И. В. Усова и Т. В. Усова

Сестры влюбились в Даниила, младшая тогда же посвятила ему стихи, по — женски восторженные:

Заканчивались стихи так:

Набравшись смелости, прочла ему. Стихи тронули Даниила. "Он выслушал с очень серьезным лицом и попросил повторить, — рассказывала Ирина Усова. — Но я передала ему листок. Позже я как-то выразила свое огорчение, что не могу дать ему что-то большое и хорошее, а он сказал:

— Что вы… Вот хотя бы ваши стихи…" [258]

Возможно, к 39–му году относится его сближение с Усовыми. Тогда он провел месяц в Малом Ярославце с Марией Васильевной и Татьяной. Лето выдалось грибное, хождения с Татьяной по грибы были частыми и долгими лесными прогулками. Старшая сестра, уехавшая на полевой сезон, не без ревности рассказывала: "Мама с Таней снимали комнату у их знакомой Е<фросиньи>П<роферансовой><…>, а для Дани присмотрели светелку поблизости, так что питались они вместе. Вдвоем с Таней они совершали длительные прогулки по окрестным лесам и лугам, что, естественно, очень сблизило их. Видимо, могло казаться даже, что их дружба переходит уже в роман. По крайней мере, Е. П. сказала маме словами из "Евгения Онегина": "Я выбрал бы другую, Когда б я был, как ты, поэт". Когда Даня был увлечен своей работой и поэтому отказывался от прогулки, Таня, разумеется, не настаивала, а он говорил по этому поводу: "Какое всепрощение!"<…>

У Е. П. был крокет, и они иногда с увлечением играли в эту игру, теперь уже вышедшую из моды, но к которой Даня был пристрастен еще в детстве. В игре проявилась еще какая-то сторона Даниного темперамента. Однажды он "промазал" (видимо, какой-то ответственный ход) и от досады так стукнул молотком о землю, что сломал его! А потом очень "угрызался"… Да он и вообще склонен был "угрызаться", иногда даже из-за пустяков. Однажды у нас за столом он неосторожным движением столкнул уже пустую чашку на пол, и она разбилась… Как он расстроился!" [259].

Проферанцева, по словам Ирины Усовой, "немного знакомая с оккультизмом", заметила как-то, что у Андреева такая походка, какая "бывает у людей, отмеченных некой сверхчеловечностью" [260]. Ровесница и подруга Марии Васильевны, Проферансова жила в Малом Ярославце в ссылке. Ее в 1937–м приговорили за недоносительство на сына "к трем годам лишения права проживания в 15–ти пунктах" [261]. Мужа Проферансовой, а затем сына осудили по делу анархистов — мистиков. Им вменялась принадлежность к мистической организации "Орден тамплиеров". Оба погибли — муж в ссылке, сын в лагере.

В 1939 году Андреев знакомится с Ростиславом Митрофановичем Малютиным. В одном из протоколов допроса уже первого месяца следствия, под давлением "всезнающего" следователя, он рассказал об этом знакомстве. Малютин пришел в Малый Левшинский, сообщил

Андреев, "как сотрудник Литературного музея, с просьбой сообщить ему некоторые сведения биографического характера о моем отце. Постепенно наши отношения утратили официальный характер, мы неоднократно встречались, главным образом у меня на квартире, беседуя на различные литературные и частично политические темы. До войны я один раз был на квартире у Малютина, где познакомился с его женой Верой Федоровной и ее родителями". В беседах и Малютин, и Андреев, как он признался, соблюдали "определенную осторожность". Слишком жестокое было время, и слишком мало они были знакомы, чтобы позволить себе откровенность.

В мезонине небольшого дома на Якиманке вместе с сестрой жил герой "Странников ночи" Глинский. Там часто собирались его друзья. В этом доме одно время помещался Литературный музей. Конечно, это не связывает Глинского с Малютиным. Почти в каждом из действующих лиц романа узнавались если не черты, как в братьях Горбовых, то отсветы личности автора, совмещенные с чертами окружающих. Глинский — индолог, но для него Индия и Россия мистически соединены, как они соединены для Андреева. Как и он, Глинский не любит холода и севера, предпочитая палящий зной. Даже обреченность его, больного туберкулезом, переживалась автором как собственная (именно в эти годы он заболел спондило — артритом и вынужден был носить металлический корсет). Но способность Глинского собрать вокруг себя единомышленников, сплотить противостоящих диктатуре и безбожию — эту черту своего героя Андреев пытался найти вне себя и вне круга давнишних друзей. Представлялось ему, что должны быть и люди, подобные экономисту и подпольщику Серпуховскому. Чем-то похожим на него мог показаться новый знакомый, Малютин.

Все темы и мотивы писавшегося романа вытекали из жизни автора, свои духовные ипостаси распределившего главным образом между братьями Горбовыми. Серпуховской же, кому Алла Александровна среди знакомых прототипа не находила, представлялся проекцией тех черт, которые, считал Андреев, у него отсутствуют. В библиотекаре Бутягине можно предположить не только намек на Тришатова, но и увидеть любовь к литературе и истории самого романиста.

Индология Глинского, его теория красных и синих эпох — давние и заветные темы Андреева. В тридцатые годы книг, посвященных Индии, а тем более ее религиям, выходило совсем немного. Чудом казались тома собрания сочинений Ромена Роллана под заглавием "Опыт исследования мистики и духовной жизни современной Индии". Правда, один из томов долго не выпускался в свет, а идеи книги о Ганди объявлялись не только утопичными, но опасными и демобилизующими. Хотя власть к Роллану, после встречи в 1935 году со Сталиным продемонстрировавшему сочувственное отношение к "исторической миссии СССР", относилась с особенным вниманием. Василенко вспоминал, что именно Андреев познакомил его с "индийскими" томами Роллана, и они зачитывались "Жизнью Рамакришны", "Жизнью Вивекананды", "Вселенским Евангелием Вивекананды"… Слова французского писателя: "…если есть на свете страна, где нашли свое место все мечты людей с того дня, когда первый человек начал сновидение жизни, — это Индия", потому что в ней "процветают все виды богов, начиная от самых грубых до самых возвышенных, вплоть до бога Бестелесного, Безыменного, Безграничного" [262], Даниил Андреев считал безусловной и давно им самим выношенной истиной. Но для него, он понимал, путь в знойную землю, открытую мистическому небу, был закрыт. Оставалось искать Индию в трубчевских немеречах.

Алла Александровна сообщает, что последнее лето в Трубчевске он провел в 1940 году. Лидия Протасьевна Левенок неуверенно припоминала, что последний раз Андреев приезжал ненадолго, и называла весну того же года. Других сведений об этом нет, нет и "трубчевских" стихов этого времени. Но есть помеченные 39–м три стихотворения "трубчевского" цикла "Зеленою поймой". Два из них связаны с Дивичорами, и в одном из них появляется знакомый "дом у обрыва" в старом лесничестве и мелькает героиня, заставляющая вспомнить поэму "Лесная кровь":