Гамарра протянул мне листок бумаги с адресом. Я стал читать: конечно же «Вистамар» [45]— вполне предсказуемый шаблонный ярлык, приклеиваемый к каждому жилому комплексу, расположенному недалеко от моря, затем номер корпуса, квартиры и название одного из поселков средних размеров, которые сковали побережье железобетонной цепью уродливых зданий, навсегда покончив с этим благодатным уголком природы.

— Больше никаких сведений? Например, род его деятельности или какие-нибудь привычки, — спросила Чаморро.

— А как же? — ответил Гамарра, напустив на лицо столько благости, что я даже растерялся — его поведение разрушало все мои построения о физиогномике как техники психологического анализа. — Здесь написано, что он представитель.

— Представитель чего? — поспешил вставить я.

— Там написано, представитель. А что и кого он представляет — неизвестно.

По лицу Гамарры бродила скользкая улыбочка. На какое-то мгновенье я засомневался, чему она обязана: то ли вожделению, внушенному прелестями Чаморро, то ли он просто наслаждался моими муками. А может, и то и другое вместе взятое, поскольку лейтенант откинулся на спинку кресла и, явно рисуясь, проговорил:

— Ты нас совсем ни во что не ставишь, Вила. Однако не воображай, будто меня каким-то образом задевает твое пренебрежение; все вы, северяне, одним миром мазаны, — я уже привык.

Меня так и подмывало объяснить ему, что к чему, но я уже давно научился избегать подобных ловушек в разговоре, а потому вовремя удержался. Зачем давать человеку пищу для переливания из пустого в порожнее?

— Право, я не так уж плох, как вы обо мне думаете, господин лейтенант, — ограничился я замечанием.

— Тебе лучше знать. Так вот, сержант. Я обещал продолжить поиски и сдержал слово. У меня припасена приятная неожиданность.

— Неужели вы его нашли?

— Конечно нет. Ты узнал бы об этом в первую очередь. Я не собираюсь делать за тебя работу, но облегчить ее — всегда пожалуйста. Тому не будет недели, как вашего Василия видели в одном модном клубе. По словам моих информаторов, он уже и думать забыл о своей милашке.

— Надеюсь, мне не придется умолять вас сообщить название клуба, господин лейтенант.

— Разумеется, нет. Название и адрес на обратной стороне листа.

Как и любому человеку, мне неприятно чувствовать себя последним болваном, но я вынужден был признать, что недооценил Гамарру. Перевернув листок, я прочитал: «Распутин».

— Надо же, какое совпадение!

— Я могу вас проводить, — предложил он как бы невзначай. — Эта часть побережья похожа на лабиринт, в котором легко заблудиться.

— Нет необходимости, господин лейтенант, — в ужасе отпрянула Чаморро. — Мы сами справимся.

Я бросил на нее взгляд. Выражение ее лица говорило: она скорее сунула бы голову в пасть Минотавру, чем согласилась провести еще несколько минут в компании лейтенанта.

Глава 9

Бедный Григорий

Мы разместились неподалеку от города в пансионате, принадлежавшем военному ведомству. В последние дни от невиданного наплыва отдыхающих здесь творилось что-то похожее на вавилонское столпотворение, преимущественно из отставников, которые не упустили случая отхватить себе лучшие номера. Нам повезло: кто-то отказался от брони, однако пришлось разделить один номер на двоих. Если совместное проживание и вызвало в Чаморро смущение, то она держала его при себе. Я же пришел в отчаяние. Мне, подобно Симеону Столпнику, [46]предстояла ночь сладких искушений от Лукавого.

Пообедали мы там же, в столовой пансионата, и после кофе я предложил Чаморро вздремнуть, разумеется, в одиночестве, а сам решил прошвырнуться по окрестностям или, за неимением лучшего, пойти в салон проглотить очередную порцию вздора, предлагаемого телевидением. Чаморро с благодарностью приняла мою жертву, и два следующих часа я провел в полузабытье, один на один с мрачными мыслями, прерванными ненадолго документальным фильмом — трогательной и печальной историей о постепенном вымирании львиного прайда в кратере вулкана Нгоронгоро. Не спорю, фильм от начала и до конца постановочен, тем не менее данное обстоятельство ничуть не умаляет его художественных достоинств. У меня слабость к таким историям; они ассоциируются с распутыванием тончайших нитей преступления. В них все подлинно, цельно, все закономерно и оправданно и одно явление неумолимо вытекает из другого. Тут не имеют значение ни содержание, ни идея, а важно, какими изобразительными средствами они передаются; даже такую высокую трагедию, как гибель львиц в Нгоронгоро, можно живописать тончайшими мазками истинного художника, а можно намалевать грубой кистью маляра.

Чаморро спустилась в холл около семи часов. Она приняла душ, подкрасилась и надела короткое платьице. Я напряг шейные мускулы, силясь отвлечь их от властного приказания нервных импульсов свернуть мне голову набок, но все напрасно — в мои ветреные мозги через округлившиеся глаза уже проникло видение стройных загорелых ножек моей помощницы, которые доселе не удавалось видеть ни единому смертному. Однако смотреть только ей в лицо оказалось не лучшим выходом. В то лето в прическе Чаморро появилось больше осветленных прядей, чем обычно, а когда она приглаживала волосы, то моя воля слабела, и по телу проходил уже испытанный несколько лет назад блаженный трепет. Она представлялась мне (и тут я сдаюсь на милость постыдной очевидности) живым воплощением Вероники Лейк. [47]Несомненно, Вероника — никудышная актриса, заносчивая, хамоватая, да еще и коротышка, но все эти и многие другие ядовитые толки в ее адрес не могли смягчить гнездившегося в душе болезненного чувства. Теперь судьба уготовила мне новые, более суровые испытания, подарив помощницу, обладавшую колдовскими чарами возрождать к жизни давно исчезнувшие миражи.

— Я решила заранее приготовиться к выходу, — объяснила она, увидев мою вытянутую физиономию. — Все равно мы скоро пойдем в клуб, верно? И лучше надеть что-нибудь легкомысленное, чтобы сразу вписаться в обстановку. Думаешь, сойдет?

— Еще как сойдет.

— Тебе, я вижу, не нравится.

— Конечно, нравится, — божился я.

В новом платье Чаморро чувствовала себя не в своей тарелке.

— Когда у тебя такое лицо, у меня возникает ощущение, будто ты меня экзаменуешь, — сказала она, опустив глаза. — И я никогда не выдержу экзамена.

Я был на волосок от признания, какого рода экзамен скрывался под моим оценивающим взглядом: лишь с такой очаровательной спутницей у меня появлялись шансы обойти громилу, обязательно стоящего в дверях «Распутина», — одного или в сопровождении какого-нибудь мужчины меня бы и близко к нему не подпустили. Но взыгравший во мне Симеон Столпник предостерег меня от опрометчивого шага, расценив его как капитуляцию.

— Что за нелепая мысль! — ответил я, стараясь унять предательскую дрожь в голосе. — Выбрось из головы эту чушь. А я пойду переоденусь.

Через полчаса мы пустились в путь. Гамарра предоставил нам машину, и, похоже, только потому, что никто из комендатуры не отваживался ею пользоваться, — громыхающий вонючий драндулет, которому место на распродаже металлолома и из-за которого наверняка будут лупить друг друга прутьями по голове скупщики ржавого железа. Было невыразимо жаль сажать в него такое эфемерное создание, как Чаморро, но что касалось меня, то я находился с ним в полной гармонии. Однако пришлось себя окоротить: Чаморро — не моя девушка, а подчиненная, мы ехали не на прогулку, а на работу, и машина была не просто машиной, а ведомственным транспортом, кстати, не таким уж плохим, принимая во внимание бюджетные ограничения, наложенные на нас компетентными властями по каким-то только им одним ведомым высшим соображениям.

По шоссе нам навстречу шел поток автомобилей, возвращавшихся с пляжа. Когда мы добрались до места назначения, в море еще бултыхались припозднившиеся купальщики. Мы припарковали нашу булькающую кофеварку на приморском бульваре. Небо быстро темнело, по листве пробежал живительный ветерок, и жара стала спадать. До открытия клуба еще оставалось время, и я предложил Чаморро прогуляться по набережной. Она согласилась.