Я уже хотел возвращаться, но удочку парня вдруг повело книзу, и сразу после этого я тоже почувствовал рывок.

Собственно говоря, рыба не клюнула: катушка шла с трудом, еле-еле; когда мы смотали лески, оказалось, что и у парня, и у меня на крючках застряло по одной палии сантиметров в тридцать каждая. Именно застряло — ни один из семи крючков не попал рыбам в рот. Наверное, палии просто плыли стаей мимо нашей лодки, две зацепились, стали метаться и запутались в леске. Когда мы разбудили хозяина лодочной станции и показали ему нашу добычу, он глазам своим не поверил. Редкий, сказал, случай и посоветовал зажарить наш улов.

Теперь обе палии, выпотрошенные, обезглавленные и густо посыпанные солью, лежали в холодильнике. Я собирался на завтрак обжарить их в масле.

Когда у меня в руках забилась рыбина, я прямо заорал от радости. Но парень — тот вообще чуть не лопнул от счастья. Даже «ура» кричал, ей-богу. Наверное, наши с ним вопли разносились на все озеро. Малость погодя я, чтобы остудить его пыл, сказал: «А все-таки не корюшка». Но парень весело ответил: «Подумаешь — корюшка, палия еще лучше». А потом, когда рыбы перестали биться и затихли, он тихо произнес: «Значит, все будет хорошо». Что он имел в виду? Эх, надо было спросить.

Неужели, перед тем как пойти на рыбалку, он, желая испытать судьбу, загадал: поймаю рыбу — впереди удача, не поймаю — провал? Может, поэтому он так и усердствовал? Если я прав, то, значит, парня прямо-таки раздирает от тревоги и волнения, хоть виду он и не подает. Ну и как, придала ему мужества пойманная рыбешка?

Парень возился в прихожей, надевая кроссовки. Собирается начать новый день с пробежки вокруг озера, подумал я. Потом послышался скрип открываемой двери и легкие, удаляющиеся шаги. Кажется, пес, не наученный горьким опытом, побежал за парнем. Раньше чем через час они не вернутся. Поваляюсь-ка я в кровати. Если завтрак немножко запоздает, ничего страшного. Хоть я и только что проснулся, тело ломило от усталости. Руки и поясница были как чужие. Да, молодость прошла. В голове вертелись смутные обрывки сна, привидевшегося мне перед самым пробуждением. Сон был настолько реален, что я замотал головой, отгоняя запечатлевшиеся в памяти образы, и пробормотал: «Это был сон, только сон».

А снилось мне вот что. В комнату через окно в вихре стеклянных осколков впрыгнул вчерашний пожилой полицейский. Ясное дело, набросился на меня, заломил руки за спину, щелкнул наручниками. Это бы еще ничего, такое я мог бы стерпеть. Но что возмутило меня во сне до глубины души — рядом с полицейским стоял парень и наблюдал за происходящим, ехидно посмеиваясь. Потом зашептал что-то полицейскому в ухо, показывая на меня пальцем. Тот с размаху двинул мне по спине кованым башмаком, и парень тоже стал осыпать меня ударами. Полицейский вдруг стал раздуваться прямо на глазах, лицо его расплылось жирными складками, и он превратился в С. Они вдвоем с парнем долго били меня, потом вынесли на террасу и сбросили со ступенек. Я явственно слышал, как захрустели мои ребра, этот хруст до сих пор у меня в ушах. Гнев и возмущение рвались откуда-то из самого моего нугра, ярость сдавливала грудь, ругательства застревали в горле. «Щенок!» — хрипел я парню, а жирному С. кричал: «Подлая тварь!»

Да я в любой момент могу заложить их обоих, хоть сейчас. Все козыри не у них в руках, а у меня. Вот возьму и позвоню в полицейский участок. Доказательств более чем достаточно: хватит одной бандероли, которая припрятана где-то в комнате наверху. Может, под матрасом или в том черном саквояже. Даже если ничего подозрительного не найдут, сам обыск и приход полиции сорвут планы С. и его дружков. И придется пареньку собирать свои манатки и убираться восвояси. А С. будет вынужден подыскивать на его место другого, имя и лицо которого неизвестны полиции, и ждать нового случая.

А что, если мне просто взять и самому смыться? Сяду сейчас в машину, пока парень чешет вокруг озера, и отбуду себе в неизвестном направлении. Остановит ли это С.? Или он будет продолжать операцию и без меня? Наверное, все-таки из осторожности даст отбой. Что я для него значу? Какова, в конце концов, роль, которая мне уготована в этом спектакле? Неужели только обслуживание парня? А вдруг мне предстоит стать козлом отпущения? Что, если меня заставят выполнять какой-нибудь страшный приказ? Например, сесть с парнем в машину и на полной скорости врезаться в толпу?

Боюсь, я буду вынужден выполнить все, что прикажет С. Ведь ему известно, где живут жена и дети.

Ох, как хочется ясности. Надо подняться на второй этаж и порыться в вещах парня, глядишь, все и встанет на свои места. Но я лежал и не трогался с места. Повернулся спиной к солнцу, светившему через задернутые шторы, и вылезать из кровати не спешил. Пока я лежу здесь, я сам по себе. Но стоит мне подняться наверх, обыскать ту комнату, и я буду знать наверняка — тогда мне уже хочешь не хочешь придется встать на сторону С. И прощай, свобода. Я стану одним из них. Буду поступать не так, как мне заблагорассудится, а как скажут. Нет уж, черта с два. Лучше мне оставаться в неведении. Буду строить свои домыслы и наслаждаться трепетом, охватывающим меня от собственных фантазий. Самое подходящее занятие для такого, как я.

Я вспомнил еще один сон — нет, не сон, это было наяву. Не какое-нибудь душещипательное воспоминание вроде разрезания домашнего торта или похода с семьей в зоопарк. Так, ерунда, но почему-то запомнилось: по тесному дворику бегает мой старший сын, а жена ходит за ним, держа младшего на руках, — только и всего. Но эта картина стоит перед глазами как живая. Сожаления о том, чего уже не вернуть, мысли, которых я никогда себе не позволял, нахлынули разом. Как бы я хотел увидеть детей! Пусть не увидеть, хотя бы голоса услышать. Нет, нет — привезти сюда, покатать на лодке, устроить им вечером фейерверк, вкусно покормить в ресторане на набережной, дать поиграть с собакой...

Я громко откашлялся, а потом врезал самому себе ладонью по физиономии и сказал вслух: «Ну, подъем, что ли?» Нечего разлеживаться, раз все равно не сплю. И голову всякой ерундой забивать тоже нечего. Пожарю-ка я лучше рыбки до того, как вернется парень. Разрежу каждую палию на три части, залью вином, посыплю перцем и имбирем, покрошу лука, добавлю мисо ⁶ и сливочного масла, потом — в кастрюлю и в духовку. Если старик не соврал и рыба действительно вкусная, можно будет нынче вечером опять порыбачить. Хотя второй раз вряд ли нам так повезет.

Я пошел в туалет и оттуда через маленькое оконце все поглядывал во двор. Листья деревьев пылали на солнце, порхавшие по ветвям пичужки тоже вспыхивали искорками света. День опять обещал быть жарким. С озера доносился девичий смех и радостный визг. Наверное, вышел на утреннюю прогулку отряд герлскаутов.

Надраивая зубы щеткой, я смотрел в зеркало. Странно, но лицо, которое я там видел, вовсе не выглядело мрачным и озабоченным. Приснившийся мне на рассвете кошмар уже успел забыться. И ничуть я не устал. Вполне мог бы и сам сделать пробежку. Ну, вокруг озера, конечно, не побегу, но до кемпинга и обратно — запросто.

И нечего так вздрагивать от телефонного звонка. Пусть С. волен распоряжаться моей жизнью и смертью, но меня ведь не испугаешь. Он и представить себе не может, насколько я изменился за эти несколько дней. Если С. считает, что я за деньги готов на все или что меня так просто запугать, он крепко ошибается. Я и сам по себе, один-одинешенек, буду поопасней, чем все они, вместе взятые.

Сняв трубку, я решительно произнес: «Алло». Но потом голос мой ослаб, я еле мямлил что-то в ответ и наконец совсем умолк. Такое щекотливое задание я получал от С. впервые.

— Но я ничего в этом не смыслю, — жалобно воскликнул я. — Да и потом, я никого здесь не знаю.

— Чепуха, дело элементарное, — сказал С. — Деньги-то у тебя есть.

Вместе с голосом из трубки доносился звук работающего телевизора, но где находится С., определить было невозможно. Я спросил: