– Вот что, сменим расклад. Несите эту падаль наверх, сажайте в мою машину. Волыну мою ему дайте, она на меня зарегистрирована. Тачку популять и сжечь к чертовой матери.

– Типа это ты? – с сомнением переспросил бык. – Так, Сергеич, разве ж можно перепутать?

– А много ты в горелой падали разберешь, я это или не я? – возразил Кастет. – Да и копаться никто особенно не станет, решат – разборка, попал Кастет под раздачу, туда ему и дорога... Короче, кончай базар, дело надо делать. Давайте работайте, а я тут покурю, подумаю. Потом до города меня подкинете. Погоди! Трубу свою дай, мне позвонить надо.

Бык отдал ему телефон и спустился в подвал. Кастет вынул из кармана свою собственную трубку, взвесил ее на ладони. Он понятия не имел, чем располагает Туча или кто там на него сейчас охотился. Зато Кекс был чуть ли не всемогущ, не говоря уже о Петровке и Лубянке, и прослушать его мобильник всем им ничего не стоило. Размышляя о том, как же это его угораздило угодить в полное окружение, Кастет подошел к своей машине и положил трубку на переднее сиденье. Телефон был новенький, купленный всего три недели назад, и очень нравился Кастету. Впрочем, это был всего-навсего двухсотдолларовый кусок пластика; в данный момент Кастет рисковал потерять гораздо больше.

Он отошел от машины, набрал на трубке быка номер Косолапого и поднес телефон к уху. От кожаного чехла неприятно пахло чужим дезодорантом, и Кастет поймал себя на том, что дышит через раз.

Косолапый долго не брал трубку. Номер на определителе был ему незнаком, и Михей осторожничал или просто не хотел отвлекаться, отвечая на ошибочный звонок. Кастет прервал соединение и нажал клавишу повторного набора. Наконец Косолапый ответил.

– Да? – сказал он осторожно.

– Это я, – сказал Кастет.

– А, привет! – неизвестно чему обрадовался Косолапый.

– Тихо, не ори, – оборвал его Кастет. – И, главное, без имен.

– Что случилось? – встревожился Медведев.

– Все случилось. Все, понял? Короче, я делаю ноги. Советую тебе последовать моему примеру. И быстро! В ухе ковырять некогда. Эти два урода нас кинули, понял? Бабки ухнули, никакой «Мегатонны» в природе не существует...

– Погоди, – перебил его Медведев, – постой, о каких уродах ты мне толкуешь?

– О покойных, – сказал Кастет. – Уж не знаю, кто их завалил, но этому человеку памятник надо поставить. Суки!

– Не понимаю, – растерянным голосом сказал Косолапый, – что значит – бабки ухнули? Как это понимать?

– Ты банкир, ты и разбирайся. Можешь проверить счета, на которые эти бабки должны были поступить. Уверен, что там чисто, ни цента... Короче, ты понял? Времени у нас мало. Может, его и вовсе нету. Я ложусь на дно – надолго, а может, навсегда. Все, братан, не поминай лихом. Даст бог, еще свидимся. И берегись своей бабы, баран!

– Постой, – закричал Медведев, – не клади трубку! Где ты?

– Где надо, – отрезал Кастет. – Сейчас Вальку с тещей заберу и линяю. Нет меня, понял? Умер я, в машине своей сгорел. И тебе советую так же поступить.

– Неужели все так серьезно? – спросил Косолапый упавшим голосом.

– Дурак, – сказал Кастет. – Костлявая – это серьезно. Серьезней не бывает.

Он прервал соединение, уже жалея, что поддался порыву и позвонил Косолапому. Каждый за себя, один бог за всех; однако память о старой дружбе не позволила ему просто исчезнуть, оставив Косолапого один на один с тем, что на него надвигалось. Узнав о том, что обнаружен сгоревший дотла джип Кастета с мертвым водителем за рулем, Косолапый мог понять это как угодно – и так и этак. Он мог решить, что Кастет погиб, а мог и догадаться, что это просто уловка. Как бы то ни было, Медведев должен был понять, что следующий на очереди он и что дальше торчать в Москве вредно для его драгоценного здоровья. Беда в том, что тогда было бы уже поздно: Туча Тучей, а Кекс, узнав о предполагаемой гибели Кастета, ни за что не выпустил бы последнего своего должника из города, пока не выбил бы из него весь долг до последнего цента. А поскольку восемью с половиной миллионами долларов Медведев не располагал, для него было бы лучше всего убраться из города раньше, чем «гибель» Кастета станет достоянием гласности...

Стоя в сторонке и затягиваясь сигаретой, Кастет наблюдал, как быки, воротя носы от запаха, усаживают за руль его «Ниссана» окровавленный труп очкарика из «Даллас Рекордз». «Всю обивку измажут», – с неудовольствием подумал Кастет и подивился нелепости этой мысли. Через пять минут от машины останутся рожки да ножки, а он думает, как бы не испачкать кожаный салон...

Один из быков встал прямо перед радиатором машины, другой – сбоку, со стороны бензобака. Вынув пистолеты, они разрядили по обойме каждый; джип некрасиво осел на простреленных шинах, из пробитого радиатора, булькая, текла охлаждающая жидкость. С того места, где, покуривая, стоял Кастет, были видны пулевые отверстия в дверце и переднем крыле. Заднего крыла он не видел, но в воздухе густо пахло бензином. Один из быков закурил, брезгливо держа сигарету двумя пальцами и растопырив остальные, сделал несколько торопливых, жадных затяжек и бросил длинный окурок в бензиновую лужу. Кастет открыл рот, чтобы его обругать, – он был уверен, что окурок просто потухнет, утонув в бензине, – но горючее вспыхнуло с негромким глухим шумом. Пламя сразу взметнулось до самых окошек джипа; быки поспешно отбежали в сторонку, на бегу убирая пистолеты, и присоединились к Кастету.

– Хорошая была тачка, – сказал один из них.

– Что тачка? – вяло возразил Кастет. – Мировая промышленность каждый день выпускает их тысячами. Было бы здоровье, а тачку купить – не проблема.

– Это кому как, – завистливо просопел бык.

Кастет хотел ему сказать, что он не знает, дурак, чему завидует, но промолчал: чего с ним, бычарой безмозглым, разговаривать? Что ему объяснять? Объяснить ему – не фокус, а вот ты попробуй, если такой умный, втолковать что-нибудь Кексу или тому людоеду, что на тебя охотится!

Бензобак джипа фыркнул и взорвался, ахнув глухим железным голосом и выбросив в небо густой султан черного, с оранжевыми прожилками дыма. В дыму и пламени гулко выстрелила чудом уцелевшая во время расстрела шина; в стороны, роняя огненные брызги, полетели пылающие, чадно коптящие ошметки дорогущей импортной резины. Огонь сладострастно лизал краску, обнажая блестящее голое железо, которое тут же темнело, хрустел пластиком и натуральной кожей обивки, весело трещал, пожирая поролоновые подушки сидений, негромко звенел лопающимся от жара стеклом. Пахло бензином, гарью, паленой резиной, раскаленным железом. Потом запахло жареным мясом, и Кастет решил, что уже в достаточной мере насладился этим печальным зрелищем.

Когда он повернулся к превратившемуся в погребальный костер джипу спиной, там, в огне, как прощальный салют, бабахнуло запасное колесо.

Втроем в спортивном автомобиле было тесно. От быков невыносимо разило потом, бензином, пороховой гарью и дерьмом. Это был запах смерти, и Кастет обрадовался, когда машина остановилась возле его дома и он получил наконец возможность выбраться наружу. Быки тоже полезли из машины – обеспечивать безопасность, хлеб свой бычий отрабатывать, – но Кастет остановил их.

– Все, пацаны, – сказал он, из последних сил изображая сердечность, – спасибо. Не забудьте, меня больше нет. Нету! Покойник я, и забудьте про меня. Если что, я вас сам найду.

– Эх, Сергеич, – с огромным сожалением сказал один из быков.

– Жалко, в натуре, – добавил другой. – Куда ж мы без тебя?

– Ничего, пацаны, – сказал Кастет, бросая быстрые нетерпеливые взгляды то по сторонам, то на часы, – бывает. И не такое еще бывает. Меня ведь могли реально завалить, а это было бы хуже. В общем, счастливо, пацаны. Удачи вам!

Входя в подъезд, он ожидал самого худшего, но ни на лестнице, ни в лифте ему никто не встретился. Никто не караулил его с ножом, никто не нашпиговывал его свинцом из скорострельного штурмового пистолета, и дверь его квартиры не была взломана, и на звонок ему открыла жена, а не хмурый оперсос, воняющий водочным перегаром.