А что горит в сердцах функционеров и даху,китайских нуворишей… посредников, маклеров, дилеров? Как обычно, бизнес.

Они приезжают ровно вовремя, две совершенно обычных скорых помощи. Тонированные стёкла. Подъезжают к заднему, служебному входу в Больницу № 1, туда, где стоят помойные баки, переполненные мусором.

— Ничего не говорите, — шипит Ву, когда открывается дверь и они залезают. Уезжают на полной скорости. Фары высвечивают Сучжоу Бэйлу. В заднем отсеке скорой помощи видны бледные лица. Никто не разговаривает. Никто не курит. Полное сосредоточение.

Новый год. Люди едят, танцуют, слушают музыку, обнимаются. Бутылки вина, бутылки пива. Лица пролетают мимо длинными цепями. Никто не оборачивается. Будто скорой помощи и людей внутри вообще не существует. Может, так оно и есть. Остаток путешествия Пиао изучает свои пальцы, ладони… хитросплетение линий, которые никуда не ведут.

Они объезжают внутреннюю стену муниципальной тюрьмы, и перед ними открываются южные ворота. За ними сияют слепящие огни, размытые выгоревшие фигурки превращаются в комиссию по встрече из охранников и надзирателей. Пиао следом за доктором идёт по лабиринту коридоров; их окружают голые кирпичные стены и грязные бетонные полы. Темноту разгоняет ряд голых лампочек… и синхронные шаги. Раздевалка расположена в новом блоке, там до сих пор пахнет спешно наложенной краской, её капли застыли в полёте. Двойной ряд оливково-зелёных шкафчиков идёт в центр комнаты. Больничный персонал подходит к ним, снимает куртки. Открывают шкафчики в какофонии ударов стали по стали. Ву тянет старшего следователя за куртку, шепчет краем рта.

— Значит так, повторяйте всё за мной.

Халат и колпак крахмальной белизны. Пиао берёт их из шкафчика, снимает куртку, натягивает их, пряча кобуру от людей за дверцей шкафа. Чувствует себя неуместно. Дурацкое ощущение… так же ребёнком он ненавидел карнавальные наряды. Он разворачивается и видит, как фигуры в зелёной одежде протискиваются через двойные резиновые двери в следующую комнату. Старший следователь идёт за ними, Ву стоит у ряда раковин, на руки падает обжигающий поток воды. На линзах очков оседает пар.

— Мойте руки, повторяйте всё за мной, в точности.

Пиао смотрит и повторяет, трёт руки и предплечья под яростным потоком. Локтем нажимает на кнопку податчика… ладонями ловит розового слизня жидкого мыла. Растирает его в пену. Смывает. Сушит руки под потоком воздуха. Помогает доктору надеть хирургические перчатки; Ву, в свою очередь, помогает ему. Последняя фигура проходит через резиновые двери. С хлопком они съезжаются и закрываются, поднимая вихрь пропитанного лекарствами воздуха.

— Все остальные одеты в зелёное, а почему мы в белое?

Ву щёлкает перчаткой, поправляя край, и берёт стерильный набор инструментов.

— Очень умное замечание, старший следователь. Без сомнения вы так же заметите, что мы сейчас пройдём совсем в другую дверь. А теперь держитесь поближе ко мне и повторяйте всё за мной, иначе мы не сможем, как там вы это называете?

— Засунуть говно лошади в жопу?

Старик открывает дверь в дальнем конце раздевалки и идёт по короткому коридору, где от них бегают тени, вытянутые, как стамески.

— Именно, старший следователь. Именно.

За каждым окошком камеры — лицо. Руки стиснуты на прутьях, чёрные. Кулаки белые. Глаза Пиао бегут по шестиярусному блоку, длинные каменные пролёты, квадратные, с ровными углами, идут по трём сторонам громадного внутреннего двора. Лицо и кулаки за каждым окошком. Он вздрагивает, когда взгляд упирается в блок прожекторов… он видит, как два потока сине-белого света сливаются на полу в озёра, превращая ночь в день. Одно из озёр — взлётная площадка для вертолётов… и там стоит жирная чёрная муха Чжишэнцзи-9А «Дельфина», со знаком воздушных сил Народной Освободительной Армии на борту. Второй поток света упирается в группу людей у низкого подиума… надзиратели, чиновники, охрана. В руке какого-то функционера — пачка бумаг. Опилки, коричневые, как говно, налипли на их полированные ботинки. Кто-то прикуривает, смех, громкий и резкий, доносится от команды Чжишэнцзи… и в этой атмосфере раздаётся шёпот Пиао:

— Это что? Что тут происходит?

Ву отступает, держится в тени.

— Ждите. Смотрите. Следователи это должны хорошо уметь.

Доктор наслаждается своей властью. Пиао присоединяется к нему в тени, внезапно чувствует телом кожаную кобуру под халатом и сталь пистолета, который в ней спит. Да, он подождёт. Посмотрит. Он следователь, они это хорошо умеют.

Начинается морось. Мелкая, но занудная, она мочит каждый открытый клочок кожи. Полумесяцы между рукавами и перчатками. Между воротником и волосами. Директор тюрьмы рявкает приказ; ему совсем не в удовольствие мокнуть. И тут же всё ускоряется. Четыре охранника идут следом за парой, несущей винтовки, вытаскивают из темноты одного заключённого, потом второго, тянут через тени в озеро света. Те выглядят сонными, под успокоительным. Ноги волочатся. В опилках появляются четыре канавки. Заключённых вытягивают по стойке смирно, пока директор зачитывает их преступления. Приговоры. Отдаёт приказ. Заключённых ставят на колени. Охранники подходят. Винтовка одного упирается прямо в спину узника… второй прижимает оружие к основанию черепа своего. Выстрел. Ещё выстрел. Приглушённые удары волной гуляют между тюремными блоками. Два языка дыма медленными изгибами улетают в небо со стволов винтовок. Пиао закрывает глаза, под веками разливается красно-коричневый цвет… который пронизывают два серебристых лезвия. Когда он открывает глаза, трупы уже утащили вперёд. Два охранника переворачивают их на спины. Кровь разливается под ними озером на опилках, кажется, будто весь двор сейчас будет покрыт жирной чёрной жидкостью. Ву выходит в свет прожекторов. Мятые морщины его лица выбелены дочиста. Он выглядит лет на двадцать моложе, Пиао почти может представить его в расцвете лет. Муж, отец, любовник… а не иссохшийся старик.

— Пойдём, старший следователь. Смерть ждёт нас.

Директор и функционеры уже живенько бегут в укрытие. Впервые Пиао чувствует запах дождя, не похожий на слёзы… он пропитан порохом. Ещё он пахнет тёплой кровью на опилках. Следователь идёт вперёд в полуденный свет, глаза косятся. Рядом идёт старик.

— Пойдём, доктор. Смерть ждёт нас.

— Не говорите, просто повторяйте всё за мной.

Пиао опускается на колени в опилки. Повсюду кровь. Впитывается в халат, в штаны, в колени. Он уже представляет себе малиновые пятна, которые будет отмывать дома с кожи. Следит за каждым движением доктора Ву.

Смотрит, какие инструменты тот берёт. Стетоскоп. Маленький фонарик. Изображает все движения по поиску признаков жизни. Пульс. Сужение зрачков. Но всё указывает на то, что жизнь покинула тело в тот момент, когда разрядилась винтовка. Доктор Ву достаёт иглу из стерильной упаковки. Без промедления… втыкает её глубоко в висок заключённого. Пиао чувствует, как давление злобно стискивает его череп. Против желания тоже вытаскивает иголку из пачки. Сталь в свете прожекторов чиста, как стекло. Он медлит.

— Повторяйте всё за мной.

Медлит. В глазах Ву появляется тревога. Он смотрит через плечо на охранников, следящих за ними. Яростно шепчет.

— Давайте. Давайте.

— Сами втыкайте, доктор. Смерть зовёт вас.

Охранники придвигаются. Ву неуютно ёрзает на артритных коленях… шипит.

— Господи боже, да воткните её. Это же просто игла. Он ничего не чувствует, он мёртв. Давайте, или мы сейчас присоединимся к нему.

Ещё несколько секунд, и старший следователь втыкает иглу. Сначала кожа натягивается, потом морщится, вздувается… и из-под неё выкатывается единственная виноградина крови. Желчь подступает к горлу Пиао. Он светит фонариком в глаза заключённому. Ничего. Их цвет, жёлто-коричневый, потихоньку блекнет… как песок просыпается сквозь пальцы.

— Он мёртв.

Старший следователь ловит отражение собственных глаз в блеске очков старика.