Проводив взглядом уходящего царевича, сдвинул на лицо картуз и откинулся под облюбованный куст. Оставшиеся девяносто минут — это много. Можно три раза выспаться. Как царевич в мелочах увязнет, особенно обратив на них внимание в других поселениях — мы с ним и о принятии законов вице-империи поговорим. А то живем «большой и дружной семьей» как бог на душу положит. Флаг есть, а государства — нет. Есть еще законы Российской империи. Но они ныне запутаны, дальше некуда. Разумного стряпчего с пером и скребком на них явно недостает.

Долгожданный обед проходил под взглядами многочисленных зрителей, наблюдавших, как за большим столом вкушают полтора десятка проглотов из «жюри». Кормили нас малюсенькими порциями от нескольких претендентов на лавры «повара столицы». Причем, разносолы были номерные, дабы не выдавать, кто именно их готовил. Оценки положено было записывать на листочек, и по окончанию обеда подводить результат.

Не скажу, что кормили шедеврами, хотя обед вышел вполне праздничным. Надо будет только со зрителями что-то сделать в следующий раз. А то кусок в горло не лезет.

После обеда, как и положено, тихий час — вышедший весьма громким от споров и подведения промежуточных итогов. Затем, до вечера, был первый тур армейских соревнований — то есть, бегали вдоль косы, стреляли и преодолевали препятствия под бурную поддержку зрителей. Обошлись без жертв, если не считать нескольких фингалов, да и то большей частью среди зрителей.

Вечером намечались «народные гулянья», посему подменил губернатора, проверив пожарный расчет и усиленные караулы. Нашему начальнику столицы было не до мелочей, он отбивался от Алексея, энергично изживающего те самые мелочи, о которых мы с ним днем вели беседы.

Ночь опустилась на разгоряченную солнцем и зрелищами Алексию мелким дождем, под который хорошо было засыпать. Ворочался под одеялом в пустом общежитии. Недоставало скрипов, шепотков за стенкой. Тихо как в склепе. Надо настенные часы повесить, чтоб тикали.

Второй день пошел по накатанной. Следующий тур армейцев, первый тур соревнований на стадионе. Правда, назвать стадионом размеченную поляну было несколько возвышенно, но будем считать это авансом.

Вообще, жаль, что батюшки забраковали название «олимпийские игры», назвав их язычеством. Для моего слуха «Императорские игры» звучит как-то не так. С другой стороны, первоначально на олимпийских играх у греков котировались только бег, борьба, прыжки, метание копий с дисками и на закуску, гонки колесниц. Правда, борьба у олимпийцев была многогранна, сюда и просто борьбу руками включали, и бокс и их смеси в разных пропорциях. Прыжки были не только с разбега, но и с места, причем с грузом, который разрешалось отбрасывать во время прыжка. Копья метали не просто на дальность, а с целью попасть в мишени. Много отличий от памятных мне «олимпийских игр». А если к велосипеду «прикрутить» еще пару колес, двигатель, крышу, фары и кресла, то можно ли назвать его «велосипедом»? Однако, название наших игр мне все одно не нравилось. Не глобальное оно какое-то…

Зато в состязаниях по метанию копий участвовали аборигены. Приятно. Хуже, что во многих дисциплинах мелькали одни и те же лица, переходя из «бокса» в метание «гранат» и на «бег с препятствиями». Кстати, последний вид был именно с «препятствиями» из дощатых стен высотой в два метра. Впрочем, отличий и в других дисциплинах хватало. Прыжки были через яму с водой, для психологической нагрузки и отсутствия «заступов». Бегали по пересеченной местности, в том числе по участку песчаного пляжа. Вместо гонок на колесницах устроили показательные, не идущие в зачет, гонки на «колидах»…

Сразу открещусь от наименования. Это все мастера чудят. Если расшифровать слово, то выйдет — «колесо движимое ногами». «Коло», соответственно — колесо, а «лид» или «ляд» — ноги. Был даже такой персонаж в русском волховском прошлом — Коляда. Славный кривыми ногами и повышенной потенцией. Сатир, словом. Его так и звали — «ноги колесом», празднуя зимнее солнцестояние. Вот мастера и «поименовали» новый класс транспортных средств…

Замечу, что эти выступления вызвали живой интерес. Двухколесных «болидов» имелось всего четыре, причем, три из них имели деревянные рамы. А вот ездить на них умел только подмастерье да пара его приятелей. В результате не удержался и вспомнил молодость, благо дисциплина пока вне конкурса. Не опозорился с огромным трудом. С еще большими сложностями отговорил Алексея от первых проб на виду у всего честного народа. Зато потом с удовольствием наблюдал шоу вихляющих гонок. Зрелище явно удалось.

Ночь на двенадцатое опять спал урывками. Вечером затеял «крайнюю» проверку «Аиста», и она затянулась. Утро выдалось туманным, пришлось откладывать вылет. Потом откладывать его еще раз. К одиннадцати утра прояснилось, и начались торжественные проводы «надежи и опоры».

Отправлялись мы вчетвером — «надежа», с опорой в моем лице, и запасной пилот из курсантов с пачкой склеек карт, дабы было куда заносить все, что сверху увидим. Четвертым членом экипажа, самым тяжелым, выступала запасная бочка с горючим, старательно загерметизированная, чтоб не так благоухала, и ящик запчастей. В крайнем случае, то бишь, при обледенении или еще каких невзгодах, будет, что сбросить с борта самолета. Кто сказал, что балласт только для дирижаблей нужен?

Торжественную, весьма краткую, речь самодержца пропустил, прогревая моторы. Вновь ощущался мандраж — пять часов в воздухе разом мы еще не болтались. Двигатели жалели. И далеко не летали. Но чего только не сделаешь «за ради пристижу».

Позади хлопнули створки люка, отсекая солнечный свет. Царевич протолкался на место второго пилота, немедленно уступленного ему курсантом. Видя их суетливые движения — самому полегчало. Подождал, пока все пристегнуться.

— Готовы?

Кивок Алексея и уставное «точно так» из грузового отсека дали понять, что тянуть некуда. Показалось, даже бочка булькнула утвердительно. Плавно сдвинул рычаги сектора газа.

— Поехали!

Вновь, в который раз, прокатились по «стиральной доске», вибрируя фюзеляжем и зубами. Зато после «кочек» момент отрыва кажется сладким, как глоток воды в пустыне. Летим! Даже с перегрузом летим.

— Закрылки!

Алексей старательно крутит штурвал, самолет слегка просаживается, но начинает веселее набирать скорость. Вроде никаких проблем не вылезло. Теперь и оглядеться можно.

Под крыло медленно уходила земля, слегка подернутая дымкой. Впереди блестел океан, выгибая спину. Правым виражем вывел «Аиста» на курс, параллельный берегу, оставаясь над океаном, чтоб меньше трясло в термиках. Высота постепенно росла, мы, как обожравшийся пеликан, постепенно карабкались к прохладе и широкому обзору.

Передал управление царевичу, воспользовавшись возможностью вылезти из кресла и глянуть на самолет через все иллюминаторы. Заодно пнуть курсанта, заворожено глядящего на землю вместо того, чтоб заносить увиденное на карты. Правда, пока места под нами знакомые, но порядок быть «должон».

Перелет по маршруту в хорошую погоду — дело скучное. После первого часа уверовал, что двигатели работают равномерно и козней против самодержавия не строят. Заблудиться, видя четкое побережье по правому борту — дело сложное, даже для аборигенов. Оставался последний фактор — погода. И вот она постепенно портилась.

На втором часе перелета стали попадаться разрозненные облачка, поначалу радостно пушистые, к третьему часу выстроившиеся плотным стадом по левому борту, над океаном. Отара недобро рассматривала мельтешащую перед ее носами «былинку» и постепенно серела от неудовольствия. Приказал сделать горизонтальную «скобку», вильнув в сторону берега.

Детали побережья стали видны лучше, но начало потряхивать на восходящих потоках воздуха, нагреваемого от земли стоящим почти в зените солнцем. Отара порычала на нас далеким громом и поползла вслед, перебираясь через прибрежную полосу. Приказал тянуть «Аиста» еще выше. Бог с ней, с картографией.

Одиночные облачка в голубом небе, как снежные сугробы. В них так и хочется «завалиться», посмотреть, как вихри винтов взбивают и скручивают пухлую «вату». Отара облаков это уже будто плотный «снегопад». Вроде не очень опасно, но ничего не видно. А вот «злая» отара — это лавина, от которой желательно быть подальше. По крайней мере, для низко и медленно летящего «Аиста».