При всей дарованной самому себе свободе, я все же решил присматривать за якобы брошенной женой. По необходимости я сделался ночным существом. Днем спал на чердаке, ночью выходил наружу. Я стал чувствителен к погоде и интенсивности лунного света. Пробирался от одного дома к другому дворами, не доверяя тротуарам и проезжей части улиц. Я многое узнал о живущих по соседству людях: что они едят, в котором часу ложатся спать. Когда на смену весне пришло лето, многие уехали в отпуск, большинство домов опустело и стало меньше возможностей кормиться из помойки. Но вместе с тем и собак поубавилось, меньше лая было, когда я крался под деревьями. Где держали больших собак, там и вход для собаки был побольше, так что я мог пролезть в дом и разжиться банками консервов и упаковками, припасенными в кухонных кладовках. Ничего, кроме съестного, я не брал. Я сравнивал себя, правда не всерьез, с индейцами, охотниками на буйволов, которые убивают животных ради мяса и шкуры, после чего благодарят их отлетевшие души. Иллюзий по поводу нравственной стороны своих поступков я не питал.
Одежда моя начинала ветшать. Борода росла, волосы становились длиннее. С приближением августа Диана, возможно — как мы делали много лет подряд, — снимет дом, приглянувшийся нам обоим на Кейп-Коде, и на месяц увезет туда девочек. Пришлось потрудиться, чтоб восстановить бедлам в моей берлоге. Я планировал спать на улице, пока они не явятся наверх за спасательными жилетами, надувным матрасом, ластами, удочками и прочим летним хламом, который я так безропотно когда-то закупал. В поисках нового места ночлега я покинул обжитую территорию с острым ощущением неприкаянности, но едва приступил к поискам доступного места, как наткнулся на островок столь девственной земли, о котором можно было только мечтать. В неярком свете полумесяца я быстро понял, что нахожусь в приписанном к нашему городку заповеднике, куда водят младших школьников, чтобы дать им представление о том, как выглядит неасфальтированный мир. Я тоже приводил сюда дочек. Наша фирма представляла интересы богатой вдовы, передавшей городу право собственности на эту землю с условием, что она навсегда останется нетронутой. Из темноты проступили черты первозданной природы. Земля была мягкой и топкой, на тропинках валялись опавшие ветки, я слышал навязчивый, как самогипноз, стрекот цикад, кваканье лягушек, и выработавшееся совсем недавно звериное чутье подсказало мне: кругом полно других четвероногих. На опушке леса я обнаружил небольшой пруд. Вероятно, его питал какой-то подземный родник, поскольку вода была холодная и чистая. Я разделся, искупался и натянул одежду прямо на мокрое тело. Той ночью я спал в полом стволе засохшего старого клена. Не сказать, что спалось мне хорошо. Донимали мошки, садившиеся на лицо, а рядом беспрерывно шла неведомая мне жизнь. Было, конечно, неуютно, но я постановил не придавать этому значения: такие ночи должны были стать для меня нормой.
И все же, когда Диана и девочки уехали на каникулы и я смог вернуться на убогое лежбище на чердаке, я остро почувствовал, что одинок как изгой. В утешение я решил, что мой новый облик «привет с того света», по крайней мере, дает мне шанс неузнанным бродить по улицам. Бородатый дохляк с закрывающими лицо космами. Когда волосы отросли, я понял, что все более заметную седину раньше удавалось скрывать лишь усилиями парикмахера. Как был, в обносках, грязный и лохматый, я отправился в деловую часть городка и воспользовался общественным сервисом. В публичной библиотеке, где имелся чистый, как и полагается, мужской туалет, я полистал газеты, и мне показалось, что я читаю про жизнь на другой планете. И все же, подумал я, моему нынешнему облику больше подходят газеты, нежели библиотечные компьютеры.
В хорошую погоду я с удовольствием сидел на скамейке у торгового центра. Я не попрошайничал — если бы стал просить деньги, охранники вытолкали бы меня взашей. Просто сидел горделиво, нога на ногу, с высоко поднятой головой и, вероятно, производил впечатление чудака, страдающего манией величия. Иногда мамаши подсылали своих детишек, чтобы те сунули мне в руки мелочь или доллар. Благодаря им я время от времени мог насладиться горячей едой в «Бургер-кинг» или выпить кофе в «Старбакс». Прикидываясь немым, я указывал пальцем на то, что хотел.
Эти вылазки в центр я расценивал как дерзкие эскапады. Требовалось доказать себе, что я способен на риск. Удостоверения личности при мне не было, но не исключалось, что кто-нибудь или даже сама Диана, вернувшись из отпуска, может, проходя мимо, меня узнать. О встрече с ней я чуть ли не мечтал. Но через некоторое время эти походы утратили прелесть новизны, и я снова уединился на своей территории. Добровольное заточение я принимал как церковное послушание, будто монах, давший обет подтверждать своеобразие божьего мира.
По телефонным проводам путешествовали белки, подавая друг другу сигналы хвостами. Еноты поднимали крышки баков с отходами, выставленных на обочину в ожидании утреннего приезда мусорных машин. Если я опережал зверьков, они знали, что для них в контейнерах ничего не осталось. Скунс каждую ночь наворачивал круги, как сторож, повторяя один и тот же маршрут мимо нашего гаража, сквозь бамбук и дальше по диагонали через двор Сондервана к подъездной дорожке, после чего исчезал. Когда я время от времени купался в пруду заповедника, грязная лоснящаяся ондатра с крысиным хвостом наблюдала за мной. Ее темные глаза сверкали в лунном свете. Она ныряла в пруд тихо, не тревожа водной глади, и только после того, как я оттуда вылезал. Частенько по утрам со зловещим карканьем налетали вороны, штук по двадцать-тридцать разом. Могло показаться, что деревья увешаны громкоговорителями. Иногда вороны затихали и отправляли парочку в разведку; те, покружив, приземлялись на тротуар и проверяли содержимое брошенного конфетного фантика или контейнера, не полностью опорожненного мусорщиками. Мертвая белка предоставляла возможность устроить пир: огромное черное скопище крыльев и голов, налетев на тушку, обгладывало ее до костей. Вместе они образовывали своего рода воронье государство — если в нем и были отщепенцы, я их различить не мог. Мне страшно не нравилось, что вороны отгоняли птиц помельче, к примеру, выжили с заднего двора пару вьюрков, свивших там гнездо и не склонных к кочевой жизни — в отличие от этой черной своры, которая, не успев обосноваться на месте, мощным вихрем уносилась к следующему кварталу или городу.
Повсюду рыскали домашние кошки, и, конечно, то в одном, то в другом дворе по ночам лаяли собаки, но их я не считал законными обитателями моего мира. Они существовали беззаботно, пригревшись под крылышком у людей.
Однажды ранней осенью, когда мягкая земля заповедника была уже устлана опавшей листвой, я присел на корточки, чтобы рассмотреть мертвую змею, длиною примерно с фут — при жизни она, вероятно, была зеленого цвета, — а вставая, почувствовал, как что-то плавно коснулось моей головы. Подняв глаза, я увидел белую, будто привидение, сову; сложив крылья, она скрылась в дупле. Легкое прикосновение совиных перьев заставило меня содрогнуться.
Эти существа и я либо служили кормом друг для друга, либо таковым не являлись. Вот и все дела. Недооцененный любовник, гордящийся своим одиночеством, я был на их пути такой же случайностью, какой они раньше были для меня.
Диана всегда ощущала себя уютно в своем теле и не думала стесняться девочек. Плевать ей было, что дети могут увидеть ее голой, а когда я заметил, что, вероятно, не так уж это и хорошо, она заявила, что, напротив, это поучительно, пусть видят, как естественно и беззастенчиво женщина способна относиться к собственной плоти. Ладно, ну а как насчет мужской плоти, спросил я, что, если я стану расхаживать нагишом? И услышал в ответ: «Да неужто, Говард Блюститель Нравов и нагишом? Кишка тонка».
Когда Диана одевалась или раздевалась в спальне, ее не смущали неприкрытые окна. Это я всегда опускал жалюзи. «Кого ты пытаешься привлечь?» — спрашивал я. «Вон того красавчика на яблоне», — отвечала Диана. Казалось, она в равной степени не придавала значения ни тому, что ее могут увидеть в окне голой, ни тому, какое впечатление производит на мужчин на вечеринках. Такое поведение было двусмысленным и ставило меня в тупик.