25 августа, через три дня после выступления Ведемейера, Чан Кайши вызвал в свою резиденцию секретаря посла США Филиппа Фу и выяснил у него подробности, связанные с миссией Ведемейера. В руки секретаря, естественно, попадали фамилии лиц, которые обращались с теми или иными жалобами в посольство США на гоминьдановскую администрацию. Их ждала тяжкая доля.

Некоторые из окружения Чан Кайши пытались взвалить вину на США, прежде всего за «уступки» в Ялте за счет Китая. Другие стремились выдать выступление Ведемейера за изложение личных взглядов генерала. Премьер Чжан Цюнь пытался главным образом оградить от обвинений высших правительственных чинов. «Генерал Ведемейер, — заявил премьер, — уделил больше внимания лицам вне правительства, нежели в нем». Есть много проблем, заключил Чжан, о которых Ведемейер не имеет ни малейшего представления. Китайское правительство не изменит свою внутреннюю политику, торопился провозгласить премьер.

По-своему реагировал на выступление Ведемейера Сунь Фо. Еще совсем недавно он резко критиковал Советский Союз. Но теперь несколько скорректировал свою позицию. «Китай должен выяснить, — говорил он, — будет ли лучше для него после изучения результатов доклада Ведемейера быть на стороне США или Советского Союза». Заявление вызвало критику с различных сторон.

В январе 1948 г. генералиссимус все еще говорил об имеющихся у Гоминьдана шансах добиться победы. Гоминьдановская пресса вслед за лидером пыталась убедить в этом общественное мнение. Стремление выдать желаемое за действительность всегда присуще политикам, подпирающим диктатуру, особенно во время острых политических кризисов. Гоминьдановцы, обманывая людей, обманывали и себя.

Неудачи на фронтах гражданской войны тотчас же сказывались на экономическом положении населения, и это невозможно было скрыть. В июне 1948 г. пал Кайфын, и сразу же в Шанхае цены поднялись на 25 %. Росло недовольство, массовый характер приняло дезертирство из армии. Население Фуцзяни, Гуандуна, Гуанси, Юнъани восстало против воинской повинности, пополняло партизанские отряды.

В Шанхае заработок мелких торговцев и служащих не достигал прожиточного минимума. Подавляющее число трудящихся города зарабатывало в месяц до 15 млн китайских долларов, эквивалентным 3 американским долларам. На улицах — толпы истощенных, оборванных людей, безработных, находящихся на грани голодной смерти.

Чан Кайши повелевает начать продажу находящихся в ведении правительства предприятий (за исключением тяжелой промышленности) частным владельцам. Более того, он приказывает тем, кто имеет вклады за рубежом, возвратить свои капиталы в отечественные банки. Искушенные люди встретили подобный приказ с усмешкой. Три четверти этих денежных сумм, оценивавшихся в 2 млрд американских долларов, пребывали в тайных вкладах. Основные их держатели окружали генералиссимуса, занимая высокие правительственные посты; их вклады в США оценивались в 500 млн американских долларов. Доктор Кун немало насмешил своих соотечественников, заявив, что у него в банках США всего каких-то 30 тыс. американских долларов.

«Может быть, удастся остановить рост инфляции, выкупив значительную часть находящихся на руках бумажных денег?» — задавали вопрос отчаявшиеся советники. За время войны горы бумажных денег скопились в руках богатейших семейств Китая, связанных с ними крупных чиновников и спекулянтов. Но и в данном случае правящая элита погрела руки на приобретении у правительства золота за падающие в цене бумажные деньги. Каждая приобретенная таким путем унция золота стоила в 10 раз дешевле, чем пришлось бы платить за нее на рынке. Золото оставалось в американских банках, лишь переписываясь на имя частных вкладчиков.

Не успели утихнуть страсти, вызванные речью Ведемейера, как произошло событие, привлекшее всеобщее внимание. Сун Цзывэнь объявил о пожертвовании государству 300 млрд китайских долларов, составляющих общую сумму его вклада в «Янцзы девелопмент К°», на нужды пострадавших от войны вдов и детей. Этот жест был оценен на страницах печати как акт «патриотизма», «бескорыстия». В действительности Сун, принимая это решение, руководствовался отнюдь не альтруистскимн мотивами. Ведь критика его финансовых махинаций достигала тогда апогея. Сун, жертвуя немалую сумму для государства, убивал одним выстрелом двух зайцев. С одной стороны, он ограждал «Янцзы девелопмент К°» от расследования, а с другой — приобретал известность как патриот, что восстанавливало подорванный престиж.

Сун получил пост губернатора провинции Гуандун и начальника штаба генералиссимуса в Гуанчжоу, где, кстати, концентрировались деловые связи с Западом. С этими назначениями связывалась возможность консолидировать силы Гоминьдана на Юге. Сумма, ушедшая же из кармана Суна в виде пожертвования, была лишь небольшой частью огромного состояния его семьи, даже если не принимались во внимание его вклады в золоте в американские банки.

Критика Ведемейера, но в еще большей степени поражения на фронте заставили Чан Кайши обратить внимание на причины ослабления позиций Гоминьдана во всех сферах жизни Китая. В его речах пропадают оптимистические оценки сложившейся ситуации. Критический настрой выступлений генералиссимуса по поводу положения дел в войсках поражал своей откровенностью. Большинство командиров подразделений различного уровня, согласно представленному Чан Кайши анализу, вели «бестолковые сражения», не учитывая возможности противостоящего противника, не имея для этого необходимой подготовки, не желая «шевелить мозгами». Высшие офицеры раздавали командные посты членам своих семей, вели себя в подчиненных им войсках как милитаристы в своих вотчинах, заботились лишь о собственной выгоде. Коррупция среди командного состава достигла невиданных размеров. Военачальники вводили в заблуждение вышестоящее начальство относительно развития и результатов сражений. Такое положение, особенно если учесть низкий моральный и боевой дух гоминьдановских офицеров, приходил к выводу главнокомандующий, давно должно было привести армию к разгрому. Результатом деградации, потери революционного духа стало то, что «большинство народа считает членов партии Гоминьдан преступниками против государства и нации».

Выступление генералиссимуса по случаю нового, 1947 г. — а оно передавалось по радио — заставило лидеров Гоминьдана глубоко задуматься над происходящим. «Положение в деревнях ухудшилось, — говорил Чан Кайши. — Наша национальная мораль пришла в упадок… Спекулянты становятся миллиардерами за одну ночь… Бедные умирают от голода на улицах. Но, несмотря на это, огромные денежные средства тратятся в ресторанах и дансингах ради мимолетного веселья». «Высочайший» давал рецепт для избавления общества от такого рода недугов. «Патриоты, живущие в городах, должны ликвидировать свои ненормальные и нежелательные привычки». Но это был глас вопиющего в пустыне.

Критика вскоре забылась. Начинавшаяся «холодная война» обнадеживала лидеров Гоминьдана: американцы ради собственных интересов не бросят гоминьдановцев на произвол судьбы. В конгрессе США все больший вес приобретали идеи чанкайшистов, несмотря на разложение гоминьдановского режима. Рекомендации Ведемейера — создание коалиционного правительства, проведение кардинальных реформ — не представляли уже особой актуальности для генералиссимуса.

Окрепшая вера китайских лидеров в спасительную силу американской помощи содействовала принятию Гоминьданом решительных мер против инакомыслящих. В 1947 г. была поставлена вне закона Демократическая лига. Эта лига была единственной легальной организацией, находившейся в оппозиции Гоминьдану. И это решение объявлялось в канун выборов в Национальное собрание. В качестве основания для запрещения лиги явились обвинения ряда ее членов, якобы саботирующих войну с КПК. Демократическая лига объединяла либеральные элементы, ничего общего не имевшие с КПК. Сложилась, таким образом, казавшаяся на первый взгляд парадоксальной ситуация. Американская помощь, оказанная гоминьдановцам ради, как утверждалось, спасения «демократии», содействовала лишь упрочению разнузданной военно-бюрократической диктатуры. Запрет лиги вызвал бурю протестов. Сорок семь профессоров Пекинского университета издали по этому поводу манифест. Состоялись демонстрации.