Они заночевали в голубом саду.
– Не в каждом саду можно спать спокойно, – любезно заметил Балтасар.
– Охотно верю, – ответил Галаор, вспоминая долину бабочек, выгон, кишащий тоненькими зеленоватыми змейками, и болото, полное раков.
В ту ночь он спросил Валтасара:
– Кто придумал, кто насадил эти сады? Чей гений породил такие удивительные пейзажи?
БАЛТАСАР: Покойный дон Диомедес.
ГАЛАОР: А кто такой дон Диомедес? И ради чего создал он эти чудеса?
БАЛТАСАР: Идеи покойного дона Диомедеса изложены в его шеститомном «Трактате о пейзажах». Автор сжег его перед смертью. Но я помню, как дон Диомедес повторял, что в природе нет никакого порядка, что в ней все не на своем месте и не найти ни одного гармоничного участка, что во всяком пейзаже непременно обнаруживается что-нибудь уродливое, а в отношениях между живыми существами все построено на враждебности и случайности… Так что он мечтал создать другой порядок вещей, который пришел бы на смену порядку, царящему в природе, и превзошел бы его красотой и гармонией. И совершенством. И он посвятил остаток жизни созданию подобных садов. «Я созидатель созидателей», – так он о себе говорил.
ГАЛАОР: А когда умер дон Диомедес?
БАЛТАСАР: Лет десять тому назад он потерялся в своих садах, и с тех пор мы о нем ничего не знаем. Говорят, он очень любезно со всеми простился, перед тем как навсегда слиться с миром, который сам же создал. «Теперь я свое собственное творение», – так он сказал.
Человек с седой бородой смеется
На закате третьего дня они подъехали к главному входу во дворец. Балтасар провел Галаора через несколько крайне скромно убранных залов. Был он все так же предупредителен и услужлив, как и в тот день, когда проник в комнату Галаора на постоялом дворе. Но Галаор впервые с беспокойством подумал: а как Балтасар повел бы себя, если бы он отказался от приглашения дона Мамурры?
В библиотеке он выслушал продолжительную речь Меняющего Обличья. Сначала Галаор услышал его низкий уверенный голос и заразительный смех, а уж потом увидел его самого. Дон Мамурра оказался благообразным великаном. Его пышные седые волосы ниспадали на могучие плечи, в длинной бороде еще виднелись рыжие пряди. Маленькие голубые глазки были подвижными, как у мыши. Он говорил без умолку, все время улыбался и то и дело разражался добродушным громким смехом.
МАМУРРА: Счастлив познакомиться с юным принцем Гаулы. Много лет тому назад мы с вашим отцом истребили этих ничтожеств – зеленых карликов, пожирателей гусей. Эти варвары возжелали завладеть всем миром, но мы вмешались и всех их уничтожили. Я чрезвычайно рад вас видеть. К тому же у меня есть особые причины желать знакомства с победителем гигантского кабана с берегов Аутомедонта – ах! Как же вы похожи на своего отца! – но позвольте прежде один вопрос, надеюсь, он не будет вам неприятен: как вы сюда добрались? Уже много лет никто…
ГАЛАОР (удивленно):Господин Мамурра, я здесь по вашему приглашению. Ваш слуга по имени Балтасар провел меня через многоцветный сад.
МАМУРРА (неодобрительно покачивая головой):Ах, Балтасар! Ничем его не исправить… Ну да ладно. Ваша милость уже здесь, и я этому очень рад: я так давно не говорил ни с кем, только с Ксанфом. К тому же вы убили большого кабана…
ГАЛАОР: С Ксанфом? С конем?
МАМУРРА: Да. Бедное животное очень старается, но понять, о чем оно говорит, просто невозможно. Сами посудите: разве для лошади слово «рысь», например, всегда означает то же самое, что и для нас? И так со всеми словами. С большим трудом нам удалось прийти к некоторым соглашениям. По поводу слова «сахар», например. Но Ксанф упорно желает общаться, несмотря на возникающие трудности, и обращается ко мне с длиннейшими речами. Или поет. А я не понимаю ничего из того, что он пытается мне рассказать или спеть: однажды он три дня подряд пел мне что-то, а я только к рассвету третьего дня понял, что речь шла о Троянской войне и о том, что он тогда очень страдал. Кони в войне мало смыслят, не то что бравые капитаны, или лучники, или красотки, что одаривают благосклонностью или обливают презрением. Ксанф очень любит поговорить, но я понимаю, почему он замкнул уста – потому лишь, что никто не понимал его несвязной речи и многие смеялись над ним.
Клетка с чудесами
Прошло несколько дней, и Галаор почувствовал, как и его начинают опутывать невидимые нити. «Я еще одно звено нового порядка Диомедеса, фигура, затерянная среди неохватного и непостижимого пейзажа. Сейчас я пешка в непонятной мне игре».
Хотя в замке, не было видно слуг, в нем царил полный порядок. Принц Гаулы больше не встречался с Валтасаром, но, всегда чувствовал к себе его внимание. Из каждого окна открывался вид на сказочные сады, и нельзя было оторвать восхищенного взгляда от их чудес.
Галаор начал привязываться к дону Мамурре: ему нравилась та странная улыбка, о которой говорила старушка, он не замечал никакой потаенной злобы. Напротив, дон Мамурра казался ему наивным добряком, веселым ребенком, только огромным, могучим, с выразительными глазами и седой бородой патриарха.
ГАЛАОР: Как давно вы не покидали замок, дон Мамурра?
МАМУРРА: Вот уже много лет, Галаор, не вижу я ничего, кроме этих садов. С тех пор как исчез Диомедес, я никуда не выхожу – боюсь затеряться, как и он, среди травы и зверья. Да и не хочу я никуда выходить. Я хорошо знаю, что я только еще один элемент нового порядка Диомедеса. Может показаться, будто я делаю то, что хочу, но я прекрасно понимаю, что живу так, как задумал создатель этой вселенной.
ГАЛАОР: Дон Мамурра, а вот мне нужно отсюда выйти. И не одному, а вместе с Верблеопардатисом.
МАМУРРА: Нельзя. Ты тоже частица этого нерушимого порядка. Возможно, ты и с Валтасаром больше никогда не встретишься: я вот уже четыре года как его не видел. Думаю, Валтасар – самое законченное и совершенное создание Диомедеса.
Нам отсюда не выбраться: триста смертей поджидают нас в саду.
Однажды, сидя с книгой на ступеньке винтовой лестницы, Галаор увидел в окно верблеопардатисов. С восторгом и тоской наблюдал юноша, как резвились прекрасные животные: они двигались так, словно были статуями. И тоска его все усиливалась от того, что он не понимал ни трудолюбивого Диомедеса, ни наивного дона Мамурру, которого молва ославила как разбойника и убийцу, ни созданного ими обманного порядка, ни того, какое место он сам занимает на этой шахматной доске, где фигурами являются животные, люди, растения и говорящий конь.
О зеркалах
Вечера Галаору скрашивали истории, которые рассказывал дон Мамурра. В один из таких вечеров, поедая за ужином нежнейших перепелок и запивая их вином, принц Гаулы потребовал, чтобы дон Мамурра объяснил причины, по которым они с ним оказались узниками. В ответ Меняющий Обличья поведал необыкновенную историю Анны, Хранящей Тайну, которая не могла видеть своего отражения в зеркале. Голос рассказчика звучал глухо и ровно, задумчиво и четко, словно цокот копыт хорошего коня.
Я был тогда очень молод и находился вдали от родных мест – сражался с Нетерпимыми, теми, что сбиваются в плотную группу, закрывшись со всех сторон огромными щитами, и нападают на одиночек. В это время я узнал о смерти отца и, когда последний из Нетерпимых отрекся от своих ложных убеждений, я вернулся домой, чтобы занять отцовский трон.
Народ встречал меня как своего спасителя. Я успокоил трясущихся от ужаса и рыдающих подданных, пообещав защитить их от вторжения любого врага.
Никто не заметил, как началось молчаливое бегство, никто не знал, почему наше королевство начали покидать бабочки. Обнаружили это случайно: нескольких сборщиков меда, возвращавшихся с пасеки, вдруг окутало мягкое пестрое облако – огромный рой бабочек, которые, торопясь и наталкиваясь друг на друга, летели на запад.
И вскоре страну уже охватила паника: не зря улетают бабочки! Они предчувствуют что-то ужасное, чего не в силах предотвратить! Мой отец лежал на смертном одре, и оставшийся без направляющей руки народ погряз в нескончаемых спорах. Поля осиротели без этих крохотных существ, до которых прежде никому не было никакого дела.
И тут явился я и приказал соблюдать спокойствие. Для отражения возможного нападения неведомого еще противника я создал войско из ремесленников, крестьян и торговцев и возглавил его. Некоторые ветераны войны с Нетерпимыми нервно поглаживали рукояти мечей в надежде на то, что им вскоре удастся эти мечи обнажить. Я приказал произвести учет флоры и фауны, чтобы узнать, не исчезают ли и другие виды. Обнаружилось лишь некоторое уменьшение количества жаб и лягушек Мы ждали.
Вот тогда-то и явилась Анна, Хранящая Тайну. Ее присутствия никто не ощутил. Она нас видела, мы о ней не подозревали. Страхи постепенно улеглись. О бабочках забыли. Жители королевства вернулись к своим делам. Даже праздники снова начали отмечать. На Турнире Семи Цветов я выиграл каменные лавры. Когда меня короновали, я увидел Анну – улыбающуюся, нежную, прекрасную. Спокойную, как изваянный из мрамора конь.
Я подошел к ней. Мы разговаривали и пели там, где все пьют пиво, а музыканты играют веселые мелодии. Ее прекрасные глаза смотрели на меня нежно и серьезно. Я полюбил ее.
Начались дожди. И однажды я увез ее с собою в охотничий домик, над которым кричали ловчие соколы, и мы познали блаженство.
В тот вечеря потерял ее навсегда. Больше мы никогда не встречались. Четырнадцать лет мы прожили в моем замке. Я ей отвел Голубую башню. У нас родился сын. Но ее я больше не видел.
Когда мы покинули охотничий домик, когда я завернул Анну в свой алый плащ, когда мы скакали под дождем – Анна потерялась.
Я не мог понять: в моих объятиях покинула она ложе, своими руками посадил я ее на коня, сам вез под дождем. Но, когда развернул алый плащ в замке у очага, увидел, что по алому шелку рассыпались кудри другой женщины. Прекрасной, юной, другой. Я смотрел на нее в ужасе. Это было первое из превращений Анны, Хранящей Тайну.
Анна закрыла лицо руками и зарыдала. И тут же на моих глазах превратилась в десятилетнюю девочку. Я сделал шаг назад. Она отняла руки от лица, и я увидел глаза много страдавшей женщины. «Не смompu на меня, – сказала она. – Ты меня выслушай.»
И она рассказала о проклятии, павшем на ее род. Анна родилась в далеком городе на севере. Происходила она из богатой семьи ростовщиков – тех, что способны завладеть всем миром, не обнажая меча и не оглашая воздух воинственными криками. Ее предки когда-то подкупили смуглых фей, за что их проклял правнук слепого волшебника Тирезиаса. Много лет спустя проклятие коснулось Анны: ей суждено было менять облик всякий раз, как менялись ее чувства. «Чтобы никого никогда не обманывать», – как гласило проклятие, высеченное на камнях, которыми выложено ложе реки, протекающей по городу ее предков.
«Я – Анна, Хранящая Тайну, – рассказывала она дрожащим голосом, – у меня много обликов. Я – Анна, которая не может увидеть себя в зеркале. Все существа, что претерпевают превращения, бегут от меня. Меня боятся извилистые черви, скользкие жабы и легкие бабочки. Я – это множество женщин. Я тебя люблю, на ты никогда не сможешь любить меня. Мне лучше уйти. Отпусти меня».
– Анна, – спросил я, – будешь ли ты когда-нибудь снова той, которую я увидел в тот день, когда победил на турнире, той, которую я любил в охотничьем домике под соколиные крики?
– Этого никто не знает, – ответила она. – Пока была я невинной и невинной была моя любовь, я могла оставаться неизменной. А сейчас… посмотри на меня, любимый: я другая, хотя и люблю тебя так же преданно.
С того дня я без устали преследовал Анну, блуждая в лабиринтах ее сердца. Я прослеживал каждый ее взгляд, знал, что доставляет ей удовольствие и что вызывает отвращение, ощущал с нею моменты высшего наслаждения и присутствовал в минуты спокойного созерцания пейзажа, испытал вместе с нею все чувства, что испытывала она. Самое удивительное было слушать, как она поет: ее лицо менялось с переменой ритма, глаза вспыхивали с каждым тактом. Это ее глазами я познавал все предметы, делал все открытия, видел все цвета.
Родился наш сын, и в заботах о нем она стала почти той самой девушкой – спокойной, как изваянный из мрамора конь. Сына нашего, как вы уже, наверное, догадались, звали Брудонт. Он никогда не узнавал свою мать. Анна посвятила ему всю себя, но он называл ее разными именами. Она стала для него семнадцатью разными женщинами. Она говорила мне: «Я не мать. Я та, что не может увидеть себя в зеркале».
Анна становилась то одной, то другой. Однажды я увидел ее старухой со злым уродливым лицом, а когда она смеялась, превращалась то в девочку, то в похотливую шлюху, то в девушку-хохотушку. Королева и кухарка, крикливая толстуха и строгая аббатиса, она всегда представала прекрасной, всегда манящей. Те, кто говорил, что бегство бабочек предвещает беду, не ошиблись. Занятый только Анной, я забросил государственные дела, и земли мои опустошались варварами и захватывались тиранами. Народ, не ведавший истинных причин моего поведения, обвинил меня в равнодушии и пособничестве врагам. Я менял наряды всякий раз, когда менялась Анна, и получил прозвище «Меняющий обличья».
Явился Диомедес, и я заказал ему эти хитроумные и прекрасные сады, чтобы там наблюдать за превращениями Анны. Для создания садов понадобилось семь лет, и я разорил королевство поборами, чтобы оплатить все это великолепие.
Брудонт отправился изучать военное искусство к моему кузену Артуру. Анна потеряла всякую надежду и, не дожидаясь, пока характер ее окончательно испортится, а лицо навечно станет злым, решила навсегда покинуть эти места. А затем исчез Диомедес – растворился в созданном им самим высшем и совершенном порядке, превратился в собственное творение, заблудился в чудесном саду.
С тех пор я живу здесь – узник скорее меланхолии, чем сада: жизнь моя ушла на поиски моей возлюбленной внутри нее самой. Да и согласитесь, Галаор: можно ли желать чего-то еще, познав в одной женщине всех женщин сразу?