Есть поговорка: «Месть — блюдо, которое надо подавать холодным». Но ведь остывшая месть, как правило, обращена на тех, кто не виноват в страданиях мстителя. На таких же, в сущности, жертв, на детей и близких тех, кто совершил некогда подлость и предательство… Виктор Авилов не мог не задумываться над этим, создавая образ своего романтического героя — героя, которого мы восприняли и приняли в том возрасте, когда складываются, формируются идеалы, выковывающие в конечном счете характер и мироощущение на многие годы и десятилетия последующей жизни. А потому он сумел внести в бытие своего персонажа ту ноту двойственности и тоски по невозможности осуществления идеала, которая делала графа Монте-Кристо еще более притягательным для нас, давно переживших юные годы.
В самом начале фильма аббат Фариа говорит: «Мне нравится ваша улыбка…» — в ней, слабо скользнувшей по лицу узника, мудрый аббат сумел разглядеть незаурядную личность человека, пострадавшего безвинно и жестоко. И понял, что человек этот — пока не более чем глина, из которой можно вылепить подлинную личность. «Вы — чистый лист, — говорит аббат. — Нарисуем на нем портрет мудрого человека, аристократа духа… Быть истинным аристократом духа — удел немногих…»
Виктор Авилов умудрился каким-то непостижимым образом сыграть в фильме «Узник замка Иф» не только конкретную историю молодого, добродушного, влюбленного и удачливого парня Эдмона Дантеса, превратившегося по воле судьбы и недобрых людей в одержимого местью, холодного графа Монте-Кристо (в этом немало помогло то, что юного Дантеса сыграл Евгений Дворжецкий, история же, воплощенная на экране Авиловым, начиналась с замка Иф), но и тот непростой процесс, который пережили мы вместе со своим временем, восприняв идею восстановления справедливости любой ценой более многомерно и объемно…
И потому Монте-Кристо Виктора Авилова был не только «человеком-топором» и даже, быть может, совсем не им — он был страдающим бывшим (что представляется принципиально важным!) романтическим героем, сердце которого навсегда утратило теплоту и сочувствие, но мысль которого часто останавливалась перед им же самим задуманной и осуществляемой жестокостью. Останавливалась ненадолго, на время, чтобы все-таки победить… Это представляется особенно важным, если вспомнить «ход» Юнгвальда-Хилькевича с «раздвоением» единого образа между Евгением Дворжецким и Виктором Авиловым. Авилову с самого начала уготована была роль сначала узника, мучительно познающего себя в замке Иф, в общении с аббатом Фариа, а затем — холодного, неумолимого мстителя, рассчитывающегося со своими врагами за несостоявшуюся жизнь. Этот прием значительно упрощал работу артиста, но Виктор Авилов сам усложнил роль тем внутренним ощущением бывшего романтического героя, о котором уже было сказано. На протяжении всего фильма он как будто одержим двойственностью, душа жива одним, а разум — другим. Для того чтобы убедительно сыграть это, нужно немалое мастерство. И оно у Виктора оказалось. Скорее всего, не на уровне осмысленно освоенной профессии, а на уровне интуитивном, который дается человеку думающему, погруженному в предложенный материал. Человеку, по природе своей одержимому теми самыми идеалами благородства, честности, о которых Авилов говорил в связи с ролью Ланцелота. Ему важнее прочего было обнаружить в своем графе Монте-Кристо рыцарственные черты и, ухватившись за них, интуитивно выстраивать роль…
Вот это постоянное раздвоение мысли и чувства и составило особое обаяние его графа Монте-Кристо, который должен был пройти определенный путь, пройти его твердо и убежденно, чтобы в самом конце понять: важно совсем иное. Не случайно последними словами фильма стали слова графа Монте-Кристо: «Господи, спасибо, что Ты мне оставил возможность любить!» К этому ощущению, к этому признанию вел мстителя его праведный и неправедный путь — чтобы в финале вновь испытать любовь и поблагодарить за нее Бога… А это было возможно лишь в том случае, если вся история мести была пережита лишь в грезах. «Я никому не мщу, — говорит граф Монте-Кристо, — я лишь помогаю Провидению восстановить справедливость». В этих словах — самообман человека, пытающегося встать над Добром и Злом. Только самообман…
Думается, для Виктора Авилова это и стало главным в роли: счастье понять, что освободившаяся от трагических пут душа способна вновь полюбить, счастье пережить все самое страшное в грезах, оставшись в жизни высоким и чистым. Оставшись подлинным рыцарем…
Этим во многом оправдано несовершенство фильма «Узник замка Иф».
Первые в жизни Виктора Авилова съемки проходили для него невероятно увлекательно — он постигал новое искусство, к которому артиста давно уже тянуло; он впервые работал с другим режиссером и по совершенно иным «схемам». Он постигал специфику кино, потому что уже тогда знал: рано или поздно наступит время, когда он обязательно будет снимать сам.
Он учился репетировать не так, как в театре, существовать не так, как в театре. Овладевал новой профессией, но чувство ответственности оставалось неизменным так же, как неизменными оставались всепоглощающая страсть к работе и стремление делать все лучше других.
Галина Галкина вспоминает: «…Уйдя в кино, он стал для меня другим человеком. Поездки, знакомства с новыми людьми, другие впечатления. Это не могло не повлиять на Витю. Понимаю, что он попал в новый интересный мир. В нашем театре — одна школа, один мир. А в кино — другой. Естественно, открываешь для себя что-то совершенно новое. Неожиданное. Но наш театральный мирок разрушился. Порвался, как мешок».
Новые впечатления захватывали, в чем-то меняли его представление о жизни, о профессии, но только в чем-то. С дистанции изменившегося, раздвинувшегося горизонта театр приобретал четкие черты единственного, по-настоящему необходимого Дома. Ощущения жены артиста связаны, скорее всего, с тем, что они перестали быть постоянно вместе — в театре и дома, и его мысли о творчестве были связаны уже не только с тем или иным конкретным спектаклем, в котором, как правило, заняты были они оба. «Театральный мирок» не разрушился, он стал в каком-то смысле еще дороже, а вот семейный «мирок» начал давать первые трещины…
Виктор встретил на съемках в Одессе молодую женщину, которой суждено было стать его третьей женой, — Ларису. Об их знакомстве Лариса вспоминает: «Я работала на Одесской киностудии помрежем. Пошла работать к нашему общему, как оказалось, знакомому Андрею Борцову. Он был начинающим режиссером. Делал свой первый короткометражный малобюджетный художественный фильм. И там у него играли Света Смирнова — питерская актриса, Витя и маленький мальчик. А поскольку денег было мало, я пошла туда и костюмером, и ассистентом по площадке, и „хлопушкой“… Кем только можно было. Я тогда не знала, что есть такой актер. Увидела просто человека… Я уже год была замужем. Витя ухаживал очень красиво — однажды прихожу, а у меня на столе стоит огромный букет роз. И девчонки шушукаются. Я говорю: „Кто?“ Они улыбаются: „Актер, актер тебя заметил…“ Через несколько дней я привезла свой альбом со свадебными фотографиями. Положила и начала заниматься делами. Витя посреди съемочного дня куда-то исчез. Мне режиссер говорит: „Найди его срочно! У нас тут все готово, свет выставлен, а актера нет“. Я пошла искать его по закоулкам. И вижу: полумрак, сидит Авилов — на полу, под картинами — и листает мой свадебный альбом. Кричу: „Виктор Васильевич! Вас режиссер просит на площадку“. А он так серьезно: „Сядь. Это что? Твое?“ Я: „Ну… да… год назад вышла“. — „Куда ж ты так поторопилась?“ А он для меня тогда был дедушкой. Мне было восемнадцать лет, а Вите — тридцать семь».
Виктор все серьезнее думал о том, чтобы переменить свою жизнь, связать ее с Ларисой. Хотя и отчаянно мучился — Галину с двумя дочками оставить было очень трудно: они работали в одном театре, их связывали долгие и по-настоящему теплые отношения, человеческие и творческие, но вот пришла любовь…
Друзьям запомнились такие веселые жанровые картинки: мама Ларисы гналась за ним с веником по лестнице, а он, не дожидаясь лифта, бежал с девятого этажа на первый. «Артист!.. Свататься пришел!!! Ты сначала разведись!!!» — кричала на весь подъезд будущая теща и, периодически догоняя Виктора, лупила его веником. Или — другая. Лариса, сидя в комнате, спорит с матерью, отстаивая свое право на самостоятельность: «Я уже взрослая. Замужем была…» — «Сиди, взрослая…» — сердито отвечает мать, а Авилов внизу гуляет под окнами с букетом гладиолусов и зовет: «Ларчик!» Мать набирает полное ведро воды и выливает его на голову Виктору…