Тогда она решила, что это только сон, сон, который вынудил ее существовать в уродливом и опасном мире, где постоянно меняется климат, где отнимают любимых, самых дорогих людей.

Кожи больше не было, и последние капли влаги испарились в огне. Клаудия знала, что все будет хорошо и она навсегда застынет в этой прекрасной грациозной позе. Абсолютно защищенная вечностью.

Чейз прыгал через две ступеньки, едва касаясь перил. Он промчался через гостиную и огляделся в поисках воды или огнетушителя. Такой красный или оранжевый баллон. Нигде не видно. Сержант думал только о девочке наверху, о том, что она погибнет, если он не найдет воду. На глазах выступали слезы.

Чейз вбежал на кухню и открыл краны. Ни капли. Он отчаянно поискал под раковиной вентиль, но не обнаружил ни одного ввода Тогда сержант попытался с корнем вырвать трубу, тянул и тряс изо всех сил. Без толку. Оглянулся в поисках какого-нибудь сосуда. Ведра нет. Распахнул дверцы буфета. Миски, тарелки, стаканы. Схватил две неглубокие миски и кинулся назад в гостиную. Краем глаза он заметил, как блестит в окне океан. Синяя гладь простиралась до самого горизонта. Сержант влетел в ванную справа по коридору, кинул миски в фарфоровую раковину и открыл оба крана. Не течет. Кран над ванной тоже не работает. Сухо. К тому времени, как Чейз вернулся на второй этаж, верхнюю площадку уже плотно заволокло дымом. Спасаясь от него, сержант нагнулся, почти пополз и стал искать в спальнях огнетушитель и мать девочки. Распахнул дверцы шкафа в детской. Баллона не было. Внезапно легкие наполнились дымом, и сержант разразился сухим кашлем. Он упорно продолжал искать. Вот спальня матери. Никого. Кашель раздирал грудь. Чейз нырнул к дверям шкафа. С плечиков свисали ночные рубашки, на рукавах чернильные надписи, сделанные каллиграфическим почерком. Он раздвинул их в поисках баллона. Грудь сдавило удушьем, в голове звенело. Сержант понял, что, если быстро не выйдет на воздух, он потеряет сознание и больше никогда не придет в себя. Чейз бросился в мастерскую, от кашля слезились глаза, в комнате плясали языки пламени. Девочка неподвижно лежала на полу, кожа ее горела. Страшный жар, в десять раз сильнее, чем летний зной, не давал стоять на месте. Чейз отскочил, одежда на нем чуть не загорелась, рядом что-то полыхнуло. С какой скоростью надо двигаться, чтобы не обгореть? Сержант плакал и пытался добраться до ребенка. Пламя дохнуло ему в лицо, опалило кожу. Оно больше не потрескивало, а ревело, стены горели до самого потолка.

Чейз в отчаянии поднял рацию и, задыхаясь от спазматического кашля, вызвал на подмогу пожарную машину. Ноздрей коснулся запах жареной рыбы. Время ужина давно прошло. В животе заволновалось, и желудок тут же сжался в тугой комок. Сержант понял, что так пахнет совсем не рыба, а горящее тело девочки, которую он старался спасти.

Джозеф открыл глаза. Над ним склонился отец. Он постарел, черты лица стали грубее. На голове у него была красная бейсболка, раньше отец никогда таких не носил. Постепенно сознание прояснялось. Джозеф понял, что если это его отец, то он очень изменился. С другой стороны, прошло столько времени, почему бы ему не постареть? Джозеф больше ничему не удивлялся. А может, это кто-то, очень похожий на его отца? Кто-то, кого он знал совсем недолго, и все же намного дольше, чем казалось? Родственник. Давно потерянный брат.

– Ну что с тобой делать? Полный идиот, – возмущенно сказал отец. – Второй приз на конкурсе идиотов. – Он сердито посмотрел на Джозефа и изумленно покачал головой. – В жизни таких не видал. Никогда. Вставай, ленивый ублюдок! Вставай и отправляйся к больной дочери! – Он поднялся с корточек и навис над Джозефом. – Это ж просто царапины, пустяк. Вставай!

Нет, это не отец. У этого говор, как у всех местных жителей. А у отца такого говора не было, хоть он тоже родом отсюда. Два похожих и в то же время совершенно разных человека. Это брат отца.

«Дочь. – Джозеф вдруг испугался. – Тари». По спине побежали мурашки. Он уперся руками в деревянный пол и попытался подняться. Бок сразу заныл, голова снова упала на доски. Джозеф поморщился. Вдалеке выла сирена, звук приближался, похоже, машина едет сюда.

– Кто, черт тебя побери, впустил в дом эту бешеную собаку? Кровью ты вроде не истекаешь. Раны пустяковые. В море бывает кое-что и похуже. Взрослый мужик не станет обращать внимания на такую ерунду. Он будет продолжать рыбачить до заката, несмотря на то, что брюхо пропорото насквозь и его рвет от боли.

Джозеф перекатился на бок. Сглотнуть не получалось. Он несколько секунд набирал достаточно слюны, и наконец живительная влага потекла в глотку. Джозеф схватился рукой за ножку кресла, потом за сиденье. Дядя Даг продолжал браниться.

– У тебя что, копыта отсохли? Ну-ка, упирайся отростками, вставай! – Старик нагнулся и протянул руку. Джозефа вздернули на воздух и быстро поставили на ноги. От толчка мозги, казалось, сделали в черепушке полный оборот вокруг своей оси. Джозеф оперся о столешницу и закрыл глаза, боясь снова потерять сознание. Он вспомнил сон, который видел, пока валялся на полу: одна из картинок Тари, оранжевая завитушка и лучи света из сердцевины. Джозеф посмотрел на свои руки, покрытые царапинами от ногтей Клаудии. У ног лежала сумка Ким. Он нагнулся за ней, на лбу сразу выступил пот. Джозеф выпрямился и крепко прижал сумку к груди, вдыхая запах Ким.

– Шевели задницей. – Даг шлепнул Джозефа по руке, двинулся в прихожую и крикнул через плечо: – Ради всего святого, ну что ты там копаешься?

Джозеф побрел к входной двери. Он думал о Тари. Глаза слепило яркое солнце, пахло дымом. Джозеф вывалился на крыльцо и увидел на дорожке перед домом полицейский «ленд крузер». Дом Клаудии горел. Даг уже завел мотор. На шоссе разворачивались цепью пожарные. К солнечному дому тянулся желтый шланг. По стенам хлестали потоки воды. Трое пожарных стояли у самых стен плечом к плечу, поодаль застыл полицейский. Он неотрывно глядел на окно второго этажа. Джозеф с трудом шагнул в его сторону.

– Клаудия, – хрипло пробормотал он. Говорить было больно. – Она… там?

Даг погудел ему с водительского сиденья, он отчаянно размахивал руками и строил угрожающие рожи.

Джозеф захромал к машине, стараясь не травмировать больной бок и роясь в карманах в поисках сотового телефона. Зачем? Кому он собрался звонить? Пожарным? Так они уже тут. В больницу? Да, точно, чтобы узнать, как Тари. Джозеф открыл крышку и обнаружил, что батарея села. Даг перегнулся через сиденье, разблокировал дверцу справа и распахнул ее.

– Залазь и поехали. Да возьми ж, наконец, себя в руки, медуза. Неужели ты способен только ныть и жаловаться? С ума сойти!

Джозеф посмотрел на бухту. Солнце стояло прямо над головой, похоже, сейчас около половины первого. Вода была совсем черная, белая пена взлетала в воздух там, где образовывались водовороты и буруны. Боль в боку понемногу стихала. Если стиснуть зубы покрепче, то жить кое-как можно.

– Джозеф! – рявкнул Даг.

Джозеф уронил на траву мобильный, но решил не поднимать его: слишком больно будет нагибаться. Бог с ним. Он влез в машину, положил на колени сумку, передохнул немного и, со вздохом захлопнув дверцу, откинул голову на сиденье. На лбу снова выступил пот. Ему было и жарко, и холодно одновременно, одежда промокла насквозь. Теперь он заперт в железной клетке наедине со своим дядей. Даг поставил коробку передач на задний ход, с визгом вылетел на дорогу, развернулся и выжал газ до предела. Джозефа то бросало вперед, то вдавливало в сиденье.

Он надеялся, что пожарная машина – просто галлюцинация, но нет, вот она, совсем близко. Пожарные льют воду на стены. Воду из моря. Черная вода угольными пятнами растекается по дому, словно его красят из шланга.

– Будем надеяться, там никого не было, – пробормотал Даг, глядя на дом.

– Как Тари? – спросил Джозеф.

– Ей сделали операцию на сердце. Больше я ничего не знаю.