Изменить стиль страницы

Вопрос был такой: откуда в доме взялись сигареты?

При всей кажущейся нелепости, вопрос был далеко не праздный. Александр хорошо помнил все, что было с ним до начала вчерашней попойки, и вот этот свеженький блок дорогих американских сигарет в его воспоминаниях отсутствовал. Да, перед тем как отправиться в поселок на почту, он обнаружил, что у него кончается курево; да, обычно он курил именно этот сорт сигарет — «Давыдов» — и именно их собирался приобрести в деревенском магазине, где пахло бочковой селедкой и резиновыми сапогами и где ситцевые платьица и драповые пальто соседствовали с сельскохозяйственным инвентарем, канистрами для бензина и окаменевшими шоколадными конфетами. Он отчетливо помнил этот магазин — помнил, как покупал выпивку и как спросил у пожилой продавщицы в грязном белом халате (помнится, ему тогда показалось, что отвратительный запах селедки исходит именно от этого халата, а точнее, от покрывавших его коричневых пятен), почему на витрине не видно «Давыдова». Ему пришлось долго объяснять, что такое «Давыдов», потом он оборвал свои объяснения на полуслове и купил пачку ностальгической «Лайки», потому что сообразил: раз эта старая вешалка понятия не имеет о том, что «Давыдов» — это марка сигарет, значит, она их сроду в глаза не видела и говорить с ней на эту тему бесполезно. Он решил тогда, что ему хватит и «Лайки», — не шикарно, но перебиться можно — и купил эту «Лайку». Вернулся, побрякивая бутылками в сумке, к машине, распечатал пачку, закурил и поехал к себе, сюда, и уже по дороге напился до полной отключки. И, придя в себя четверть часа назад, он выкурил последнюю сигарету из той пачки — ее отвратительный, отдающий сушеным навозом привкус до сих пор чувствовался во рту.

Да, как покупал пиво, водку и пачку «Лайки», он помнил отчетливо, а вот откуда в доме взялся целый блок «Давыдова», хоть убей, не помнил. Воры подбросили? Ха-ха, очень смешно…

Он распечатал пачку, сунул в зубы сигарету и закурил, забыв о тошноте. Сигарета была самая настоящая — он чувствовал на губах упругую округлость фильтра, вдыхал ароматный дым, несущий с собой строго отмеренные дозы никотина, смол и прочей канцерогенной дряни. И сигарета, и пачка, и только что распечатанный блок, из которого он эту пачку достал, — все было настоящее, осязаемое, не имевшее ничего общего с миражами, галлюцинациями и иными симптомами белой горячки. Если и было в этом блоке сигарет что-то загадочное, так это сам факт его появления — факт, не имевший никакого разумного объяснения.

Рассеянно дымя сигаретой, Дымов поднял перевернутый стул, присел и еще раз задумчиво оглядел поставленную вверх дном комнату. Похоже, вечером или ночью у него случился припадок настоящего буйства — счастье еще, что компьютер не расколотил, чертов алкаш…

По мере того как отступала тошнота, усиливалась головная боль. При одной мысли о том, чтобы опохмелиться, тошнота вернулась, но Александр понимал, что иного выхода нет. От таблеток в таких вот ситуациях нет никакого толку, и, если он хотел привести себя хотя бы в относительный порядок, ему было просто необходимо прибегнуть к проверенному народному средству.

Он осмотрелся — уже не просто так, а с определенной целью, — и у него второй раз за последние пять минут перехватило дыхание. Он помнил, что купил три бутылки водки и шесть банок пива «Балтика № 9», и вполне обоснованно предполагал, что выпил не больше половины этой отравы, — в противном случае он бы не проснулся. Однако то, что он увидел, заглянув под стол, опровергло его предположение.

Водочные бутылки были здесь — все три и все пустые. Одна стояла, приткнувшись к ножке стола, другая лежала на боку, а третья представляла собой кучку стеклянных осколков. Здесь же неопрятной грудой громоздились смятые пивные жестянки. Кряхтя от прилива крови к голове, Александр наклонился пониже и пересчитал их — пять штук, как одна копейка. Шестую он выпил и выбросил в окошко по дороге. Так что же, он высосал все это за один вечер?!

По всему выходило, что так оно и есть. В это было невозможно поверить, но это было: он, Александр Владимирович Дымов, создатель текстов для рекламных роликов, никогда не отличавшийся умением пить спиртное, на протяжении одного-единственного вечера ухитрился выпить чуть ли не ведро сверхкрепкого «ерша» и остаться при этом в живых.

Разгибаясь, он задел что-то ногой, и оно, это что-то, рокоча по неровному дощатому полу, откатилось в сторону. Александр отыскал этот предмет взглядом и увидел бутылку из-под хлороформа. Бутылка была пуста, пробка отсутствовала.

— Я что, и это выпил? — хрипло спросил он у пустой комнаты.

Комната, как и следовало ожидать, ничего не ответила, лишь за приоткрытым окном пронзительно и тоскливо крикнула, оповещая всех о начале ночной охоты, какая-то птица. Александр покосился в ту сторону, а потом снова наклонился, поднял медицинскую склянку и осторожно понюхал горлышко. Хлороформ давно выветрился, но посудина все еще издавала слабый химический запах, от которого кружилась голова и начинало мутить.

Дымов разжал пальцы, и бутылка со стуком упала на пол. Притертой резиновой пробки нигде не было видно. Александр озадаченно почесал в затылке. Если бы он, к примеру, невзначай сбил бутылку с полки и ее содержимое разлилось по полу, это хоть как-то объясняло бы имевший место провал в памяти. Впрочем, как раз этот провал объяснялся проще всего, стоило только заглянуть под стол и пересчитать бутылки. Да и не разлился бы хлороформ, сколько бы он ни ронял склянку: пробка, которой была закупорена посудина, просто не могла выпасть случайно, ее каждый раз приходилось вынимать с усилием… И неизвестно откуда взявшиеся сигареты. И неимоверное количество выпитого спиртного. И перевернутый вверх ногами дом, из которого при этом ничего не пропало… Случайные собутыльники? Нет, вряд ли. Случайные собутыльники вынесли бы из дома все, кроме стен, а тут даже компьютер уцелел…

Он тупо уставился на темный монитор, и тут у него вдруг словно глаза открылись. На панели ноутбука горела, подмигивая, зеленая контрольная лампочка; из недр темно-серого пластмассового чемоданчика доносился едва слышный шуршащий гул — компьютер работал, бормотал что-то себе под нос в режиме ожидания, из чего следовало, что, находясь в бессознательном состоянии, Александр им пользовался.

Он протянул руку и положил ее на удобно выгнутую спинку компьютерной мыши. Это оказалось неожиданно сложным делом. Его внезапно обуял страх перед тем, что он мог увидеть на экране. Бог знает, что он мог натворить, пребывая в отключке! Например, стереть файл с рассказом или…

Он не знал, что еще может скрываться за этим «или»; более того, его вдруг охватило острое желание выключить компьютер, даже не взглянув на экран, — просто опустить крышку и вырвать вилку из розетки. Разумеется, потом ему все равно придется узнать, что он тут натворил за ночь, но это будет потом, когда он придет в себя, успокоится и разберется с другими, более насущными проблемами. Например, откуда в доме взялись сигареты…

Сигарета, которую он курил, напомнила о себе, уронив ему на колени столбик пепла. Дымов вздрогнул; ладонь, сжимавшая мышь, дрогнула, и экран ноутбука мгновенно озарился белым светом. На белом фоне чернели рваные строки. Дымов сразу увидел, что это не рассказ — видимо, находясь в отключке, он вовсе не перечитывал написанное, а что-то писал. По неизвестной причине ему было страшно это читать, но он взял себя в руки, раздавил окурок об угол стола, немедленно закурил новую сигарету и стал читать.

«Мысль изреченная есть ложь?

Это мы еще посмотрим.

Все, что делается на свете, записано в Книге Бытия. Означает ли это, что все написанное должно совершиться?

Никому не верить на слово. Даже себе. Слова ничего не значат, значение имеют только поступки.

Сказано — сделано».

И все. Дымя сигаретой, Александр хмуро смотрел в мерцающий экран, пытаясь понять, что означает весь этот бред. Вероятнее всего, ничего. Это выглядело просто как обрывки мыслей, которые ему зачем-то приспичило занести в бесстрастную память компьютера, которая, как и бумага, стерпит все. Но в этом наборе отрывистых, незаконченных фраз ему чудился какой-то зловещий смысл, и чем дольше Александр смотрел на экран своего портативного компьютера, тем крепче становилась его уверенность в том, что этой ночью он сотворил нечто ужасное — что-то черное, атавистическое, выходящее за рамки его собственных представлений о себе самом.