверх. Раздался громкий визг, стало ясно, что при падении борзая переломила себе хребет. Ударом дротика Норис прикончил несчастного пса. Перестав петлять, кабан понеся с такой скоростью, на которую только был способен. Во все стороны летели комья земли. Все молчали, даже собаки перестали лаять. Только топот копыт и резкое дыхание вспотевших лошадей сопровождало бешеную гонку. Лента реки опять перегородила дорогу, и кабан исчез в воде.