– Вы сегодня просто ослепительны, – галантно произношу я вместо приветствия.

Но комплимент не помогает.

– Вы заставили меня ждать вас целых двадцать минут, – глядя на свои часы, говорит Грейс ледяным тоном. – Меня, наверно, приняли за уличную девку.

– Подходили клиенты?

– Вы первый.

– Искренне сожалею… Не о том, что я первый, а что заставил вас ждать… Но я заказал разговор с Болгарией, и очень долго не соединяли…

– Разговор, конечно, жизненно важный, – все так же холодно замечает героиня ночного шлягера.

– Не столько жизненно, сколько финансово! Вы же знаете, что в отношении богатства я не могу тягаться с вашим Сеймуром.

– Тогда почему вы ведете меня в это дорогое заведение? – спрашивает Грейс, нехотя приближаясь к входу в кабаре.

– Потому что разговор состоялся. И теперь все в порядке. А главное – вы и в самом деле ослепительны!

В своем сером костюме из плотного шелка, нарядной кружевной блузке белого цвета, с высоко взбитыми черными волосами она действительно выглядит хорошо.

Программу заведения пока что заменяет неистовый вой оркестра, из-за которого несколько дней назад бедный Хиггинс лишился последних остатков слуха. Обстановка все та же – банально-претенциозная. Разве что публики побольше по случаю воскресенья.

Занимаем маленький столик и молча выпиваем по бокалу шампанского, чтобы скорее привыкнуть к розовому полумраку и к волнующему ощущению, что мы снова вместе. Женщина, вероятно, ждет, пока стихнет рев джаза, чтобы задать мне очередной каверзный вопрос, а я жду, пока у нее рассеется дурное настроение.

Впрочем, разговор с Болгарией действительно состоялся – я не стал бы прибегать к уловке, которая завтра же будет раскрыта. Между двумя моими свиданиями – одно в тишине парка, другое здесь, в саксофонном верещании «Валенсии», – я сумел позвонить из отеля в Софию одному знакомому и обменяться с ним несколькими фразами, которые можно понимать по-разному. Я бы не имел ничего против, если бы Сеймур истолковал мой звонок как запрос по поводу его предложения. Это создало бы у него впечатление, что я к его словам отнесся серьезно, и если медлю с ответом, то лишь потому, что жду указаний. А для меня сейчас самое важное – выиграть время. Главная моя задача почти решена. Остается решить менее важную, скорее личного плана – вырваться из объятий Сеймура.

Чтобы усмирить наконец джаз, дирижер делает взмах руками, от которого чуть не взметнулся к потолку. И тут же в мертвой до головокружения тишине я слышу шепот Грейс:

– Майкл, вы меня любите?

– На это я уже дал исчерпывающий ответ, – нежно говорю я.

– Я имею в виду не какую-то там любовь, а скорее привязанность, дружбу…

– А, это другое дело. Я люблю всех людей. Одних больше, других меньше. Вы из тех, кого я люблю больше.

– А Сеймур?

– Перестаньте приставать ко мне с вашим Сеймуром. Ума – палата, согласен, но что из этого?

– Это опасный ум, – говорит Грейс. – Близость с таким человеком здоровья не прибавляет.

– Опасный?

– Его голова, как те тихие машины, что производят ультразвук.

– Слышал что-то.

– Машины, чьи звуковые колебания оказывают вредное действие на организм: при меньшей мощности причиняют головные боли, а при большей – убивают на расстоянии.

– Человеку пора привыкать к головным болям, – замечаю я, почти с кельнерской сноровкой наполняя бокалы.

– Интереснее всего то, что Сеймур питает к вам чувства, которые вы называете дружбой. Просто невероятно!..

– Если не ошибаюсь, он и к вам питает чувства, хотя несколько иного свойства.

– Вы путаете времена глагола, Майкл. Он, может, и питал какие-то чувства, но это было очень давно.

Отпив из бокала, она смотрит на меня своими сине-зелеными глазами, но взгляд ее настолько рассеян, что, кажется, она смотрит куда-то мимо меня.

– Помните ту драку в кабаке? И то, как Уильям бросился вас выручать? Не кто-нибудь, а сам Сеймур пришел на помощь! Если бы я не видела собственными глазами, ни за что бы не поверила.

– А вы ждали, что он будет спокойно смотреть, как те меня убивают?

– Ну конечно, именно этого я ждала. Я нисколько не сомневалась, что он до конца останется безучастным свидетелем, и не потому, что он боится, не из-за неприязни к вам, нет, просто в силу привычки смотреть на жизнь как на процесс гниения. И чтобы не пачкать руки, не станет вмешиваться в этот процесс.

– Я и в самом деле признателен ему, что он оказал мне помощь, но я и не подозревал, что это жертва с его стороны.

– А другой его жест?

– Какой именно? Потому что, если вы замечаете, число их стало угрожающе расти.

– Да, по отношению к нам – точнее, по отношению к нашим с вами отношениям.

– Но ведь вы сами говорили, что не надо путать времена глаголов?

– Это не имеет значения. Если бы кто-нибудь другой позволил себе то, что вы себе позволяете, уверяю вас, Сеймур тут же сделал бы из него отбивную котлету. И вовсе не из ревности, а так, в назидание, чтобы ни один простой смертный не смел посягать на то, что принадлежит самому мистеру Сеймуру. Можно подумать, что он в вас влюблен.

Я собираюсь что-то возразить, но в этот момент раздается предупредительное верещание оркестра и появляется уже знакомая парочка – госпожа с вуалью и горничная с зеркалом.

– Это, я полагаю, будет для вас интересно, – говорю я, когда оркестр несколько поутих. – Вы, если не ошибаюсь, еще не замужем?

Какое-то время Грейс наблюдает предбрачную церемонию. Потом, обернувшись к столу, бросает с тоскливым видом:

– Как глупо…

– Что? Брак?

– Нет. То, что в наши дни даже самое сокровенное превращается в жалкий фарс.

– Почему фарс? Красивое тело – это не фарс.

– Тело можно показывать и без свадебной фаты, – возражает женщина. Потом неожиданно, безо всякой связи, с каким-то ожесточением бросает: – Ненавижу Сеймура!

– Ненависть порой весьма двойственное чувство.

– Вполне искренне вам говорю: ненавижу его настоящей ненавистью.

– Возможно. Только чем я могу вам помочь? Застрелить его?

– Обезоружьте его, одурачьте, сделайте его смешным. Сеймур смешон! Голову бы отдала, только бы увидеть такое зрелище.

– Насколько мне известно, мужчин делают смешными преимущественно женщины. Так что вам и карты в руки.

– Это вовсе не женская игра. Не прикидывайтесь наивным. Я сегодня слышала часть вашего разговора.

– Невольно, конечно.

– Вольно или невольно, но слышала.

Она берет сигарету и с такой нервозностью щелкает зажигалкой, что при ее обычной невозмутимости это можно расценивать как психический срыв.

– Никак не выйду из-под наблюдения! – устало вздыхаю я. – Сперва датская полиция, потом Сеймур, а теперь – вы.

– Одурачьте его, Майкл, сделайте его смешным! – упорствует Грейс.

– Мне не совсем понятен смысл вашей терминологии.

– Возьмите деньги, которые он вам предлагает!

– Деньги никогда не предлагают просто так. Раз уж вы нас подслушивали, то должны знать, что Сеймур хочет получить взамен товар, которым я не располагаю.

– Но Уильям сразу не станет вас прижимать, я его знаю. Ему захочется купить вас не только долларами, но и своим поистине царским великодушием. Постарается связать вас нитью признательности. Вы получите все, что он вам обещал, и даже больше того. Он будет терпеливо ждать, пока вы сами не заговорите. Оставит вас в покое на неделю или на целый месяц. А мне потребуется всего лишь несколько часов, чтобы перебросить вас в какую-нибудь нейтральную страну, где Сеймур и обнаружить вас не сможет и тем более что-либо сделать.

– А вы что выиграете от этого? Свадебную фату?

– Брак вам не грозит, не бойтесь, – отвечает Грейс.

Я бросаю взгляд на эстраду: словно в подтверждение ее слов, невеста под вуалью, достаточно прозрачной, чтоб ничего не скрывать, удаляется от меня.

– Если хотите, я могу не надоедать вам и своей дружбой, – добавляет женщина, чтобы окончательно меня успокоить.