– Здравствуйте вам, – с важностью в голосе произнес представитель местных правоохранительных органов. – Этот, что ли, постоялец ваш?

Юрия от такой бесцеремонности передернуло, хотя хорошая еда и выпивка подняли настроение. Но он ждал, что ответят хозяева. Иван поднялся из-за стола:

– Рады видеть, Савелий Венедиктович, в добром здравии. Повечеряете с нами?

– Недосуг. Велено с утра в район ехать и этого, вашего, привезти. – Участковый говорил о Филатове так, словно его тут и не было. – Пока же я его запереть должен...

Тут Юрий не выдержал:

– Это с какой такой стати ты, капитан, меня запирать будешь?

Вмешалась и Марья:

– Да грех тебе, Венедиктович, он ведь только в себя пришел!

Дети с двух сторон прижались к Юрию, в котором почувствовали доброго человека. Участковый обозрел все это с высоты своего роста и приказал:

– Документы давай...

– Нету, обокрали меня по дороге.

Участковый внимательно посмотрел на Филатова и хотел что-то спросить, но не успел. Хозяин приступил к капитану с полным стаканом самогона, которого в большой бутыли оставалось еще много:

– С морозцу-то, а, Савелий Венедиктович?

– Не положено! – для начала поломался участковый, но не утерпел и осушил стакан, закусив квашеной капустой.

После этого ему ничего не оставалось, как присесть на лавку и выслушать историю о нахождении человека в стогу без отягчающих обстоятельств. Вскоре милиционер уже расстегнул, а затем и скинул тулуп.

Юрий в разговор не встревал – к ночи сильно разболелась грудь. Подобревший капитан не отказался и от очередного стакана самогона, после употребления которого снизошел до того, чтобы расспросить бродягу-чужака:

– Ты как в стог попал, а?

– Грелся я там, – не стал вдаваться в подробности Юрий.

– То есть как «грелся»? Нормальные люди дома греются, у печки, а не в стогу.

– Это, вообще-то, мое дело, где греться...

– Ты чего грубишь?

– Слушай, отцепись от меня, служивый, видишь, болею!

– В больнице болеть надо!

Юрий ничего не ответил – отвернулся к стене в приступе кашля. Когда отошел, извинился и отправился к себе на сундук. Закрутился в тулуп, не вслушиваясь в пьяное бормотание хозяина и участкового, раздобывших где-то еще одну бутыль самогона. И уже не почувствовал, как Марья подошла и положила ладонь ему на лоб.... Хозяин, раскинувшись, храпел на кровати; долговязый участковый, как длинный куль, валялся лицом вниз на лавке, свесив по обе стороны руки. Марьи и детей в горнице не было. В окно заглядывало утро, и Филатов, чувствовавший себя получше, не стал разлеживаться. Сходив на двор, он подошел к столу с остатками вчерашней «трапезы» и, не удержавшись, хлопнул полстакана первача из здоровенной бутыли, в которой оставалось не меньше литра мутного самогона.

Местное пойло драло глотку наждаком, и Юрий поневоле вспомнил предостережение одного шофера, который клятвенно заверял, что туда для крепости добавляют куриный помет. «От каких таких, интересно, кур?» – пронеслось в голове Филатова. Тем не менее, закусив капустой и черным сухарем, он посчитал, что через денек-другой сможет тронуться в дорогу. Про участкового десантник как-то не подумал. А тот пошевелился на лавке и рывком встал, тут же, правда, со стоном опустившись назад.

Филатов, ухмыльнувшись, поднес ему «лекарство». Савелий выпил, не открывая глаз. А когда продрал их и увидел, кто оказался его благодетелем, спросил:

– С какой это корысти ты меня похмеляешь? Все равно в райцентр поедем...

– А это, как в анекдоте, – сообщил Юрий. – Поймали чапаевцы белогвардейца. Утром Петьку вызывает Василий Иванович и спрашивает: «Ну что, признался?» – «Нет, Василий Иванович». – «А иголки под ногти загоняли?» – «Загоняли, молчит...» – «А нагайкой били?» – «Били, молчит...» – «Так что ты собираешься делать?» – «А я его напоил вчера, а сегодня опохмелиться не дам. Живо заговорит!» – «Ну что ты, Петька, разве ж мы садисты?»

Участковый хрипло заржал, и в его глазах проявилась симпатия к представившемуся Дмитрием незнакомцу. Он уселся за стол и сказал:

– Скажи честно, от кого ты в стогу прятался?

– Да что ты заладил – прятался, прятался... Ни от кого я не прятался. Путешественник я...

– А рана откуда? Ты точно где-то воевал?

– Приходилось... – Юрий не стал уточнять детали своей боевой биографии.

– А почему у тебя документов нет, что ты служил? – не отставал участковый.

– Украли, – вяло отбрехался Филатов. – Паспорта и то нет.

– Ну, проверим... – не стал продолжать капитан. – Ты собирайся, ехать надо.

– Куда он больной поедет? – раздался от двери сердитый голос Марьи. – Подожди денька два, тогда и вези!

– Не положено, – сигнал был, проверить надо. А вдруг твой постоялец – бандит? – участковый инспектор капитан Турейко даже не предполагал, насколько он близок к истине и одновременно далек от нее. – Ну да ладно, тащи на стол, что есть...

Юрий быстро достал из кармана деньги:

– Марья, неси самогону, да побольше. И закуски хорошей расстарайся. Да, ты ж вроде говорила, что не местная по рождению? Так коли спросят – скажи, родственник дальний с Сахалина приехал, богатый, денег дал. Если он меня сейчас повезет – помру по дороге, воспаление легких – не шутка...

– Хорошо... Димочка, – как-то странно посмотрела на него женщина и ушла, накинув ватник.

– Куда это она? – спросил появившийся в горнице участковый.

– Бог ее знает, – ответил Филатов, наливая по полному стакану себе, Турейко и проснувшемуся хозяину, пытающемуся руками разлепить не желавшие открываться глаза. Когда хозяйка вернулась, вся компания была уже «хорошая», а глава семьи Огибаловых, который служил скотником на ферме в местном нищем колхозе, забил на коров и, благополучно заправившись горючим, приземлился на прежнее место – на кровать, где через минуту громоподобно захрапел.

– Дима, блин, да ткни ты его в бок, задолбал своим, храпом! – молодой сотрудник правоохранительных органов тоже пришел в состояние близкое к приземлению.

И когда его «шасси» коснулись лавки, Юрий с улыбкой обернулся к Марье, с грустью смотревшей на все это:

– Ну, Марья, теперь это надолго. До вечера продрыхнут. Принесла чего?

– Принесла, как ты и говорил. И... баньку я протопила может, попариться хочешь?

Юрий только руками развел: баньку он любил, тем более деревенскую. И поскольку ничто не мешало в нее отправиться, уже через десять минут он сидел на полке, пригнув голову и хлестал себя веником... Которым и прикрылся, когда в двери вошла обнаженная Марья.

В первые секунды Юрий даже не узнал ее в полумраке мгновенно оценил только стройную фигуру, высокую, несмотря на роды, грудь и белую, буквально светившуюся кожу, только потом взглянул в ее лицо, которое не красили преждевременные морщины. Женщина присела рядом с ним, поглядела в глаза.

– Не бойся, не съем... – сказала она, отобрав у него веник, затем заставила улечься на полок и начала парить. Юрий только постанывал от удовольствия. Потом его заставили повернуться, и раскаленный веник начал выгонять хворь из груди Филатова, аккуратно обходя рану. Десантник закрыл глаза, чтоб не смотреть на «банщицу», – фигура ее оказалась выше всяких похвал.

Это, правда, ему не помогло – давно не знавшая разрядки плоть потребовала своего... И получила – прямо там, на полке, без слов. Марья отдалась ему или он ей – Юрий так и не понял.

Потом они, удовлетворенные, молчаливые, сидели напротив друг друга за столом в горнице, не обращая внимания на сопевших мужиков. Юрий, как обычно после этого дела почувствовав зверский голод, налегал на медвежий окорок, которым Марья разжилась у местного егеря. И вскоре он уже сам увлек женщину в неостывшую баню и добился того, что в конце концов она закричала и забилась в сладких судорогах, волнами прокатившихся по ее телу...

Им ничего не стоило снова уложить мужиков, которые к вечеру стали подавать признаки жизни. Для этого нужно было просто поднести каждому по стакану, затем еще по одному – и дело было сделано: ночь принадлежала им, ведь Марья предусмотрительно отправила детей к свекрови и – женщина виновато посмотрела на Юрия – дала той немного денег, чтобы дети не остались голодными. Жила ведь бабка вдовой и пенсию получала – тысячу рублей.