Итак, князья Шуйские, ободренные поддержкой из Речи Посполитой, рассчитывали с помощью династического проекта справиться с возросшим влиянием Бориса Годунова. И, судя по отчетам посла Михаила Гарабурды, преуспели в этом: в Боярской думе случился мятеж против правителя, «даже дворяне великого князя отступили от Годунова… и к другой стороне пристали, открыто заявляя, что сабли против польского короля не поднимут, а вместе с другими боярами хотят согласия и соединения» [96]. Князья Шуйские сумели привлечь на свою сторону тех, кого не успел задобрить или исключить из игры Борис Годунов. Как рассказывал автор Хронографа редакции 1617 года, князь Иван Петрович Шуйский заручился поддержкой митрополита Дионисия, чтобы вместе с ним и своими сторонниками из числа «прочиих от больших боляр и от вельмож царевы полаты», а также «гостями московскими и всеми купецкими людми» убедить царя Федора Ивановича развестись с Ириной Годуновой. Все вместе они не позднее 14 мая 1586 года «учинишя совет и укрепишася между себя рукописанием», чтобы подать челобитную о вступлении царя в новый брак «царского ради чядородия» [97].

У Бориса Годунова в тот момент не было столько влияния, чтобы немедленно прекратить опасные для него действия политических противников. Неизвестно, как бы все стало развиваться дальше, но включение в борьбу московского «мира» изменило все расклады. События не смогли удержаться в мирном русле «совета», а окончились очень серьезными беспорядками, так что даже монахи Кремлевского Чудова монастыря вынуждены были закупать свинец, чтобы оборонять Кремль от вторжения возбужденной толпы. В этот момент ее действия направлял князь Андрей Иванович Шуйский, возглавивший «земских посадцких людей» (позднее его обвинили в том, что он «к бездельникам приставал»). Возможно, чтобы успокоить взволновавшийся московский посад, Борис Годунов и князья Шуйские заключили какой-то договор о «мире» при посредничестве митрополита Дионисия. «Новый летописец» очень правдоподобно описывает, как они «изшедшу от митрополита и приидоша к полате Грановитой; туто же стояху торговые многие люди, князь Иван же Петрович Шуйской, идучи, возвести торговым людем, что они з Борисом Федоровичем помирилися и впредь враждовать не хотят меж себя». Кто-то из торговых людей якобы прозорливо заметил на это: «Помирилися вы есте нашими головами, а вам, князь Иван Петрович, от Бориса пропасть, да и нам погинуть» [98].

Так все и произошло, как было предсказано. Борис Годунов не простил прямого выступления против него и его сестры, царицы Ирины Федоровны, никому. Не прошло и полгода, как митрополит Дионисий был сведен с престола, а над князьями Шуйскими был занесен карающий меч. Годунов не был бы Годуновым, если бы действовал прямолинейно. Сначала против князей Шуйских, в том числе и Василия Ивановича, было открыто следственное дело по обвинению в тайных сношениях с Литвой. Помня позицию князей Шуйских во время пребывания в Москве посла Михаила Гарабурды, поверить в такие обвинения было очень легко. После 15 сентября 1586 года князь Василий Шуйский больше не упоминался как смоленский воевода и был отозван в столицу. Согласно наказу русским посланникам в Речь Посполитую Елизару Леонтьевичу Ржевскому и дьяку Захарию Свиязеву, выданному в январе 1587 года, князь Василий Шуйский вместе с братьями Дмитрием, Александром и Иваном находился «в Москве». О двух других активных участниках майских событий в столице говорилось: князь Иван Петрович Шуйский «поехал к себе в свою отчину», а Андрей Иванович Шуйский сослан в деревню, но царь «опалы на него никоторые не положил» [99]. Время опалы пришло, чуть позднее, о ней говорилось в наказе послам в Речь Посполитую Степану Васильевичу Годунову и князю Федору Михайловичу Троекурову, выехавшим из Москвы 11 июня 1587 года. В первую очередь обвинение легло на самого заслуженного из князей Шуйских — князя Ивана Петровича: «Братья его князь Ондрей Шуйской з братьею учали измену делать, неправду и на всякое лихое умышлять с торговыми мужики… а князь Иван Петрович, их потакаючи, к ним же пристал и неправды многие показал перед государем. И государь нашь ещо к ним милость свою показал не по их винам, памятуя княж Иванову службу, опалы своей большой на них не положил: сослал их в деревни». Как дополнительное доказательство милосердия царя Федора Ивановича (читай, Бориса Годунова) приводилась ссылка на то, что «брат их болшой» князь Василий Федорович Скопин-Шуйский нисколько не пострадал: «слово до него не дошло, и он у государя живет по-старому при государе на Москве, ныне съехал с великого государева жалованья с Каргополя» [100].

Как обычно, картина, представлявшаяся для показа в дипломатических делах, сильно отличалась от действительности. Князь Василий Федорович Скопин-Шуйский, чьи упоминавшиеся личные качества не позволяли записать его в оппозицию Борису Годунову, был на самом деле оставлен в Боярской думе для представительства рода князей Шуйских. Весь же род ждала расправа, от которой он не мог оправиться целых двадцать лет. Князь Василий Иванович Шуйский и его братья Дмитрий, Александр и Иван были сосланы в опале в Галич и Шую (в появлении князей Шуйских в Шуе можно усмотреть некую злую усмешку их тюремщика). Их земли были «отписаны на государя», так что относительно некоторых не осталось и памяти о том, что ими когда-то владели князья Шуйские. Уже в 1587/88 году «в Суздалском уезде в селе в Ывановском, что было князя Василья з братьею», жил подьячий Иван Протопопов, которому был дан наказ «молотити стоячей отписной хлеб» и «продавати по отписной цене». Московский подьячий хозяйничал в отписных вотчинах князей Шуйских еще и в следующем 1588/89 году, так что о его злоупотреблениях били челом священники окрестных сел. Понятно, что опала должна была сказаться на многочисленных княжеских дворах, в которых добровольно служили выходцы из дворянских семей, имевших старинные связи с Шуйскими. Порой оторвавшиеся от своих сверстников-дворян, служивших государеву службу, и оставшиеся без покровителей княжеские люди (холопы) уходили даже в разбойники [101].

Главная опасность ссылки и опалы состояла в том, что за этим могло следовать тайное указание расправиться с опальным человеком, ставшим неугодным царю. Так случилось и с Шуйскими. 16 ноября 1588 года был казнен князь Иван Петрович Шуйский, сосланный до этого на Белоозеро и насильственно постриженный в монахи. Согласно летописи, он «удавлен бысть», а его палачом стал пристав князь Иван Самсонович Туренин, не досмотревший, а скорее выпустивший, когда было надо, дым из печи. Способ расправы с неугодными был настолько широко известен, что проник даже в записки Джерома Горсея, который писал, что князь Иван Петрович Шуйский был «удушен в избе дымом от зажженного сырого сена и жнива». Той же смертью погиб в Буй-городе в 1589 году второй и самый яркий из братьев князя Василия Ивановича Шуйского Андрей, носивший имя казненного царем Иваном Грозным деда. О его опале «Пискаревский летописец», с понятной только в Русском государстве обреченностью, заметил: «…поделом ли или нет, то Бог весть». Приставом-палачом боярина князя Андрея Ивановича Шуйского стал стрелецкий голова Смирной Юрьевич Маматов [102]. Казни и опалы коснулись других сторонников князей Шуйских, гостей и посадских людей, выступивших вместе с ними в мае 1586 года. Возможно, что следствием опалы стал уход из жизни матери князя Василия Ивановича Шуйского. 10 февраля 1589 года один из братьев, князь Александр Иванович Шуйский, сделал вклад — «поставил поникадило» в Суздальский Покровский монастырь «по матери своей княгине Анне иноке Марфе Федоровне» [103].