Что до Тарранта… Он пристально смотрел на острие копья, направленного ему в грудь, и лицо его было не то ошеломленным — неужели кто-то мог осмелиться угрожать ему? — не то угрюмым. «Нож, вонзившийся в сердце, так же губителен для посвященного, как и для любого другого», — сказал он однажды. Земное Фэа еще волновалось в завихрениях последствий толчка, и он не отважился бы Творить, даже чтобы спасти себя. Не веря себе, Дэмьен подумал, что Джеральд Таррант выглядит так, будто внезапно понял, что смертен. Осознал, что завоевания многих веков в один миг могут пойти прахом, и один удар копьем предаст его душу аду, от которого он так старался спастись.

Тут Охотник посмотрел на Дэмьена — и что-то, что было почти улыбкой, мелькнуло на его губах. Что-то, почти похожее на юмор, блеснуло в его глазах.

— Полагаю, — спокойно сказал он, — что мы обнаружили ракхов.

31

Демон Калеста принимал форму медленно, как кровь застывает на открытом воздухе. Вместе с ним просочился и запах реки и смешивался с затхлостью никогда не проветриваемых залов Цитадели, пока свежий речной ветер не задохнулся в пряной сладости излюбленного фимиама Хозяина Лема.

— Ты нашел их, — прошелестел шепот.

Демон поклонился.

— Рассказывай.

— Их четверо: женщина, посвященный, еще двое. Посвященный опаснее всех.

— Разумеется. — Слова отдавались голодным эхом. — И нужнее всех. Их цель?

— Убить тебя. И заодно твоих слуг. Любую голодную тварь, что будет глупа настолько, что встанет на их пути.

— Какое тщеславие.

— Это священник придумал. Он главный.

— А посвященный?

— Он терпит.

Сдавленный смешок.

— Ты позаботишься о них, хорошо? Они не доставят много хлопот. Ты прочитаешь в их сердцах, что тебе делать. Как обычно.

Демон поклонился.

— Посвященного побереги. И женщину. Отними у них силу, если сможешь, пусть они по твоей милости окажутся на волосок от смерти, но доставь их ко мне невредимыми. Я… голодаю по ним.

Голос демона дергал нервы: низкий хрип, скрипение металла о металл.

— Я понял.

— Что до остальных… меня не касается, выживут они или нет. Делай что хочешь, только чтобы они не вмешались. У тебя удивительный инстинкт насчет выбора средств. Значит, они идут сюда? Прямо к нам в руки. Как удобно.

— И еще: посвященный боится солнца.

Тот, Кто Связывает застыл на мгновение. И медленно кивнул. Возбуждение, как наркотик, пробежало по хрупким от старости жилам, предвкушение обладания сладострастной судорогой взбудоражило дряхлую плоть.

— Это и в самом деле радостная новость, — прозвучал шепот. — Этого вполне достаточно, чтоб держать его в руках. Он дурак, если полез сюда! А женщина еще больше дура, так-то. Она мне однажды уже досталась. Что ж, я опять ее возьму. А потом… Ты, Калеста, сможешь забрать то, что останется. Служи мне верно, и я вознагражу тебя.

Демон поклонился. Намек на улыбку скользнул по его обсидиановому обличью; зеркальные глаза пламенели голодом.

— Как прикажешь, — просипел он.

32

Какое-то мгновение все молчали. Напряжение говорило само за себя. И жесты были достаточно красноречивы: руки ракхене сжимали древки копий. Ноги ракхене нащупывали опору поустойчивей, мышцы примерялись нанести удар. Глаза ракхене, исполненные ужасающей ненависти, смотрели одновременно в настоящее и в какое-то жуткое прошлое, туда, где одна разумная раса пыталась уничтожить другую. В отсветах кровавой резни нечего было сказать, просто не существовало способа сказать. Любые попытки договориться были обречены. Призыв к милосердию выглядел бы нелепой шуткой. Человек сам своими делами выпестовал себе куда более безжалостного врага, чем дано было сотворить любому порождению Фэа.

Дыхание Дэмьена прерывалось, ноги его захлестывала вода. Руки чесались достать меч. Не столько для того, чтоб пустить его в ход, сколько просто убедиться, что тот на месте: перевязь наверняка порвалась при падении, и река могла оставить его без оружия. Он повел плечами — легонько, пытаясь оценить вес снаряжения, — и острие копья кольнуло его в незащищенное тело так, что потекла кровь. Он застыл, косясь на Тарранта. Тот понял и осторожно, почти незаметно кивнул. «Хорошо, — понял Дэмьен, — я вооружен». Но хмурая гримаса вдобавок выражала и еще что-то. Священник опустил взгляд и увидел, что зачарованный меч его спутника — и его ножны, и тяжелый ремень, на которых они висели, — все исчезло. Таррант, должно быть, избавился от них перед тем, как прыгнуть в реку. «Дрянь дело». Мог ли Охотник сражаться врукопашную? При том, что его чародейское искусство нельзя было применять после землетрясения…

Их окликнули с нависавшей сверху скалы. Не то слова, не то рычание животного. Стражи Дэмьена напряглись. Тот, что приставил копье к груди Тарранта, посмотрев вверх, ответил на том же лающем наречии, и Дэмьен увидел, что Охотник подбирается для прыжка. Но драгоценный миг был упущен — мохнатый воин снова повернулся к пленнику. Охотник остался неподвижен, только губы сжались в ниточку.

«Из-за нас, — подумал Дэмьен. — Он может спасти себя, но не Сиани. Фэа еще слишком горячо, чтоб им управлять».

Он видел, как бывшую посвященную окружили темные фигуры, как Сензи пригнулся, словно готовясь к бою. «Погоди, — мысленно взмолился Дэмьен. — Их слишком много. Сейчас это безнадежно». И тут же увидел, что Сензи упал, а над ним столпились темные фигуры. Какая же отвага была скрыта в этом человеке — или это просто слепая преданность Сиани? — что он продолжал сопротивляться, пусть даже безрассудно, когда обстоятельства одолевали.

«Его никогда по-настоящему не испытывали на прочность, — угрюмо подумал священник. — Дай Боже, чтоб это никогда и не понадобилось».

Что-то упало со скалы и закачалось рядом с ними, в футе от земли. Веревка. Странная — больше похожа на скрученную ткань или сложное вязание в орнаменте узелков. Кто-то соскользнул по краю и пополз вниз, быстро перебирая пальцами — или когтями? — узелки на веревке. Так быстро, что это напоминало стекающую каплю. Существо преодолело последние футы и молча приземлилось на выступ рядом с пленниками. Оно было меньше ростом, чем его спутники, и куталось в многослойное пестрое одеяние, что закрывало его целиком, до запястий и щиколоток. Под этими покровами на плечах не было гривы, да она и не была нужна. Недостаток физической силы возмещался кошачьей подвижностью. Существо сделало только шаг, так что тени больше не выдавали его в лунном свете, но Дэмьен уже понял, почему эта женщина — а это несомненно была женщина — кажется такой знакомой.

— Моргот, — прошептал он.

И Охотник тихо ответил:

— Именно.

Она что-то крикнула, и хотя слова были непонятны Дэмьену, резкие звуки явно служили предостережением или приказом. Или и тем и другим. Язык существ состоял из свистящих созвучий и лающих гласных, совершенно чуждых слуху Дэмьена, и все же модуляции речи были знакомы. Где-то когда-то в далеком прошлом этот язык, несомненно, испытал влияние человеческого.

«У них не было языка, когда они оставили людские земли. Он развился уже здесь, в изоляции. Чему еще научились они, о чем человеческая раса ничего не знает?»

Один из их стражей что-то пролаял в ответ, и резкий тон ясно показывал, какой род действий ему по душе. Холодный ветер леденил тело Дэмьена, проморозив его промокшую одежду и волосы до того, что они покрыли кожу коркой льда. Глубоко внутри зародилась дрожь, последняя отчаянная попытка тела выработать тепло. Ледяное течение било его под колени. Его охватил страх и злость. Чувствовать, как холод бесполезно вытягивает остатки жизни, когда он может провести последние мгновения в бою. Захватив с собой нескольких врагов.

«Если эти ублюдки проспорят достаточно долго, я погибну от переохлаждения». Но что он мог — только сцепить зубы, чтобы те не стучали, пока переговаривались ракхи, — вполне возможно, что им хватило бы и этого стука, чтоб убить его, и вряд ли они стали бы доискиваться причины. Сиани была здесь, и это все решало. Если ее присутствие связывало руки Охотнику, о Дэмьене нечего было и говорить. Он не смел шевельнуться, чтобы гнев ракхене не обрушился на нее.