— Это верно, — сказала Стефани.

—  Между тем, как вы сами заявили, они использовали все средства давления, чтобы помешать обоим свидетелям заговорить…В этом есть очевидное противоречие.

Стефани молчала. Этот молодой человек со спокойным печальным лицом, с автоматом на коленях, освещенный желтым светом масляной лампы, что отбрасывала ему на спину его же собственную гигантскую тень, явно умел мыслить логически и, похоже, не склонен был верить чужим выдумкам…

— Вряд ли это преступление было совершено по инициативе хадданского правительства, — сказал он. — И пусть даже в наших собственных рядах нет недостатка в фанатиках и в отчаявшихся, готовых на все людях, не думаю, чтобы кто-то из наших организовал эту зверскую провокацию в надежде разжечь пожар, который затем принесет нам независимость. Это дело, как вы его описали, требовало тщательной подготовки, большого количества участников и того, что я бы назвал техничностью исполнения, которая попросту не совместима с нынешним уровнем нашей партизанской войны и доступных нам средств. И, наконец…

Он говорил с замечательной легкостью. Наверное, он учился в Америке, подумала Стефани, и тотчас же упрекнула себя за эту мысль, лестную для американской культуры и обидную для университетов Ближнего Востока, и потому недопустимо высокомерную…

— И, наконец, пропали пятеро видных политических деятелей, ну, вернее, высокопоставленных чиновников и дипломатов Хаддана. Это люди правительства и его верные служители. Вряд ли они где-то прячутся. Так что, вероятно, их тоже убили и закопали в пустыне, чтобы создать впечатление, что они соучастники. Хасаниты не стали бы убивать своих собственных друзей, детей, братьев и коллег единственно для того, чтобы состряпать провокацию… Вы над этим размышляли?

— Я… я не знаю, осознаете ли вы, что мне пришлось пережить, — проговорила Стефани, пожалуй, излишне повысив голос, отчего он прозвучал пронзительно и жалобно.

Она взяла себя в руки.

— Если вы думаете, что все эти события, дождь из голов и похищение среди ночи способствуют ясности ума и здравому мышлению…

Впервые на лице молодого человека мелькнула тень улыбки.

— Понимаю. Прекрасно понимаю. Но ваше свидетельство для нас очень ценно… Ибо у нас имеются свои соображения относительно всех этих событий…

Он прервал свою речь. Его взгляд блуждал где-то за спиной у Стефани. Она обернулась. В отверстии входа в пещеру вырисовывался профиль господина Харкисса, курившего свою манильскую сигару на фоне звезд.

— Из-за этой истории цены на оружие в регионе подскочили на сто процентов — а нет такой страны в зоне Персидского залива, которая не участвовала бы в торгах в Дубае… Соединенные Штаты, Франция и Швейцария просят три месяца на доставку — а я напоминаю вам, что Суэцкий канал закрыт… Единственный поставщик, который находится прямо на месте, называется «Талликот тул компани»: она зарегистрирована в Кейптауне и тридцать два ее судна готовы мгновенно доставить груз тому, кто предложит больше…

Он пожал плечами.

— Ну, это всего лишь гипотезы. Мы проясним это дело. А пока…

Он встал и достал из диктофона кассету.

— Мы бережно сохраним ваше свидетельство. Придет время, и оно ляжет тяжким грузом на чашу весов…

Стефани осознала, что продолжает сидеть в ожидании приказа. Она встала.

— А что будет со мной?

— Эти господа сейчас отвезут вас обратно во дворец в Сиди-Барани. Если увидите юного принца, передайте ему дружеский привет от Талата…

— И Шахди, — произнес его усатый спутник, заговоривший в первый и в последний раз.

— Мы когда-то были друзьями, — добавил Талат.

Третий раджадец ничего не говорил. Он сидел на земле, держа на коленях автомат. Крестьянин, подумала Стефани. Он не посещал тех же школ, что и двое других.

Стефани подошла и пожала им руки. Она просто не могла уйти, не сделав этого. Она уже чувствовала, что независимый Раджад станет прекрасной и гордой страной, и была почти готова в нужный срок отправиться туда, чтобы работать в киббуце — ну, в общем, в арабском эквиваленте израильских киббуцев. Эти мелкие различия не имеют значения, главное — это добрая воля. Она подтянула ремень, который ей завязали на бедрах, чуть повыше к талии, что превращало его в пояс. Одеяло доходило ей до пяток, и она была вынуждена следить, чтобы грудь не вылезала наружу, но с узкой полоской кожи вокруг поясницы она казалась почти что одетой. Она вспомнила выражение из «Вэер»: «Тело Стефани Хедрикс — величайший кутюрье на свете».

Она шагнула к выходу из пещеры. Камни и песок у нее под ногами хранили тепло, но воздух был холодным и сухим, и небо, усеянное мириадами звезд, накрывало пустыню своим бескрайним пологом. Порой по его черной глади скатывался метеор и, как и полагалось, вспыхивал в синих окрестностях земли.

— Осторожно, мисс Хедрикс. Здесь есть острые камни…

Харкисс протянул ей руку и учтиво поддержал ее… Она высвободилась. Слева она увидела его спутника, светловолосого и тяжеловесного, с отвратительными ляжками, выпиравшими из шорт; он вставал, зевая и держа автомат под мышкой. Похоже, он славно вздремнул.

Она сделала шаг в направлении «лендровера», и в тот же миг у нее за спиной раздалась автоматная очередь.

Она обернулась с коротким криком, приглушенным самим ее страхом.

Тот, который называл себя Харкиссом, и тот, который называл себя Раулем, выпускали последние пули в тела трех шахиров. Они не оставили тем ни единого шанса, они ничем не рисковали. Они разом, дружно повернулись и разрядили свои автоматы тремя короткими очередями, точными и профессиональными.

Когда Стефани обернулась, трое молодых людей уже были мертвы.

Убийцы дали еще по короткой очереди, вероятно, для надежности.

Харкисс наклонился, взял кассету с пленкой и аккуратно положил в карман своей куртки. Одна из пуль попала в масляную лампу, и свет трепыхался, как пригвожденный к стене желтый зверь.

Чтобы не упасть, Стефани оперлась о каменную стену. Харкисс вернулся к ней и взял ее под руку.

— Ну что, снова волнения? А что вы хотите, так надо… Тут затронуты крупные интересы…

Он подмигнул ей.

— Наши!

Сжимая ей руку, он подталкивал ее к «лендроверу». Его спутник уже сидел за рулем.

Харкисс подхватил ее на руки и бросил на заднее сиденье. Стефани ударилась головой о приклад пулемета. Однако сознание она потеряла не от удара, а от ужаса…

23

От двухчасовой гонки от Тевзы до оазиса у Руссо в памяти остались лишь смертельная ненависть и хаос, и звуковой, и зрительный, в котором визг покрышек и тормозов и свет фар так тесно смешивались с внутренним громом, с отчаянием и с абсолютным, слепым желанием не верить в это,что он даже сам порой не понимал, ревет ли это двигатель или этот рев вырывается из него самого… Он добрался до Сиди-Барани меньше чем за два часа и в ярости влетел на своем джипе на первые ступени дворца.

Дворец был залит светом, и Али Рахман, в джинсах и с автоматом в руках, уже бежал ему навстречу в ослепляющем свете фар. Позади него виднелось несколько вооруженных людей, в том числе милая старая нянюшка с руками душителя, та, которой не хватало трех голов, и Руссо захотелось отправить ее в мир иной, откуда она и явилась…

— Где она?

— Не знаю… ее нет во дворце… мы всюду искали… по-моему… по-моему…

В голосе претендента на трон слышались слезы…

— Думаю, ее похитили…

— Ах, вы думаете? А как же пресловутые патрули начальника полиции, этого вашего друга и будущего премьер-министра?

Али Рахман уставился на него в остолбенении.

— Я не понимаю, что вы хотите сказать…

— Надо же! А ведь вы, по-моему, учились в Оксфорде…

Руссо сдерживал себя, чтобы не схватить принца за шиворот.

— А скажите-ка мне, принц, как вы узнали, что ее нет во дворце? Предчувствие? Или арабский телефон?

Юноша с трудом сдерживал слезы.

— Прошу вас, сэр… Я поставил слугу у ее двери… На тот случай, если ей что-нибудь понадобится… Это традиция… Когда другой слуга пришел его сменить, то обнаружил его задушенным…