— Живее, орлы, живее…

Наверное, я зря их торопил. Почти спустившийся Гаврилюк как-то неосторожно переступил, ноги соскользнули, он не удержался за верёвку и полетел вниз по склону. Там и оставалось-то метра три — сущая ерунда, но по невольно вырвавшемуся хотя и приглушённому мату понял: приземление оказалось неудачным.

— Сучка мать! Виктор, спускайся! — побрехать с фешником можно будет и позже. Если повезёт.

— Есть, командир! — ни тени игры, ни капли иронии. Он сделал своё дело и теперь был готов полностью играть по моим правилам. Кожаные перчатки обхватили верёвку, и подполковник заскользил вниз.

— Ты следующий! — я ткнул пальцем в присевшего у обрыва Вячина, тот кивнул и, проводив взглядом ускользнувшего за пределы видимости Тарасова, слегка захрипевшим голосом уточнил:

— Верёвку забирать будем?

— Хрен с ней! — по провисшему на мгновение фалу я понял: фешник уже спустился. — Давай, Коля, давай, не стой! Вперёд!

На хребте грянул взрыв, следом затрещали выстрелы. Похоже, тройка Довыденко всё же не успела отойти и ввязалась в бой.

— Четвёртый! — дождавшись, когда стрельба на мгновение стихнет, я назвал позывной Эдика. — Что там у вас?

— Да тут…сбоку… пятеро. Хорошо, МОНку не сняли… Мы чуток подождали… Оружие собрать?

— Кончай базар! Какое на хрен оружие, отходи! — мальчишки, блин! Теперь точно вцепятся. Подождали чуток… Трофеи… О, господи! Герои… Потенциальные… Блин… Как бы своё бросать не пришлось!

— Отходим, командир!

— Живее, ждём вас! — не слыша выстрелов, уже более спокойно ответил я и начал спуск к подножию хребта.

Всё оказалось хуже, чем я думал — Гаврилюк, прислонившись спиной к небольшому, росшему тут же, у подножия, деревцу, сидел на земле и, поджав под себя ногу, болезненно морщился.

— Перелом? — я сразу предположил самое худшее.

— Вряд ли, — присевший на корточках рядом со снайпером Тарасов отрицательно качнул головой. — Скорее, связки порваны.

— Бл…ин… — слова у меня если и были, то только матерные. Хрен редьки не слаще! Бл… — повторил я, и тут же повернувшись лицом к распластавшемуся неподалёку Прищепе: — Хватаете Гаврилюка — и отход. В темпе!

— А рюкзаки, а оружие? — от моих слов он, кажется, даже немного растерялся. — А вы?

— Догоним, — я отмахнулся от него, как от назойливой мухи. — Уходите, Сашка, уходите!

— Вячин, Калинин — Гаврилюка! За мной! — поняв, что мешкать не стоит, Прищепа говорил короткими рублеными фразами. Остальные, видимо, тоже осознав, что матюги группника вовсе не случайны, быстро сорвались со своих мест и, подхватив сразу же застонавшего снайпера, поспешили вслед за удаляющимся Александром. Когда рядом мелькнуло перекошенное болью лицо Гаврилюка, мне подумалось, что стоило бы сделать ему укол промедола, но его уже тащили, и останавливать их попросту не было времени. Замыкал цепочку уходивших рядовой Кудинов. В его огромных лапищах короткая машинка ВСС казалась игрушкой.

— Догоняй! — я показал фешеру на постепенно удаляющиеся фигуры.

— Рюкзак заберу! — не двигаясь с места, ответил он, и уже не таясь, полез в кармашек за своим драгоценным сотовым.

— Забери! — смысла спорить не было. Взяв рюкзак, он мог встать в любую тройку, но я хотел предложить ему нечто другое. — Виктор, твоя задача выполнена…

Он кивнул. Но чтобы продолжить, мне его подтверждение не требовалось.

…и если то, за чем мы шли, действительно столь важно…

…действительно важно. Даже слишком… — мы говорили одновременно.

…то уходи.

…нет…

…Мы прикроем…

… я с вами, — твёрдо заявил подполковник, и я понял, он не уйдёт, хотя понимает — в одиночку выбраться из этой передряги ему будет легче. Этот не заблудится. Что-что, а опыта ему не занимать.

— У нас «трехсотый», — мой Гаврилюк практически ничем не отличался от раненого.

— Я в курсе.

— Если они нас станут преследовать, мы не сможем оторваться.

— Знаю.

— Их чересчур много, — и снова подтверждающий кивок.

— Не знаю, что там у тебя, но ты сам говорил, что…

— Не надо… Это я привёл вас сюда…

— Что толку, если ты погибнешь вместе с нами?

… и я вас выведу…

— …уходи…

— Я остаюсь. — Он был непреклонен.

— Как хочешь! — я смирился, настаивать и дальше не имело смысла. Что ж, может быть, нам ещё повезёт. Может быть, чехи вообще откажутся от преследования…

— Они нас не отпустят, — он словно прочитал мои мысли.

— Я вызываю артуху.

— Нет! — я почувствовал исходящую от его слов горечь.

— Почему? — я требовал ответа. Чтобы лишить себя огневого прикрытия, одного «Нет» мне было мало.

— Есть вероятность… есть большая вероятность, что она ударит по нам…

— Почему? — нельзя сказать, что слова Тарасова явились для меня такой уж неожиданностью. Подспудно нечто подобного я и ждал.

— Не все хотят, чтобы это… — подполковник похлопал себя по груди, — дошло по предназначению.

— Как вы задолбали! — я возмущённо дёрнул подбородком. — Когда же вы, блин, там разберётесь? — я не имел в виду сидящего рядом Тарасова, кем бы он на самом деле не был, я даже не к нему обращался. Копившееся годами негодование на власть предержащих готовилось вырваться наружу. — Блин, враги, кругом враги! Блин! — говоря это, я, наверное, весьма горько улыбался, в душе возникла злость и одновременно какая-то детская беспомощность. — Чёртовы уроды… Впрямь враги…

— Возможно, чуть позже я расскажу всё, но не сейчас… — подумав о том, «откуда у фешника такое столь внезапно появившееся желание излить душу», я вдруг понял, что подполковник смертельно устал. Устал играть в не им начатую игру. — Тем, кто меня послал, не достаточно знать, что пакет был у меня в руках. — Зачем он мне это говорит? — Да, в случае возникновения какой — либо опасности я обязан его уничтожить. Но чтобы моё задание было выполнено полностью, документы необходимо доставить в целости и сохранности.

— Значит, те, другие… они могут подать команду на нашу ликвидацию только потому, что…

— Да, именно потому, что документы у меня. Я уничтожу пакет, как только возникнет опасность его захвата боевиками или… — он сделал акцентирующую паузу, — возникнет прямая угроза моей жизни, жизни всей группы, и как следствие, утеря контроля над находящимися в нём документами. Самое смешное, если о возможности утери пакета и возврата его боевикам станет известно моему начальству, то самое меньшее, что нас ждет — это встреча с «Точкой». Поэтому…

Он говорил несколько путано и одновременно излишне подробно, но общий смысл сказанного был очевиден.

— Чёрт! — не ко времени у меня вырвалось упоминание нечистого. Не ко времени. — Но хотя бы после погрузки в машины нас оставят в покое?

— Вряд ли.

— Тогда как же…

— Нас, возможно, даже встретят, но будут искать одного меня. Вы им ни к чему. Я уйду, но позже.

— Значит, «враги» напали на след?!

— Да, — подполковник демонстративно повертел в руках свой телефон. — Они уже прибыли к вам в отряд.

— Ясно. — Ну, вот, теперь и он тоже в курсе. Мне даже ничего говорить не пришлось. Я вздохнул и говорить ничего не стал — на открытую площадку начали вытягиваться бойцы основной части группы…

Хаваджи буквально обезумел от обуревающей его злости. Лично он не видел за собой вины в том, что русские так легко захватили соседнюю базу. Захватили и ушли, забрав какие-то важные документы. Документы, столь тщательно охраняемые, что даже он, Хаваджи Мирзоев, не знал об их существовании. Так что вины за случившееся он за собой не чувствовал. Тем более, что едва утренняя молитва оказалась прервана взрывом, он тут же вооружил своих людей и отдал команду на выдвижение. Сработавшая мина и последовавшие вслед за этим выстрелы развеяли все сомнения — здесь русские. Естественная жажда мести гнала его людей вперёд, но Мирзоев как опытный командир не спешил ввязываться в драку. Теперь понеся первые потери, и не зная количества противостоявшего ему противника, Хаваджи двигался вперёд со всей возможной осторожностью. Кто знал, не ждала ли его заранее расставленная ловушка? Когда же отрядным следопытам удалось выяснить, что в окрестностях находится всего одна спецназовская группа, он приободрился и тоже воспылал жаждой отмщения за своих моджахедов. Не охладил его пыла и растерянный вид вернувшихся с базы Мухтара и Хамида, высланных на неё тотчас по прошествии взрыва. Они — то и доложили о полном уничтожении находившегося на ней охранения и взорванном командирском блиндаже. Наоборот, Хаваджи захватил ещё больший азарт. Десяток самых сильных воинов был выслан вперёд, чтобы догнать и связать боем поспешно уходящих спецов, остальные спешно готовились к погоне.