Прелестная молодая жена Ульриха стала любимицей всего экипажа. Все старались сделать что-нибудь приятное для нее. Несмотря на ее сопротивление, мальчишка юнга каждое утро убирал ее каюту и поливал единственный цветочек на корабле, неизвестно как попавший сюда. Ей позволили не приходить на завтрак на утренней заре, как всему экипажу, а спать сколько угодно. При этом каким-то невероятным образом при ее пробуждении на столе уже ее ожидала чашка крепкого чая, ароматного и горячего.

Судовой плотник принес деревянные игрушки, которые, как видно, сделал сам. Радмила не поняла, зачем они ей, он показывал на пальцах, ткнул пальцем ей в живот, потом жестами пояснил — у нее будут дети. Радмила зарделась, да так и осталась стоять с деревянным мечом и люлькой в руках, не зная как выразить свою благодарность.

Прошло несколько дней плавания; она проснулась рано утром от какого-то гнетущего чувства тревоги. Было непривычно тихо. Только одинокий звон колокола где-то впереди разрывал тишину время от времени. Радмила накинула плащ и вышла на палубу. Густой туман скрывал очертания судна и убегающих вверх мачт. Не было видно даже носа корабля. Казалось, все застыло в мире. Ни ветерка! Только промозглая морось мелкого дождя и шелест ленивых волн за бортом.

— Где мы, Ульрих?

— Балтийские проливы, Скагеррак!

Ульрих тоже тревожно вглядывался вперед. Где-то там впереди судна матрос пытался высмотреть всю обстановку впереди парусника, чтобы не наскочить на камни; он беспрерывно бросал веревку с грузом перед носом судна, чтобы проверить глубину. К обеду стало пасмурно. На палубе никого не было. Матросы где-то внизу играли в свою, только им известную игру, сопровождая ее выкриками с различными оттенками чувств. Каждые два часа менялся вахтенный. Да на мостике лениво скрипел штурвал. Но Радмила не могла уйти с палубы. Какое-то-то дурное предчувствие не покидало ее. Казалось, уйди она — и произойдет что-то непоправимое. Но напрасно вглядывалась она в молоко тумана и вслушивалась в шелест волн. Все было тихо.

И вдруг слева в тумане стали вырисовываться что-то темное. Она не успела даже набрать в легкие воздуха чтобы закричать, как видение превратилось в устрашающего вида большую лодку, увешанную щитами с отверстиями для весел. Ряды весел застыли в напряжении. Громадный дракон с красными кровожадными глазами, увенчивающий нос чужой лодки, казалось, готов был вцепиться в борт судна. Из-за щитов виднелись головы бородатых мужчин свирепого вида в остроконечных шлемах. Торчали пики и поднятые вверх мечи. Они тоже застыли в немом ожидании, и их взгляды перекрестились с взглядом Радмилы.

— Ой — й, пираты! — закричала молодая женщина.

Тут же раздался звук горна, ударил гонг, и по палубе со всех сторон застучали тяжелые подошвы моряков. В действиях команды чувствовалась привычная слаженность. Некоторая доля спокойствия передалась и Радмиле.

— Немедленно в каюту! — заорал на нее рыцарь. И Радмила увидела тучу стрел, отделившихся от лодки морских разбойников и летевших в сторону их корабля. Все моряки спрятались за корабельными надстройками, и в следующее мгновенье стрелы со звоном вонзились в палубу, борта, мачты. Ульрих закрыл Радмилу своим щитом.

— Быстро вниз! Ты мешаешь! — он, прикрывая ее щитом, довел до люка и толкнул. — Прячься, пока мы с ними не покончим!

— А — а, капитан погиб! — раздались растерянные возгласы.

Ползя по веревкам, переброшенным на борт судна и, цепляясь за все, что попадалось им под руку, бандиты живой волной хлынули на палубу. Они сгруппировались у левого борта и готовы были броситься на команду — уже раздались их боевые крики.

Но туман рассеялся, и перед ними предстали три воина, стоящие на расстоянии нескольких шагов друг от друга вдоль средней линии палубы. Три рыцаря в полном боевом облачении, подняв вверх мечи, молча смотрели на них из-под опущенных забрал рогатых шлемов, прикрываясь массивными щитами. Ветер раздувал большие белые плащи с черными крестами. Кроваво-красные перья реяли на стальных шлемах. С тылу крестоносцев прикрывали одетые в кольчуги оруженосцы. Никак не ожидали варяги встретиться тут, среди моря, с такими воинами. На мгновение морские разбойники замерли в нерешительности, но в следующую минуту дружно подняли вверх свои мечи и копья.

— У — у, — с криком, скорее напоминающем вопль отчаяния, чем боевой клич, ринулась толпа пиратов на трех рыцарей.

Ринулась и разбилась на части под ударами опытных, закованных в сталь бойцов. С ужасным свистом длинные мечи взмахами косили людские тела. Бородатые лохматые бандиты с ревом и воплями падали налево и направо. Оставшиеся в живых бросились обратно к лодке, но окрыленные победой моряки вмешались в дело. Короткими мечами они настигали пиратов, вскочивших на борт для прыжка или пытавшихся укрыться в судовых надстройках.

Радмила не стала спускаться в каюту — там страшнее сидеть в неизвестности. Она спряталась за громадной бухтой толстых веревок и видела, как полетели к борту судна крючья на веревках, слышала, как слились в один протяжный крик возгласы моряков и дикие крики разбойников. Гулко стукнулась чужая ладья о борт корабля, и раздался звон скрестившихся мечей. Радмила закрыла глаза. Она не могла смотреть, как безжалостные мечи разрубают живую человеческую плоть, как со стоном валятся люди, катятся головы, отрубаются руки. Запах крови, крики, стоны заполнили, казалось все вокруг.

Она закрыла лицо руками, зажала уши и только молилась богам — Ульрих, Ульрих, только не тебя!..

Вдруг чья-то отрубленная рука с кинжалом покатилась в ней под ноги, обрызгав их кровью. Этого она уже не могла выдержать и ринулась вниз, в каюту. Оттуда она только прислушивалась — что там, наверху? Слышала удары железа, стоны, топот, звуки падающих в воду тел.

Постепенно все стихло.

И было страшно выйти на палубу и увидеть эту кровавую бойню. Радмила собрала все свои силы и выбралась из каюты. Приоткрыв дверь, первым она увидела Ульриха, сидевшего на той самой бухте каната Он зажимал рану на левой руке, у ноги его стоял окровавленный меч. Она бросилась к нему.

— Как рука? — и стала осматривать рану.

— Ничего страшного, если сравнивать с тем, как мне раньше доставалось… ― но гримаса боли исказила его взмокшее багровое лицо. — Вот видишь, какая она жизнь…. а ты говоришь — не надо быть воином! Ну и что было бы с нами, если бы не наш с братьями опыт? Пошли бы рыбам на корм, а ты досталась бы этим негодяям на потеху! — И он пнул ногой мертвое тело пирата.

Моряки начали приходить в себя после схватки. Почти никто ничего не говорил. Погибших складывали в рядок вдоль борта. Кто подавал признаки жизни— тащили вниз, на лечение. Шкипер перерубил все веревки и брезгливо оттолкнул чужую лодку в сторону. Нескольких пленников грубо связали и кинули в темный трюм.

— Незавидная у меня доля! — подумала Радмила. — Опять надо этих мужиков лечить! И когда кончится эта мука? Они сначала рубят друг друга, а мне — лечи!

После боя на судне установилась какая-то печаль. Туман рассеялся, и они вошли в свинцовые воды Северного моря. Моряки молча залечивали раны корабля — зашивали паруса, меняли веревки, Кое-как заделали большую пробоину в борту. Но, все равно с такой пробоиной плыть в Италию было опасно. Шкипер все что-то мерил своими замысловатыми приборами, пытаясь определить — далеко ли еще Англия. Решили стать там на ремонт. К счастью, в шторм не попали. Парусник привычно кряхтел на сравнительно небольших волнах, а над мачтами неслись свинцовые тучи. Скоро шторма. Надо успеть починить судно.

Радмила поняла, почему команда так грустит. В бою погиб капитан. Он был всем отцом, опорой команды. Тягостная тишина окутала парусник, когда судовой священник встал напротив завернутых в саван покойников. Они лежали в ряд на наклонных досках, установленных у борта. Радмила почти ничего не понимала из молитвы священника на латыни. Хотя и знала многие слова. Он что-то монотонно бормотал про египетский плен, про какой-то исход, царя Ирода.