Занимавшийся делом Угримова следователь по фамилии Седов с недобрым белесым лицом добивался признаний в "шпионской и диверсантской деятельности". Допросы шли почти ежедневно. Однажды Седов, по определению подследственного, бессовестный и злобный, но выдрессированный пес, избил его резиновой палкой так, что вернувшись под утро в камеру с черной, ставшей сплошным кровоподтеком спиной, он мог лечь только на живот. На одном из допросов, попав в кабинет Леонова, Угримов увидел справа диван, накрытый белой простыней. Поймав его взгляд, Леонов, усмехаясь сказал: "…Это после вчерашнего. Да, мы гуманны, очень гуманны, но всему есть предел, и мы принуждены будем применять к вам жесткие меры…" [404].

Другим зарубежным связным попытались сделать Фатюкова, привозившего в 45–м письмо от Вадима Андреева. Но главным обвинением оставался террор, чем-то серьезным подкрепить связи Даниила Андреева и его друзей с заграницей не удавалось.

9. Террористы

Абакумов в пути наверх готов уничтожить любого, — доносил Сталину на своего недоброжелателя, назначенного в мае 1946–го министром госбезобасности заместитель наркома внутренних дел Серов. Серов не догадывался, что вождю это качество министра скорее на руку. Но Абакумову успокаиваться не приходилось. За последний год ни об одном серьезном умысле покушения на подозрительного хозяина министерство не сообщило. Разоблачение в 46–м на Ставрополье группы "Союз борьбы за свободу", состоявшей из нескольких двадцатилетних комсомольцев и ученика 9–го класса, или американских шпионов, вроде литературоведа Сучкова, вряд ли относились к достижениям бдительности. Поэтому делу Даниила Андреева на Лубянке придавали особое значение, вели обстоятельно, не жалея сил. Одним из режиссеров дела был полковник Комаров. Алла Александровна запомнила его как человека "крупного, плотного, тяжелого, черного, с тяжелыми черными глазами" [405]. Она увидела его в Лефортово, куда подследственных после первого этапа следствия перевели по приказу Абакумова. Тогда же министр государственной безопасности отправил спецсообщение:

"21 июня 1948 г.№ 4248/а

Совершенно секретно.

Товарищу СТАЛИНУ И. В.

Об аресте в Москве террориста АНДРЕЕВА Д. Л. и ликвидации возглавляемой им антисоветской группы с террористическими намерениями. Всего по делу арестовано 16 человек" [406].

Читавший документ Сталин, издавна опасавшийся и ждавший покушений, сделал отчеркивания на полях только там, где речь шла о местах предполагаемых терактов.

О замысле покушения на сталинской даче:

"Об этом АНДРЕЕВ показал: "Я неоднократно обдумывал различные варианты осуществления своих террористических замыслов против главы советского государства. В частности, у меня было намерение искать возможность совершения покушения на главу советского государства в его подмосковной даче в Зубалово"" [407].

В Большом театре:

"Об этом АНДРЕЕВ показал: "… Я неоднократно задумывался над возможностью осуществления своих террористических замыслов против главы Советского государства во время торжественного заседания или спектакля в Большом театре, но опять пришел к выводу, что это неосуществимо, так как во время торжественного заседания или представления свет в зале гасится и делать прицельный выстрел крайне затруднительно, а в антракте трудно улучить момент, чтобы остаться вне публики, стрелять же прямо из публики я считал бессмысленным самопожертвованием, так как для того, чтобы прицелиться и произвести выстрел, необходимо какое-то время, в течение которого всегда кто-либо из окружения заметит и помешает осуществлению моих намерений…"" [408]

На Арбате:

"Помимо этого, АНДРЕЕВ в тот же период часто ходил по Арбату, выслеживая маршрут движения автомашины И. В. Сталина".

Остальные подробности вождя не заинтересовали, но эти следовало тщательно выяснить. И в Лефортово следствие началось как бы заново, большинство вопросов повторялись, драматургически выстраивая и прорисовывая картину разветвленного и тщательно подготовленного антисоветским подпольем террористического заговора, о котором доложили Сталину.

Допрос "главы террористического заговора" 28 июля вел вместе с заместителем подполковником Сорокиным генерал — майор Леонов. Невысокий, большеголовый, Леонов вначале сидел, слушая вопросы Сорокина и ответы Андреева, потом начинал спрашивать сам, то громко, с театрально — патетической интонацией, то с презрительной усмешкой, иногда вставая и расхаживая по большому кабинету:

"— Являясь активным врагом, вы замышляли более гнусные планы борьбы против советского народа. Показывайте об этом.

ОТВЕТ: — Я не хотел бы говорить о своих более тяжких преступлениях, но вижу, что скрыть их мне не удастся" [409].

Сам слог протокола свидетельствует о том, что признания облекались в формулировки, необходимые обвинению, и отличить то, что действительно говорил допрашиваемый, а что ему приписано, затруднительно.

Андреев признавался, что критически относился к жестоким методам коллективизации и индустриализации, а в протоколе говорилось, что он не соглашался "с решениями партии и правительства" и "озлобился против советской власти". Цель выбитых признаний — подтверждение главного пункта обвинения. Протокол звенел чеканными формулировками самообличений:

"Вся моя ненависть обратилась против Сталина, в лице которого я видел олицетворение советской власти, последовательного и твердого руководителя Советского государства. Поэтому, начиная еще с тех пор, я поставил своей целью убить Сталина.

Я был уверен, что смерть Сталина вызовет растерянность в Советском правительстве, активизирует в стране враждебные силы и ускорит падение советской власти.

Подготовляя себя к террору, я перечитал много литературы о террористах и, восхищаясь их решимостью, начал сам изыскивать возможность осуществления террористического акта против главы Советского государства" [410].

Вариантов возможного покушения на Сталина рассматривалось по меньшей мере четыре. Мы можем предположить, что их обсуждали герои "террористической" главы "Странников ночи". То, что все они — художественный вымысел, следствие во внимание не принимало, слишком реалистически и убедительно была глава написана.

Первый— покушение на даче Сталина, в Зубалово. Главной уликой стали летние поездки Андреева на дачу Муравьевых на Нико — линой Горе, находившуюся в нескольких километрах от Зубалово. Его друзья — дочь покойного адвоката и ее муж, Гавриил Андреевич Волков, в начале войны арестованный и в 43–м умерший в тюрьме, попали в сообщники. То, что Сталин после гибели Алилуевой в Зубалово бывать не любил, к делу не относилось — заговорщики этого могли не знать.

"ВОПРОС: — ВОЛКОВА знала, с какой целью вы поселились у нее на даче?

ОТВЕТ: — Прямо о своих замыслах ВОЛКОВОЙ я не говорил, но она знала о моем враждебном отношении к руководителям партии и Советского правительства.

ВОПРОС: — Какими сведениями для осуществления вашего вражеского замысла снабдила вас ВОЛКОВА?

ОТВЕТ: — Совершая с ВОЛКОВОЙ и ее мужем прогулки в район поселка Николина Гора, я после изучения местности пришел к выводу о том, что, пользуясь природными условиями, можно было бы под покровом лесов и зарослей проникнуть непосредственно к даче Сталина и во время его прогулки совершить террористический акт.