– А вы не хотите попробовать? – смотрит на меня Сеймур.
– Неинтересно играть при такой мизерной ставке.
– Верно, – подтверждает Берри, заливающийся потом. – Играть так уж играть..
– Игра! Что это за игра? – хмурит брови Сеймур.
– Так ведь… игра, она во всем… Вся наша жизнь – игра…
– Оригинальная мысль. Вы случайно не изучали теорию игр Борелла и Неймана?
– Меня интересуют не математические теории, а психологические факторы, – отвечает несколько задетый Берри.
– Именно психологические факторы! – подтверждает Хиггинс, внезапно выведенный из летаргического состояния. – Мы рассматриваем социологию как психологию общества…
Тут раздается голос Дороти:
– Помогите! Тут у меня настоящая лавина!
Дама в сером и впрямь выиграла большую сумму, и в металлический желобок с однообразным перезвоном сыплются жетоны – сплошной поток. Их насыпалось столько, что женщине действительно одной не справиться, и я услужливо подношу ей номер «Таймс», читать который я все равно не собираюсь. Дороти с сияющим от возбуждения лицом собирает жетоны и высыпает их в авторитетную британскую газету. Прижав к груди увесистую импровизированную мошну, она объявляет:
– Сейчас мы пойдем их пропивать!
– Избавьте нас от своего великодушия, – сухо замечает Сеймур. Затем, взглянув на часы, напоминает: – Нам пора отправляться к Тейлорам.
– Но что же я стану делать с этими жетонами? – растерянно спрашивает Дороти, продолжая неловко прижимать к себе обеими руками кулек с металлическими кружочками.
– Да бросьте вы их, – все так же сухо предлагает Сеймур. – Если для меня что-то становится обузой, я выбрасываю…
И поскольку Дороти смотрит на него так, будто видит в его словах шутку, он берет у нее кулек и опускает в ближайшую корзинку для мусора.
Все мои доводы, что у незнакомых людей мне делать нечего, не дают результатов.
– Вот вы и познакомитесь, – отвечает Сеймур и смотрит на меня с таким видом, будто лишь сейчас вспомнил о моем присутствии.
– Но ведь меня не приглашали…
– Будьте спокойны, туда никого не приглашали. Даже вас, Дороти, не правда ли?
Но так как на сей раз женщина в сером не намерена отвечать, Сеймур добавляет:
– Их гостиная чем-то напоминает городскую площадь. Люди просто-напросто пересекают ее, следуя куда-то в другое место. Кроме тех, которым всего важней игра… или тех, что смотрят на жизнь, как на игру…
Так что мы рассаживаемся в двух машинах, стоящих близ «Тиволи», и едем к Тейлорам.
Хозяева встречают нас с теми же стандартно-любезными улыбками, что и всех остальных. Может, один Сеймур пользуется несколько особым отношением, потому что вместо машинального «Как поживаете?» Тейлор адресует ему нечто иное: «Как это мило, что вы приехали, Уильям». Затем мы проходим в салоны. Супруги же остаются в прихожей, где им, по-видимому, суждено провести весь вечер, встречая и провожая гостей. Есть опасность, что эту милую пару бремя светской жизни очень скоро состарит.
«Салоны» – это пять-шесть сообщающихся комнат, обставленных богатой мебелью, которая, видимо, покупалась совершенно безразборно, потому что она так же пестра в смысле стилей, как и собравшиеся здесь гости. Что касается самих гостей, то, кроме фланеров, заглядывающих сюда только затем, чтобы опрокинуть рюмочку, тут можно встретить и представителей более оседлых племен, которые разместились на диванах, а то и просто на полу, застланном коврами. Это смесь изысканности и богемы, бритых и бородатых физиономий, мини– и макси-туалетов, причесок всех цветов радуги и самых различных языков индоевропейской группы. Единственное, что тут всех объединяет, – это питье. Все пьют виски, все одинаково страдают от жажды, так что кельнеры в белых смокингах непрестанно снуют с огромными подносами, принося полные бокалы и унося пустые.
Наша компания моментально рассеивается среди множества гостей, и я уже испытываю облегчение от того, что меня наконец оставили одного, но вот у самого моего уха раздается трубный голос Сеймура:
– Вы не находите, что здесь очень шумно и страшно душно? Пойдемте лучше туда дальше.
– Боюсь, что и там то же самое, – отвечаю я.
– Не совсем.
Он идет впереди, я покорно следую за ним, мы проходим из комнаты в комнату, протискиваясь через толпы, пока не попадаем в какой-то глухой коридор и не натыкаемся на плотно закрытую дверь красного дерева. Кельнер достает из картонного ящика бутылки виски и ставит их на низенький буфет. Видимо, этому человеку вменено в обязанность не только обслуживать гостей, но также бдеть возле этой двери, потому что первый его порыв – преградить нам путь, и лишь после того, как Сеймур что-то тихо сказал ему, нам дается возможность войти в загадочную дверь.
В просторном помещении если не прохладнее, то по крайней мере не так шумно, как в салонах. Ярко освещенное четырьмя старинными люстрами, оно все же кажется мрачным, может быть, в силу того, что панели красного дерева почти до самого потолка и вся мебель обита темно-зеленым бархатом. На окнах темные бархатные шторы. В этой минорной обстановке очерчиваются светло-зеленые четырехугольники игральных столов. За несколькими столами играют в покер, большинство же присутствующих столпилось в середине возле большого стола для рулетки. Мы тоже направляемся туда. Сеймур достает из бумажника снопик из десяти банкнотов достоинством пятьсот крон каждый и небрежно подает их одному из двух крупье в смокингах, главных распорядителей.
– Какие жетоны вы желаете иметь?
– По сто крон.
Пример обязывает – особенно после моего заявления о том, что я предпочитаю крупную игру. Правда, в подобных случаях я имею привычку держаться независимо. Выждав, пока крупье отсчитает пятьдесят больших пластинок для Сеймура, царственным жестом подаю единственный банкнот, за который получаю пять пластинок. Говоря между нами, я бы предпочел получить жетоны помельче, но крупье, видимо, решил, что мы с моим спутником люди одинакового ранга.
Наблюдаю за игрой Сеймура. Он ставит то на каре из четырех цифр, то на «шеваль», очевидно придерживаясь какой-то своей системы. У меня никакой системы нет, поэтому я ставлю один жетон на красный цвет, желая скорее разделаться со своим жалким капиталом и перейти в категорию зрителей. Как в больших казино, крупье поторапливает игроков: «Фет ву жу!», вращает ручку рулетки, пускает шарик и протяжным голосом предупреждает: «Рьен не ва плю!» Шарик подпрыгивает первое время, потом после некоторого колебания останавливается на красном. Человек в смокинге ловким движением подбрасывает еще одну пластинку к моему выигрывающему жетону и лопаткой собирает мизы проигрывающих.
Придерживаясь принципа вероятности, по которому цвет, однажды принесший удачу, имеет меньше шансов на выигрыш, я ставлю следующие двести крон на черный и опять выигрываю.
– Браво, Майкл, вы здорово следуете моему примеру, – слышу шепот Дороти.
Женщина становится слева от меня, видимо желая быть подальше от Сеймура, и подает крупье банкнот в пятьсот крон.
– Жетоны, пожалуйста, по двадцать крон!
Свободный крупье отсчитывает жетоны, а я тем временем ставлю еще двести крон на красный. На сей раз проигрыш. И чтобы больше не щекотать себе нервы, ставлю все шесть жетонов на красный.
Красный!
– Браво, Майкл! Вы в самом деле хороший ученик, – снова шепчет Дороти, которая решила поставить два мелких жетона на первую колонку.
Сеймур тоже видит мою скромную победу, однако воздерживается от комментариев. Он весь поглощен собственной системой, и его упорство, очевидно, приносит результаты, если судить по тому, как выросла перед ним стопка пластинок.
Не стану воспроизводить свою дальнейшую игру, чтобы случайно не наврать, потому что у меня самого нет сколько-нибудь верного представления о ней. У меня принцип один – продолжаю ставить на цвет. Решив, что в любом случае проиграю свой капитал, я наугад ставлю то на красный по нескольку жетонов, то на черный и не без удивления замечаю, что независимо от эпизодических неудач горка пластинок передо мной неизменно растет. По-иному, к сожалению, складывается участь моей наставницы. Вопреки тому, что ставки ее некрупные, она очень скоро расстается со всеми жетонами и вынуждена достать второй банкнот, а несколько позже – и третий. Зато Сеймур уже удвоил свои авуары… Лицо его лишено всякого выражения, в углу рта дымится сигарета, после каждого возгласа крупье он отсчитывает по десяти больших пластинок и ставит то на одно, то на другое каре.