Изменить стиль страницы

– Неужели это было на самом деле?

Я засмеялся и обнял ее. А она сказала грустно:

– Зря ты смеешься. Что ж поделать, раз уж я такая невежда. Образование-то у меня было паршивое.

Обмяк. Сначала она сделала меня твердым, а теперь – слабым. Милая Дэнни, сильная и податливая маленькая пони, как чудно было ездить на тебе. Порадуюсь хоть тому, что она меня любила. Расплывается все. Тихонько дождись своего конца, просто расслабься и дождись конца. НЕ СТАНУ. Вот, мой член может подтвердить, в этой заднице все еще теплится желание, так воткни его, свой замечательный член! Как там было – раскаленная кочерга? Сердце, стучи посильнее, дра-да-дадум. Царство отдам за коня! Хизлоп, помоги мне. От души сейчас позабавлюсь над праздником урожая Ламмас.

Охотникам везло в боях – они громили нас.
Тогда наш храбрый Дуглас в Англию ворвался,
Уничтожая все, что видел на пути.
Он сжег дотла ДОЛИНЫ ТАЙНА,
БАРМБУРГШИР ЕДВА НЕ ВЕСЬ,
ТРИ СЛАВНЫХ КРЕПОСТИ
НА РОКСБУРГСКИХ ХОЛМАХ,
А с запада как вихрь примчался юный Локинвар,
И ассирийцы налетели, словно стая
Волков свирепых на невинный скот в загонах,
Галопом мчался я, а рядом Дирк скакал,
Мы чувствовали страшной битвы приближенье:
Полягут окровавленные толпы
И засверкают сполохи орудий, извергая ядра.
Но все шестьсот в объятья смерти
Отважно бросятся, не усомнившись ни на миг.

Держитесь, парни, стойте насмерть. Тяжело, потеем? Напряжение перед концом? Отлично.

Звучите громче, трубы и волынки!
Пусть сытые мещане знают,
Что доблести мгновение на поле брани
Дороже сотни лет унылой тихой жизни.

НО, пожалуйста, не забывай, что под ударами судьбы (дра-да-дум), в самом сердце бури и урагана, если можно так выразиться, в вихре твоего желания (дра-да-дум) только воздержание и умеренность помогут смягчить разрушительный эффект. Так что остынь, дружище.

Браво, Хизлоп. Похоже, ты знал свое дело. Наверное, все учителя стараются рассказать детям побольше всяких возвышенных вещей, чтобы память смогла воскресить эти знания, когда собственная их мысль будет не в состоянии справиться с ситуацией. Я опять стою напряженный на своей кровати-колеснице и крепко держу вожжи своего гнусного воображения, которое под моим пристальным контролем приведет меня в пылающую пучину наслаждения – в долину теней и смерти (а может, ты и не умираешь) ЗАТКНИСЬ, ЗАТКНИСЬ, только подумай, что ждет тебя завтра, если ты не умрешь сегодня ночью? У меня не будет сил встретиться с управляющим склада, банковским менеджером или сотрудником службы безопасности с полковничьими погонами. Я не смогу больше скрывать от них живущего во мне Хизлопа, сдерживать противное хихиканье по поводу мира, которым управляют бесстыжие скряги и трусы, уверенные, что их тихое помешательство – не что иное, как традиционный, правильный, честный и осмысленный бизнес. А они ведь именно такие, и, сознавая это, я чувствую, как лицо мое перекашивается в жестокой усмешке. За несколько мгновений до того, как я проглотил таблетки, что-то со мной произошло (что это было?), и я вдруг понял, что не способен больше выполнять свою работу, хотя это и звучит ужасно, ведь я не смогу жить без постоянных перемещений, без блаженных часов легкой дремоты в самолетах, поездах и такси, без анонимного уюта маленьких баров, спален и душевых, сменяющих друг друга каждые два-три дня. Но больше всего мне нужны сами поездки, тепло салонов, одинаково комфортное во все времена года, какая-нибудь книжка на коленях и неизменная Шотландия за окном – пейзаж, меняющийся каждые десять миль настолько же радикально, насколько в Англии он изменился бы через пятнадцать миль, в Европе через двадцать, а в Америке, Индии и России через сто. Если я перестану ездить и буду все время жить в каком-то одном месте, то скоро превращусь в жалкого («из жалости к вашему нынешнему состоянию я не стану предпринимать никаких мер») презренного алкаша, которого каждая собака будет узнавать на улице. Единственное, что мне остается, что позволит мне сохранить мою анонимность и достоинство, – это безболезненно умереть сегодня ночью. Химик был тучный и суровый, с лицом задумчивого херувима. «Эта штука действует волшебным образом», – с этими словами он вручил мне маленькую бутылочку. Газовый светильник тихонько сипел и издавал характерный сладковатый запах. Да, я не ошибся, его причудливая маленькая гостиная была освещена газовым светильником. А не могли таблетки потерять свою силу? Нет, вряд ли. Они явно действуют.

Они действуют. Сердце начинает побаливать, ленивое оцепенение сковывает мои чувства, словно… и т. п. Эта боль ритмична: дра-да-думба, дра-да-думба,очередная вариация привычного дра-да-дум.Меня всего трясет. Я покрылся холодным потом. Превосходно, мне даже нравится. В школе я завидовал всяким хлюпикам, которые то и дело болели гриппом, ломали ноги, ложились в больницу вырезать гланды или аппендицит, все это позволяло им периодически выпадать из привычного ритма. А я ни разу не болел. Даже похмельные синдромы, когда я стал отмечать их по утрам, не лишали мою руку твердости при работе с тонкими и сложными электронными соединениями. Сейчас мой указательный палец сильно трясется, в нем пульсирует боль. Твердый индикатор внизу живота тоже холодеет и дрожит. Во мне теснятся странные слова и мысли, что-то вроде: Чимборацо Котопакси Килиманджаро Канченъюнга Фудзияма Нагасаки Гора Везувий Озеро Лугано Портобелло Ба-лахулиш Корриеврехан Экклефехан Армагеддон Марсельеза Гильотина Ленинград Сталинград Рагнарёк Скагеннак Под мостом д'Авиньон Агинкур Баннокбурн Кавалерия Голгофа Калгари Раненный Колено Пасхальный Купол Часовни Мэрихилл Восточный Килбрайд Кастелмилк Мотэруэлл Хантерстон терминал мегаватт киловатт комбинезон чрезмерный киловатт соответствия одна тридцать четвертая лошадиная сила возвращаюсь в дра-да-дум, погружаюсь в хаос, я болен, полный череп резиновых пуль, полный череп тающего снега, полный череп маленьких затонувших кораблей, полный череп горящих Рейхстагов, голова забита механизмами, выполняющими разные задания с разной скоростью (не удается их контролировать) Я НЕ МОГУ ИХ КОНТРОЛИРОВАТЬ БЫСТРО ХВАТАЙ ПРЫГАЙ РАЗДВИНУТЫЙ РАССТАВЛЕННЫЙ РАЗДВИНУТЫЙ ОТ БЛИЖАЙШЕГО ПОХОЖЕГО НА БЕСПОЩАДНУЮ СМЕРТЬ К САМОМУ БОЛЬШОМУ БЫСТРОМУ ГРОМКОМУ ДЕРЬМОДЕРЬМОДЕРЬМОДЕРЬМОДЕРЬ МОДЕРЬМОДЕРЬМОДЕРЬМОДЕРЬМОДЕРЬМО ДЕРЬМОДЕРЬМОДЕРЬМОДЕРЬМОДЕРЬМО ДЕРЬМОДЕРЬМОДЕРЬМОДЕРЬМОДЕРЬМО ДЕРЬМОДЕРЬМОДЕРЬМОДЕРЬМОДЕРЬМО ДЕРЬМОДЕРЬМОДЕРЬМОДЕРЬМОДЕРЬМО ДЕРЬМОДЕРЬМОДЕРЬМОДЕРЬМОДЕРЬМО ДЕРЬМОДЕРЬМОДЕРЬМОДЕРЬМОДЕРЬМО ДЕРЬМО ДЕРЬМО ДЕРЬМО ЧЕРЕЗ ДЕРЬМО ВСЕ ДЕРЬМО КАКМНОГОДЕРЬМА ВСЕДЕРЬМО ПОДДЕРЬМОМ КУВЫРКОМ ТРАМ-ПАМ-ПАМ ДИН-ДОН ДОРОГАЯ СРЕДИ ТАКИХ ЗЕЛЕНЫХ ЛИСТЬЕВ ОООООООООООООООО

1982, Жанин pic_6.png
1982, Жанин pic_7.png
1982, Жанин pic_8.png
1982, Жанин pic_9.png
1982, Жанин pic_10.png
1982, Жанин pic_11.png
1982, Жанин pic_12.png
1982, Жанин pic_13.png

сделать вас лучше, ведь я постоянно вливаю вам в уши самые чистые мелодии английской литературы, разве из этого не выходит ничегохорошего? Шотландцы из долин в принципе не способны произносить что-либо благозвучно, но разве это означает, что они должны отвергать то, что не в состоянии произвести сами? Я дам целый фунт, – воскликнул он, вытащил из бумажника фунтовую купюру и помахал ею в воздухе, – тому, кто сможет повторить за мной одну благозвучную фразу! Давайте! Двести сорок пенсов, восьмая часть недельной зарплаты вашего отца за три-четыре слова, которые вольются в уши и подарят покой сердцу. Вы понимаете, чего я от вас жду. Представьте лилию во всем ее великолепии. Голубой, ярко-зеленый, атласно-черный. Почувствуйте себя пловцами в очищающем, перехватывающем дыхание прыжке. О, Месопотамия! О багрянец! О пурпур! Одно лишь совершенное слово – и банкнота у вас в кармане, не может быть, чтобы ни один из вас не научился у меня хоть чему-то прекрасному!» Тут на лице его заиграло выражение жуткой пародии на патетический призыв, и мы застыли на своих местах, потому что уловили за всей этой комедией по-настоящему патетическое настроение.