Он рассказал, как однажды Вивальди похвастался перед ним, что в состоянии записать по памяти любой концерт с быстротой заправского нотного переписчика.
— Это поразительно! Он пишет музыку без предварительного наброска. Когда я взглянул на одну из его партитур, усеянную множеством тридцать вторых, — признался француз, — мне показалось, что передо мной рисунок пшеничного поля с побитыми бурей колосьями. Порой маэстро напоминает мне клокочущий вулкан, когда, загораясь, заводит разговор о музыке.
— Ходит слух, — заметил один из собеседников, — что Вивальди намеревается покинуть Венецию.
— Это была бы большая потеря. Ведь из приютских puteв Пьет а он создал лучший оркестр города.
Де Брос не скрывал своего удивления, что до сих пор рыжему священнику не уделяется то внимание, которое он, как никто другой, заслуживает.
— В вашей стране всё подчинено моде. Музыка, вызывавшая вчера восхищение, сегодня предана забвению. Не удивительно, что ныне человеком дня у вас стал саксонец, то бишь Хассе.
Вскоре после премьеры «Фераспе» в газете «Палладе венета» появилась заметка: «В субботу наша аристократия, покинув загородные виллы в эти последние погожие дни осени, была привлечена открытием оперного сезона в театре Сант’Анджело, где была дана опера „Фераспе“, заслужившая виртуозным исполнением одобрение всего зала».
— Критик даже не упомянул моего имени, — посетовал Вивальди в разговоре с Анной.
В последнее время казалось, что все ополчились против рыжего священника. Даже солисты, занятые в «Фераспе», подняли шум, требуя компенсации. 19 января 1740 года они обратились с иском в суд. Хотя за финансовую сторону дела, включая выручку от продажи билетов, лично отвечал импресарио Дини, судьи решили выслушать и Вивальди, у которого было немало претензий и к импресарио, и к солистам.
Когда-то полный энергии и бодрости духа, Вивальди неожиданно почувствовал, как он устал и постарел. Который день не отпуская терзала астма, ставшая ещё яростнее и беспощаднее обычного. Ничто не помогало ослабить её приступы. А тут ещё исковые письма от импресарио с угрозами чуть ли не каждый день. Казалось, весь мир был против него в сговоре и готов на него обрушиться. Вначале полная катастрофа с Феррарой, откуда через три года последовал ещё один удар от сценографа Мауро, а теперь косвенно затронувшая его тяжба с театром Сант’Анджело.
Из Парижа пришло сообщение, что издатель Ле Клерк выпустил сборник шести его виолончельных сонат. В другое время такая весть вызвала бы удовлетворение — во Франции о нём помнят. А сегодня она оставила его равнодушным. Не порадовало и приглашение испанского посла на приём по случаю женитьбы инфанта, о чём говорил весь город. Сочтя неприличным отклонить приглашение, Вивальди пошёл на приём, взяв с собой Анну, и это было удачным решением. Во время приёма, на котором присутствовал цвет венецианского общества, посол обратился с просьбой к маэстро порадовать собравшихся своей дивной игрой. Поскольку скрипки при нём не было, Вивальди сел за клавесин, попросив Анну спеть несколько его арий, что развеяло обычную скуку официальных раутов.
В марте повеяло весной, и в Венеции объявился принц Фридрих Кристиан, сын польского короля Августа III, после весёлого почти годичного путешествия по Италии с приятной целью проводить сестру до Неаполя, где её ждал венец супруги испанского короля Карла. С наступлением погожих дней вся Венеция всполошилась, а сенат и знать не знал, как ублажить молодого польского жуира, устраивая в его честь приемы, балы и пиршества. В Арсенале бригада плотников сооружала специальное подъёмное устройство в большом доке, чтобы принц смог оценить работу венецианских корабелов над готовящейся к спуску на воду крупной военной галерой.
Маргарита и Дзанетта из окон дома любовались торжественным проходом по Большому каналу флотилии судов с принцем Фридрихом Кристианом на флагманском корабле.
— Вы только взгляните, братец, — звала Дзанетта Антонио, — до чего же хорош этот душка принц!
— Мне его скоро придётся увидеть вблизи в Пьет а , — ответил он сестре.
К официальным торжествам были привлечены и богоугодные заведения, готовящие концертные программы. Попечители Пьет а упросили Вивальди подготовить нечто необычное, торжественное. Он внял просьбам. Ворча на их скаредность, сел за работу и за считаные дни сочинил, как и просили, кантату на стихи Дженнаро Алессандро, названную «Хор муз», в котором Мельпомена превозносит до небес достоинства польского гостя. Для её исполнения им были отобраны лучшие pute— Аполлония, Кьяретта, Маргарита, Альбетта и Амброзина. Кроме того, в программу Вивальди включил концерты для viola d’amoreи лютни, а также одну из симфоний. К 21 марта церковь Пьет а была празднично украшена цветами, камковыми тканями и златотканой парчой. Выйдя из гондолы, на набережной появился принц в роскошном одеянии в сопровождении сенаторов Контарини, Коррера, Кверини и Мочениго. Они прошли к церкви через коридор стражников с зажжёнными факелами и собравшейся толпы. Там стояли Маргарита и Дзанетта, не сумевшие попасть внутрь. 29 марта и 4 апреля был черёд богоугодных приютов Мендиканти и Инкурабили блеснуть мастерством перед знатным гостем. Маргарита с Дзанеттой побывали и там, поделившись впечатлениями с братом.
— Скукота. Никакого сравнения с Пьет а ! — заявила бойкая на язык Дзанетта. — Ну и шельма же вы, братец!
Это в устах сестёр была самая большая похвала, какую они могли высказать брату.
ЭПИЛОГ
— В Венеции я больше не останусь! — заявил он Анне, отъезжающей в Грац, где ей предстояло спеть партию Марции в «Катоне Утическом».
Прощаясь и желая доброго пути, он заверил девушку, что непременно навестит её в Граце.
Его решение покинуть Венецию вызвало в доме переполох. Сёстры Маргарита и Дзанетта, разволновавшись, стали отговаривать его. Их поддержал брат Франческо, недавно переселившийся с семьёй в дом покойного отца.
— Истинный венецианец, — промолвил он, — вне Венеции, как рыба без воды.
Кто-кто, а Франческо, вынужденный прожить не один год вдали от родного дома и друзей, знал цену этих слов.
— А театр Сант’Анджело? — продолжал он. — Кто заменит вас там и кто побеспокоится о девушках сиротках в Пьет а ?
Но эти слова он уже столько раз слышал от покойного отца. Недавно получено письмо от Изеппо, но по стёршемуся почтовому штемпелю трудно было определить, откуда оно отправлено.
— Если Изеппо вернётся, — заметила Дзанетта, — ему будет нужна, как никогда, помощь старшего брата.
«Нет и нет!» — убеждал сам себя Вивальди. Час отъезда для него пробил. Пора порвать с прошлым и настоящим, чтобы расстаться со здешним музыкальным миром, который отверг его и стал враждебен. Бежать! Но куда и надолго ли? Пока он не знал этого сам. Может быть, в Вену или Дрезден? Там он наверняка найдет своих почитателей, которые помогут устроиться и найти работу. Как же предусмотрительно он поступил, когда после последнего выступления в Пьет а преподнёс партитуры четырёх прозвучавших произведений принцу Фридриху Кристиану. Оказывается, он наследник трона Саксонии, а в её блистательной столице Дрездене руководит оркестром его друг и любимый ученик Пизендель. Ему рассказывали побывавшие там люди, что он сумел привить слушателям вкус к инструментальной музыке Вивальди. Да и в Праге чешские друзья постоянно помнили о нём. А что говорить о Вене и Карле VI! Ещё при первой встрече в Триесте, а затем в имперской резиденции он проявил живейший интерес к музыке и личности Вивальди. И наконец, недавно из Флоренции в Вену прибыл Франческо Стефано герцог Лорены, который всё же присвоил ему почетный титул капельмейстера. Ничего другого не оставалось, как собираться в путь, и первая остановка — в Граце. Решение принято окончательно и бесповоротно.