Юноша повернул обратно, поставил чемодан на землю и закурил сигару. Затем медленно побрел по пустынному перрону, надеясь выйти в город через служебные ворота, Но и там тоже стояли два немецких солдата, он не мог пройти мимо них, не мог и повернуть назад, потому что они успели уже его заметить. И он пошел прямо на них? казалось, они притягивают его к себе магнитом. «Боже пресвятой, помоги мне!» – взмолился про себя Вагн. Сам же» приподняв изящную шляпу, весело проговорил по-немецки:

– Гутен таг, мейне херрен!

Он протянул солдатам свои документы, и они тотчас вернули их ему, кивнув в знак того, что он может идти, Пряча документы в бумажник, Вагн начал подробно объяснять по-немецки, что он коммивояжер и по делам своей фирмы должен провести в этом городе три дня, для него заказан номер в «Миссионсхотеллет», но он не знает, где находится эта гостиница, поскольку никогда раньше не имел удовольствия бывать в Виборге, но, может быть, «мейне херрен» будут столь любезны указать ему дорогу. «Яволь!» Щелкнув каблуками, немцы ясно и точно указали ему кратчайший путь к отелю, за что он угостил их сигарами и вежливо поблагодарил за учтивость. Наконец он вторично приподнял шляпу: «Ауфвидерзеен».

Он быстро зашагал прочь, с легкостью неся чемодан, в котором были сложены боеприпасы: десять килограммов взрывчатки и два автомата. Только когда Вагн наконец сдал в надлежащие руки содержимое чемодана, а затем в шикарном местном ресторане проглотил огромную котлету, запив ее тремя кружками пива, страх покинул его. Проснувшись на следующее утро, Вагн почувствовал прилив бодрости и вновь порадовался своей удаче. Он живо представил себе, как он будет рассказывать о своем приключении дома. Покидая гостиницу, он, ухмыляясь, вылил содержимое ночного горшка в офицерские сапоги, выставленные в коридоре.

На дворе лето. В Копенгагене объявлена всеобщая забастовка. Из столицы стачка перекинулась во все крупные города. Немцы едва не взбесились от злости – они стреляли из пушек по улицам городов, били по любой движущейся точке. Многим датчанам это стоило жизни.

В городе, где живет Мартин, тоже еще лето, воздух совсем теплый, ласточки безмятежно порхают в воздухе. Небо чистое, синее. Мартин бежит по лесной тропинке, то и дело подпрыгивая, чтобы схватить свисающие ветки деревьев. Вот у него уже целая охапка листьев, и он мчится дальше. Добежав до большой каменной лестницы, Мартин останавливается, посвистывая оглядывается кругом, затем садится боком на железные перила и съезжает вниз.

Вскоре он выбирается из леса на дорогу. Перед ним на шоссе стоит немецкий грузовик. Мартин начинает кружить вокруг него, присматриваясь, нет ли при нем часового, но у машины никого нет, он один на шоссе. Мартин быстро вынимает ножик. Когда он отходит от машины, камеры на ней проколоты. А Мартин мчится в порт, на бегу перескакивает через тумбы, стоящие на набережной. Вот это здорово! Все же жизнь замечательная штука!

Добравшись до конца причала, Мартин спокойно садится на землю. Ему некуда торопиться. Он долго сидит у воды, швыряя в нее камешки. Мимо него проносятся вагонетки, они весело дребезжат, пронзительно вскрикивают паровозные гудки. А вот еще вагонетка! Догнав ее одним прыжком, Мартин повисает на борту.

– А ну, слезай, чертов малец! – сердито кричат ему рабочие, но Мартин лишь оборачивается к ним и, смеясь, машет рукой.

Все же, когда вагонетка останавливается, он спрыгивает на землю и пускается наутек – иначе не избежать оплеухи.

Он быстро добегает до моста и останавливается перевести дух. Но тут он вдруг удивленно замирает на месте.

На мосту стоит Инга и глядит на реку, Мартин подходит к ней.

– Привет, Инга.

– А, это ты… Здравствуй, Мартин.

– О чем ты задумалась?

– Ни о чем… просто гляжу на воду.

– Гм… гм… А хочешь, пойдем покатаемся на лодке? – спрашивает он и лихорадочно перебирает в кармане монетки.

– На лодке? Не знаю… – улыбаясь, отвечает девочка. Привычным движением она склоняет голову на бок, теплый летний ветерок играет ее светлыми волосами, щекочет лицо.

– Ну так как, хочешь? – переспрашивает Мартин.

– Хочу, – радостно откликается Инга, протягивая ему руку. И вот уже они бегут с моста к лодочной станции. Лодочник сидит в сарае за бутылкой пива. Отставив ее на полку, он грузно поворачивается на стуле и, приподняв засаленную фуражку, угрюмо повторяет:

– Лодку вам, значит… Гм… Лодку…

Решившись наконец оторваться от своего стула, он нехотя достает весла и уключины и выходит из сарая.

– Какую вам лодку?..

Лодка поплыла по темной реке. Мартин сел за весла и начал грести сильными долгими взмахами, а Инга примостилась на корме, опустив руку в воду.

– А вода ничуть не холодная, – сказала она. Мартин положил весло и тоже опустил руку в воду.

– В самом деле, – подтвердил он, – так и хочется нырнуть вниз головой…

– Я очень люблю нашу реку…

– Правда?

– А моря я боюсь – оно такое большое и все время шумит.

– Море замечательное, мне нравится его шум.

– А мне нет. Вот реку я люблю, она все течет, течет, никогда не стоит на месте.

– Я целыми днями играл здесь, знаешь, когда был мальчишкой.

– Ты и сейчас еще мальчишка, Мартин.

– Мне скоро стукнет пятнадцать – на тот год.

– Ну, на тот год и мне стукнет пятнадцать, – рассмеялась Инга.

– Хочешь, свернем в Беверканал? Или лучше останемся в главном русле?

– А мне все равно… Мартин, а ты умеешь танцевать?

– Нет, не умею.

– А ты бы выучился.

– Гм… – буркнул Мартин, пожимая плечами. Он направил лодку к островку, выступавшему из-за поворота реки. Взяв весла, мальчик спрыгнул на сушу и вытащил лодку.

– Зачем ты привез меня сюда? – испуганно вскрикнула Инга.

– Здесь же суша, не бойся! – ответил Мартин, протягивая ей руку.

– Право, я не знаю, – неуверенно протянула девочка, стоя в лодке.

– Иди же скорей! Чего ты боишься? Здесь никого нет! Они уселись рядом на поваленном древесном стволе.

– Мартин, а отчего ты так долго злился на меня?

– Злился? На тебя? Да что ты…

– Нет, ты верных три месяца не разговаривал со мной… Разве ты не знаешь, что нельзя дуться больше одного дня?

– Ладно уж…

Какое-то время они молча сидели на своем стволе. Рука Инги лежала рядом с рукой Мартина. Он с трудом удерживался, чтобы не схватить эту руку или обнять Ингу за плечи и крепко-крепко прижать к себе. Больше всего на свете ему хотелось откинуть назад ее голову и поцеловать в губы, но он не смел. Вместо этого он спросил:

– А тот долговязый парень, Эрик или как его там, он тоже ходит в школу танцев?

– Мартин, да ты просто ревнуешь! – лукаво засмеялась Инга.

Мартин мгновенно соскочил со ствола и, засунув обе руки в карманы, ударом ноги сбил большой круглый камень, так что тот, описав дугу, с плеском полетел в реку.

– У меня так и чешутся руки набить морду этому бездельнику, – объявил он.

– Нет, не надо!

– А почему же не надо, если мне хочется? – Мартин со всей силой плюхнулся на ствол. – Терпеть не могу этого болвана, – объявил он.

– Мой отец говорит: надо принимать людей такими, какие они есть, Мартин.

– Да, но иные таковы, что их просто невозможно выносить.

Они плыли вниз по реке. Мартин рассказал Инге, как он вспорол покрышки на немецком грузовике.

– Ну и отчаянный же ты, Мартин, вся школа знает, что ты такой. Чего ты только не придумаешь! – воскликнула Инга, смеясь, и смех ее разнесся далеко-далеко над рекой и лугами. Мартин положил весла, и лодку понесло по течению. Инга опустила край платья, чуть задравшегося на ее загорелых ногах. Чинно сложив на коленях руки, она с улыбкой заглядывала Мартину в глаза. А он смотрел на ее рот, красивый, свежий и полный, на ослепительно-белые зубы. Инга казалась такой прекрасной, что ему стало больно глядеть на нее.

– Мартин, – окликнула его девочка, – гляди, видишь вон ту лилию?