Год, который начался в Чикаго с постыдного распиливания сломанных наручников в «Коль и Миддлтон», окончился крушением надежд, не столько драматичным, сколько унизительным. Лучшее, чего ему удалось добиться, это работа в течение недели то в одном месте, то в другом, в основном в дешевых балаганах и за мизерный гонорар. Он надеялся, что с наступлением нового столетия его жизнь изменится. Причем, Гарри в это время потерпел еще одно унизительное поражение. Кто-нибудь другой отнесся бы к нему просто как к розыгрышу, но Гудини с его ранимой душой воспринял этот удар как возмутительное покушение на его достоинство.

В вестибюле отеля «Савой» в Канзас-Сити какой-то коммивояжер по имени Уилкинс заявил, что «сумеет запереть того парня, который сбрасывает наручники». Гудини зашел в телефонную будку, которая по размеру была чуть больше уборной и имела замок на двери. Чтобы позвонить, нужно было сначала дать пятицентовую монету клерку, который открывал дверь своим ключом.

Пока артист звонил, коммивояжер стащил со стола ключ и запер будку.

Стук, топот и вопли, которые издавал попавший в западню Гарри, были ужасны. Проказник Уилкинс успел смыться еще до того, как его сообщник наконец «нашел» ключ и выпустил Гарри. Гудини побежал искать злодея, и, скорее всего, изувечил бы его, чтобы отвести душу. Но не поймал.

Бесс, как всегда, посочувствовала мужу и смирила его гнев, но Гарри впал в самую черную хандру. Как и в Чикаго, он был уверен, что его карьера погибла, что он стал посмешищем Америки и никогда больше не посмеет показаться перед публикой. Бесс тактично дала ему понять, что никакого несчастья не произошло. Кого, в конце концов, волнует, что коммивояжер запер артиста эстрады в телефонной будке?

Кстати, такой конфуз Гарри суждено было пережить еще раз много лет спустя. На пирушке фокусников коллеги заперли всемирно известного мастера освобождений в… платном туалете. И эффект был тот же: необузданный гнев великого артиста, повергший всех в испуг.

Человек, создавший о себе легенду, должен быть в любое время готов к тому, что она подвергнется проверке на прочность. Гудини стал осмотрительным и осторожным.

И он начал давать всем понять, что все желающие сыграть с ним злую шутку могут ждать неприятностей, причем не просто словесной отповеди или щелчка по носу, а настойчивого и изнурительного преследования. Да и вряд ли он мог поступить иначе: артисты эстрады были завзятыми шутниками.

Гудини также позаботился о том, чтобы иметь при себе небольшое приспособление, которое на первый взгляд походило на перочинный ножик. Но лезвия в нем заменяли отмычки, которые подходили к большинству замков.

И все мрачные дни на рубеже веков Гарри непрестанно убеждал себя: Я — Гудини. Я велик. Я известен. Я на пути к богатству и ко всемирной славе». Очевидно, простое честолюбие переросло в навязчивую идею. Эта одержимость не покидала его, даже когда он стал богатым, знаменитым и всемирно известным, она преследовала его до самой смерти.

12

Молодой Самсон

Наступление весны внесло новую надежду в самые отчаявшиеся сердца, даже в артистов эстрады. Как заметил Чосер, весна — время, когда люди стремятся к паломничеству. Весна 1890 года не была исключением. Несколько американцев устремились в страны Старого света в поисках славы. Говард Торстон, карточный фокусник, плыл в Европу выступать в мьюзик-холлах. И Гарри с Бесс, после долгих ночных бесед, тоже решились на этот шаг.

Это было время расцвета популярности европейской индустрии развлечений, такого расцвета, что театральные газеты помещали осторожные объявления: «Зарубежные наклейки на чемоданах введут в заблуждение ваших друзей, придав вам облик бывалых гастролеров». Но не только на друзей хотели произвести впечатление артисты эстрады. Их основной целью были театральные импресарио.

Бесс первая узнала о поездке: «Мы отправляемся за границу. Они не видели ничего подобного Гудини». Увидев безмолвный испуг жены, Гарри заявил: «Какая разница, есть у нас реклама или нет. Мы сделаем ее, как только приедем. Мы сразим их».

Вначале у Бесс были сомнения. Но самоуверенность Гарри заразила ее. У мамаши Вейсс не было определенного мнения о решении сына: она боялась, что Эрик умрет с голоду на чужбине, но мысль о том, что он может поискать в Старом свете родственников, успокоила ее. Она приступила к составлению списка теток, дядьев и кузин.

Гудини было двадцать шесть лет. Они с Бесс едва наскребли денег, чтобы прожить неделю на корабле и пересечь океан. Единственным их достоянием была надежда — безграничная надежда и уверенность в том, что Гарри Гудини гений, для которого нет никаких преград.

30 мая весь клан Вейссов, включая плачущую мать, отчаянно маша платками, провожали супружескую пару, устремившуюся в рискованное предприятие. Неприятности Гудини начались, едва судно миновало песчаную косу: Гарри уже довелось познать морскую болезнь и вызванные ее ночные кошмары. Настал миг, когда он настолько обезумел, что Бесс пришлось привязать его к койке. А когда он заявил, что хочет выброситься за борт и прекратить эту агонию, она надела на него спасательный жилет.

Худо-бедно добравшись до Лондона, Гарри разыскал рекламное агентство и явился туда со своим альбомом газетных вырезок — летописью его подвигов. К полицейским участкам британцы были равнодушны. Они не верили газетам янки, в которых за взятку можно было напечатать что угодно. Когда же Гарри вытащил письма, подписанные шефами полиции американских городов, британские журналисты вспомнили о «хорошо известной продажности американской полиции».

В одном отношении Гарри допустил ошибку: с типично американской прямолинейностью показывая товар лицом, он заявил, что обладает «необыкновенной властью над наручниками и замками любых конструкций». Агенты еще не забыли братьев Давенпорт, дерзких янки предыдущего поколения, которые тоже заявляли, будто обладают сверхчеловеческими возможностями.

Гудини нуждался в импресарио. У него их еще ни разу не было. Его номера были слишком мелкими, чтобы позволить ему такие расходы. Но теперь ему нужен был кто-нибудь, кто занимался бы рекламой — британцы не любили людей, рекламирующих самих себя, особенно американцев.

Согласно старому правилу шоумена, гласившему, что всякая неудача в конце концов оборачивается успехом, судьба свела Гудини с англичанином по имени Гарри Дэй.

Помимо того, как Дэй был очень молод, даже моложе, чем сам Гудини, у него не было предрассудков против американцев. Новичок в мире шоу-бизнеса, он не страдал недостатком воображения, которое так необходимо в рекламном деле. Более того, он восхищался мужественными людьми. В этом нахальном молодом янки, страдающим одышкой, он чувствовал потенциальную знаменитость. Дэй никогда не жалел о том, что взвалил на себя такой груз: всего через несколько лет он и Гудини стали партнерами в «Кроч Эмпайр-театре» и других предприятиях.

В начале столетия лондонская «Алхамбра» была меккой для артистов разных жанров. Ее директор, Дандэс Слэйтер, потакая молодому Гарри Дэю, дал неизвестному американскому артисту неделю испытательного срока.

Трюк с наручниками был не нов для английской публики — «Белый Махатма», Самри Болдуин показывал его еще в 1871 году. Однако внимание Слэйте-ра привлекло то, что Гудини приглашал кого-нибудь из зрителей выйти на сцену с собственными наручниками. Слэйтер сказал артисту: «Если вы сумеете улизнуть из Скотланд-Ярда, молодой человек, возможно, я возьму вас на две недели». «Что ж, идемте туда не откладывая», — ответил Гарри, и Слэйтер согласился.

В Ярде комиссар сказал им, что «Ярд просто не может принимать участие в дешевых спектаклях для прессы. Если мы наденем на вас наручники, молодой человек, они будут настоящие, и мы не дадим вам никакого ключа.

Гудини нахмурился и, полный решимости, ответил: «Пожалуйста, надевайте наручники. Три пары, четыре. И кандалы на ноги тоже».

Комиссар Мелвилл достал пару наручников «дарби» из своего стола и направился в коридор.