— Пока не очень, — ответил я. — И чтобы мало не показалось, заделаю-ка я вам, господин лейтенант, еще один карамбольчик.

Я вкратце обрисовал ему историю Тринидада Солера.

— Послушай, Вила, — недоверчиво проговорил он, — я не пойму, чего ты добиваешься? Сварить наваристую похлебку из костей давно высохшего скелета?

— Пришлите мне фотографию девушки, тогда все станет на свои места.

— Конечно, пришлю, за этим дело не станет. Однако не забывай, отсюда до Паленсии путь неблизкий.

— Расстояние — не самое серьезное препятствие, с которым нам приходилось сталкиваться, господин лейтенант. У меня еще одна просьба: если вас не затруднит, то помогите мне выйти на некоего Василия Олекминского, и как можно скорее.

— Какого еще Василия?

— Дружка этой Котовой. Он нам нужен для опознания останков.

— Понятно. Тотчас отдам распоряжение. Не волнуйся, разыщем, но при условии, что он не залег на дно.

Перейра находился в отпуске. Мне было жалко тревожить его покой, хотя, надо признать, к моим альтруистическим побуждениям примешивался суеверный страх спугнуть удачу. А судья из Гвадалахары мнил себя птицей слишком высокого полета, чтобы терзаться бессонницей по поводу преждевременно закрытого дело Тринидада Солера. Так или иначе, но мы с Чаморро решили придержать новость до получения обещанной фотографии.

Фотография пришла на следующий день. Мы вскрыли конверт дрожащими от благоговения руками и таким же манером извлекли его содержимое. Моментальный снимок стандартного размера запечатлел огромного мужчину с рыжими усами и девушку, чуть ниже ростом, позировавшими на фоне моря. Мы с Чаморро впились взглядом в лицо Ирины Котовой.

— Она похожа на ангела, — проговорила Чаморро с горечью.

— Действительно ангел, но падший, — уточнил я.

— В нашем мире с ангелами сплошь и рядом происходят подобные вещи.

— Выше нос, Чаморро! Ты у меня совсем расквасилась.

— Ничего не могу с собой поделать, — уныло сказала она. — Ты только посмотри: у нее вся жизнь впереди, и она могла бы быть счастлива до конца дней, если бы не ее лицо. Красота подписала ей смертный приговор; она, будто магнитом, притягивает к себе жирных вонючих кабанов. И больше всего меня бесит, что за их скотство расплачиваются несчастные несмышленыши вроде Ирины Котовой, меж тем как кабаны продолжают нагуливать себе брюхо, похрюкивая от удовольствия в своих свинарниках.

— Не знаю. Все выглядит намного сложней и запутанней. Готов держать пари, она сознательно выбрала свою судьбу и была ею довольна, — возразил я.

— А мне кажется — по недомыслию.

При появлении Чаморро у нас в корпусе она сразу стала объектом перешептывания относительно своей не слишком ярко выраженной женственности. Имеется в виду распространение тех злостных слухов, кстати сказать, совершенно беспочвенных, которые, как сорняки, прорастают на любом месте, где собираются более трех человек. Хотя, может, и не таких уж беспочвенных: она действительно не носила юбок, никогда не подводила глаза и не красила губы. Я же, неоднократно и с удивлением наблюдавший, с какой необычайной сметливостью и воодушевлением она берется за расследование того или иного дела, полагал, что тут не обошлось без старания остаться незамеченной, и винил природную стеснительность моей помощницы. Но сейчас, после ее гневной обличительной тирады, строгость в подборе одежды и нежелание подчеркивать сильные стороны своей внешности предстали передо мной совсем в ином свете.

— Да не переживай ты так. Ведь не всех же их убивают, — заключил я, пытаясь ее утихомирить.

— Не всех. Тех, кто избегает гибели, используют до мозга костей, а потом выкидывают за ненадобностью на помойку. И эти дурочки доживают свой век в нищете, любуясь фотографиями, где они красивы и молоды, и пьянеют от ненависти к миру.

— В тебя сегодня словно бес вселился. Любой человек тоскует по юности, даже я, притом, что мне крепко досталось в молодые годы.

— Тебе трудно меня понять, сержант, — оборвала меня Чаморро с осуждением в голосе. — Ты — мужчина.

— Ради Бога! — взвыл я. — Красная карточка! Удаляю тебя с поля.

— Как скажешь.

— Ладно, Чаморро. Общение с тобой чрезвычайно поучительно. Но у нас незавершенное дело, а потому — за работу; она, как известно, является источником физического и умственного здоровья.

Удручающий разговор над фотографией Ирины Котовой выветрил у меня из головы весь энтузиазм, с каким начиналось сегодняшнее утро. Я всегда старался снизойти, в лучшем смысле этого слова, к несчастью людей, чью смерть мне случалось расследовать. В мои задачи входила попытка понять, кем они были при жизни, а затем, в пределах допустимого, вникнуть в суть их видения окружающего мира. И, как следствие, я привязывался к моим подопечным, точнее сказать, к тому, что от них осталось в зыбких воспоминаниях родственников и друзей. Подобный подход к расследованию требует бережного расходования сил. Но разве можно требовать от человека хладнокровия, когда дело, в которое он вложил столько ума и сердца, наконец-то стало на рельсы? Взывая к мертвым, мы продолжаем жить дальше, а жизнь налагает слишком суровые обязанности, чтобы сдерживаться в редкие минуты душевного подъема.

Окрылив себя надеждой, я сел за руль сам и на головокружительной скорости пролетел стокилометровое расстояние, отделявшее нас от мотеля. Стоял солнечный летний день, автострада была свободной, и, хотя сидевшая рядом Чаморро замкнулась и ушла в себя, я, услышав по радио хит летнего сезона (вздорную легко забывающуюся мелодию), увеличил звук и стал подпевать во всю мощь своих легких.

Чаморро вынула из кармана блузки фотографию Ирины Котовой и предъявила ее администратору Торихе. За прошедшие три месяца с момента нашей с ним встречи тот отпустил бородку, видимо, намереваясь предать себе вид скучающего аристократа, однако реденькая поросль на его лице не только не выполняла отведенную ей претенциозную роль, но, скорее, делала его похожим на телепроповедника из Майами. Парень уставился на фотографию немигающими глазами и смотрел на нее около минуты.

— Нет ни капли сомнения, — подтвердил он. — Это та самая девушка.

Глава 8

Приключения благородного капитана Труэно [40]

Лейтенант Гамарра позвонил мне из Малаги в среду сразу после полудня. Новости были неутешительными.

— Русский бесследно исчез, — мрачно сказал он.

— Только не это, господин лейтенант! — взмолился я.

— И у нас нет ни малейшего понятия, где его искать. Он оставил несколько адресов, когда подавал заявление о розыске. Вчера мы по ним наведались, но, как выяснилось, парень не появлялся ни на одной из квартир уже больше полутора месяцев. То ли вернулся в Россию, то ли переехал на Мальорку, а может, лежит сейчас на дне залива и кормит рыб.

— Попытайтесь еще раз, — попросил я. — Без его показаний я не сумею объединить дело об исчезновении Ирины Котовой с убийством в Паленсии. Если не удастся связать концы, в моем арсенале останутся лишь сумбурные, хотя и многообещающие гипотезы.

— Спокойно, сержант, мы делаем все от нас зависящее, — неприязненно ответил Гамарра, очевидно недовольный моей настойчивостью. — Однако не воображай, будто я все брошу и побегу ставить посты на дорогах. Без тебя работы хватает! Ты отдаешь себе отчет, куда ты звонишь и какое время года на дворе? У нас самый разгар курортного сезона, да еще и ярмарка. [41]

— Хорошо живете, Бог вам в помощь! — вырвалось у меня.

— Э, нет, Вила! Прибереги свои чертовы шуточки для другого случая. Это приезжие балдеют от травки и заливают себе глаза белым вином — а мы вкалываем как негры.

— Я и не думал шутить, напротив, хотел выразить вам сочувствие, господин лейтенант.

— Ладно. Поиски будут продолжены, обещаю. Но и вы тоже подсуетитесь, пока суд да дело. У вас теперь есть фотография, верно? Покажите ее кому-нибудь из судебных медиков в Мадриде, и пусть ее сличат с найденным черепом. Потом забейте информацию в компьютер — и полный порядок.