Та эстетика режиссера Валерия Беляковича, что проявлялась в первых спектаклях еще только в зародыше, уже захватила начинающих артистов, посулив им безграничную свободу, возможности бесконечной импровизации во всем — в пластике, в тексте, в мизансценах… Постепенно, с течением времени, Белякович все это не раз уточнял, перепроверял, усложнял, но по сей день осталось в его спектаклях нечто от той давней поры. Может быть, это чувство свободы так сильно влекло их всех, от режиссера до начинающих артистов, что жили, су-шествовали они в условиях тотальной несвободы и просто негде было «отпустить вожжи»?
Занятия и репетиции с двумя бездомными группами продолжались тем упорнее, чем больше возникало преград на их пути. Валерий Белякович в 1976 году поступил на режиссерский факультет ГИТИСа, на курс к Борису Ивановичу Равенских, а спустя год нашел бесхозное помещение — цокольную пристройку к дому № 125 на проспекте Вернадского. Легенда гласит, что пристройка была не совсем бесхозной — в ней находился винный магазин, который то ли уже закрыли, то ли собирались закрывать (из-за чего и произошли чуть позже события, с одной стороны, чуть не прекратившие историю театра, с другой же — послужившие вящей его славе, но об этом мы расскажем в свое время). Но так или иначе власти Гагаринского района Москвы великодушно разрешили группе энтузиастов открыть здесь молодежный театр, а те сразу же придумали себе незатейливое название — Театр на Юго-Западе.
Так началась их история.
Началась она с того, что в районе Юго-Запада столицы стали происходить удивительные вещи: например, в одну отнюдь не прекрасную ночь исчезла внезапно часть забора, огораживавшего стройплощадку гостиницы «Салют», на другой олимпийской стройке пропал и никогда уже не нашелся сварочный аппарат, на строительстве жилого дома утром недосчитались кирпичей и дверных косяков, никогда не прибыла по месту назначения машина с цементом, выехавшая на доставку согласно графику… Зато в строящемся театре постепенно появились сцена, двери, кирпичные стены фойе…
Вспоминает Сергей Белякович: «Начинали „с нуля“. Сами стали делать сцену. Зал. Где доски брать? Где стройматериалы? Романыч ночами не спал, рисовал — он хорошо рисует — как сцену расположить, как ряды. Чтобы всем было удобно, видно; чтобы мы были как на ладони. Фонари доставали. Сварочный аппарат со стройки утащили. Со всем же тогда было трудно. Дома шили подушечки для зрительских сидений. Каждый должен был из своего материала сострочить такие подушки. Штук по десять…»
Валерий Белякович вспоминал, что они вдвоем с Авиловым делали все в театре — фактически строили его. Конечно, все ребята включились в работу, но основная нагрузка легла именно на Валерия Романовича и Авилова.
Белякович рассказал историю о том, как Виктор чудом не погиб, когда они сваривали зрительские ряды. Виктор сидел, сгорбившись над сварочным аппаратом, а рядом стояла прислоненная к стене огромная шпала. Виктор дернул шнур аппарата и не заметил, что стоявшая на нем шпала медленно начала сползать по стене. Белякович увидел это издали — он не мог успеть подбежать к Виктору, он только крикнул громко и беспомощно: «Ви-и-тя!!!», понимая, что жужжание аппарата не даст Авилову услышать, но то ли Виктор все-таки расслышал отчаянный вопль режиссера, то ли интуитивно что-то понял, он успел откатиться от этого страшного места. И едва откатился в сторону — шпала рухнула.
Театр создавали с энтузиазмом. Ходили побирались, по воспоминаниям Сергея Беляковича: «Разделили между каждым членом труппы дома и вперед: звонили и „здрасьте… мы в 125-м доме организуем студию театральную, у вас нет ненужных вещей?“ Пальто, брюки, шляпки… за неделю завалили весь театр шмотьем. Выбирали, что подходит. А у контейнера бабки караулили — разнюхали, что кто-то добро выкидывает… Репетировали по ночам. Виктор приезжал на своем МАЗе. Ему надо песок возить, а он на репетиции. А чтобы грузовик не заглох, его нельзя было выключать. И вот стоит эта громила на проспекте Вернадского со своим прицепом и „т-т-т-т-т-т…“ Ночью! Одну простоял. Другую. Жители начали жаловаться… Приходил в гримерку, так там повисал запах мазута».
Есть такое широко известное выражение: «Сквозь тернии — к звездам». В данном случае, тернии отдавали откровенным криминалом (украденный на стройке сварочный аппарат и другие, более мелкие пропажи) и припахивали мазутом. Тем радостнее устремлялись к звездам — к тому будущему, которое еще не виделось даже в самых смелых грезах, думать о котором было как-то неловко и страшно. Потому, наверное, время от времени не выдерживали. Валерий Белякович вспомнил как-то, что Авилов несколько раз собирался уходить: «Все ему это надоедало. У него, как и у моего брата, как и у всех этих ребят, отсутствовала первая ступень, необходимая для того, чтобы быть актером. Собственно, ступень та называется — желание. „Не могу без этого жить“. У них оно отсутствовало. И выжил театр первые пять — десять лет до того, как стали „актеры“ осознавать себя Актерами, понимать, каким великим делом занимаются, только благодаря моей энергии. Моему бешеному темпераменту. Сколько раз я брата и Витьку останавливал! Макарова, их одноклассника, так и не удержал…»
Первая ступень, о которой говорил Валерий Белякович, действительно чрезвычайно важна для людей какого угодно дела: нет желания — значит, все держится на принуждении. Да, он и держал их своей энергией, своей верой в то, что театру быть, но он и-то пришли к режиссеру, что называется, «от нечего делать», не испытывая острой тяги к театру. И вообще тяги не испытывая. По мысли Валерия Беляковича, именно это отсутствие первой ступени лишает человека очень многого: вкуса к литературе (от незнания литературы как таковой, шире школьной программы), а значит — и вкуса вообще, а значит — в какой-то степени и интеллигентности. Нет фундамента, а без него строить по-настоящему невозможно. И победила только вера Валерия Беляковича в то, что рано или поздно эти ребята осознают, каким высоким делом суждено им заниматься. До этого должны пройти долгие годы, но надо было ждать, ждать, сцепив зубы…
Бешеная энергия Валерия Беляковича побеждала многое. В достаточно трудных условиях, когда основная масса его артистов еще совсем не определилась и не готова была к тому, чтобы без устали работать, а другая часть — ребята из ТЮМа — была еще совсем «зеленой» и слишком юной, он объединил их в подготовке нового спектакля, который был отрепетирован за две недели. К слову сказать, эти неистовые ритмы остались у Валерия Беляковича на всю жизнь — он и сегодня выпускает свои спектакли стремительно, не давая никому передохнуть, так, что артисты едва успевают выучить текст. И в подобном способе работы есть своя особая манкость для актеров — постоянный кураж, нечеловеческий ритм, отсутствие времени на пересуды, обсуждения, на все то, что К. С. Станиславский называл «каботинством». Этим в Театре на Юго-Западе и не пахнет.
В буклете театра, выпущенном к 25-летию, читаем: «Ах, как важно было не ошибиться с первой премьерой, как важно было заявить о себе, привлечь зрителей, заинтересовать их… Но В. Б. вовсе об этом не думал — он попал „в десятку“ интуитивно — взял и поставил, не мудрствуя лукаво, разухабистое зрелище по мотивам русских водевилей, никаких особых сверхзадач перед собой не ставя и системой Станиславского практически не пользуясь. Хотя, пожалуй, сверхзадача все же была: расшевелить, раскочегарить публику, чтоб смеялась, хохотала она до слез, родимая, и била в ладоши, забыв на время про тяготы социалистического реализма. Успех, естественно, был ошеломляющий, и в зале уже после третьего представления стабилизировался аншлаг на все последующие 25 лет. Первым игрался водевиль „Урок дочкам“. „Русофильские“ эпизоды дедушки Крылова отбивались „русофобской“ музыкой ансамбля „Квин“, прозападнически настроенные сестрички-истерички Фекла и Лукерья в результате всего опростоволосились и в финале лихо отплясывали вместе со всеми „Коробочку“, аранжированную Джеймсом Ластом, символизируя победу русского духа над гнилым Западом, что и требовалось доказать. Зато во второй части…»