До какой-то степени Кемаль был защищен своей боевой славой. Победы турок были редки: Дарданеллы, Кут-эль-Амара, в Месопотамии, под руководством Халиль-паши, дяди Энвера, в 1916 году, и всё. И кто поддерживал Кемаля? Известно дружеское расположение к нему Джемаля, который финансировал его поездку из Палестины в Стамбул, но морской министр далеко, в Дамаске, и его власть ограниченна. Другой большой друг, Али Фетхи, бывший генеральный секретарь «Единения и прогресса», всё еще в Софии. Правда, было еще дело Джемиля в июле 1916 года, но бывший офицер был повешен [14].

Осенью 1917 года Кемаль, похоже, больше не ограничивается только публичной критикой правительства и Энвера. В столице царит тлетворная атмосфера, и паша не может устоять перед искушением возможного заговора. Он познакомился с Исмаилом Хаккы. Главный интендант армии, Хаккы — необыкновенно влиятельный человек. Он должен защищать интересы армии от гражданских спекулянтов, от немецких аппетитов и обеспечивать ее снабжение. Ловкий человек, он умело справлялся с этой задачей, не забывая и о собственном обогащении. Кемаль и Хаккы часто гуляют у Босфора, что позволяло интенданту откровенно делиться с ним своими мыслями по поводу надвигающегося краха или о необходимости создания кабинета спасения, состоящего исключительно из военных. По просьбе Кемаля Хаккы называет кандидатов: Джемаль, Халиль, победитель под Кут-эль-Амара, и Кемаль. «А Энвер?» — срывается с губ Кемаля ненавистное ему имя. «Это наилучший выбор», — отвечает Хаккы. Услышав это, Кемаль заявил: «Я предпочитаю оставаться на командном посту в армии, чтобы защищать правительство, а не быть членом этого кабинета» [15].

Но Кемаль несдержан на язык, да и Стамбул невелик. Через несколько дней его вызывают к Энверу. Кемаль покидает его кабинет бледный и разъяренный: «Теперь Энвер-паша может предать меня суду военного трибунала… Исмаил Хаккы всё отрицает, я — единственный обвиняемый. Впрочем, Энвер может меня казнить, обвинив в подготовке государственного переворота». Снова Энвер вызывает «путчиста» в свой кабинет. Кемаль взял себя в руки и заверил его в своей преданности. Мало вероятно, что он смог убедить в этом главнокомандующего, так как вскоре Энвер приглашает Кемаля в свою резиденцию в Куручешме на берегу Мраморного моря. В приемной у него потребовали сдать оружие. Он отказывается и, не повышая голоса, зовет своего адъютанта. В это время появляется Энвер, и они начинают спокойно беседовать. Кемаль убеждается в том, что Энвер пытается избавиться от него, но делает это весьма неумело.

В середине декабря 1917 года наследный принц Вахидеддин совершает официальный визит в Германию, и Кемаль оказывается в его свите. Можно подумать, что Энвер, невысоко оценивающий скромного пятидесятишестилетнего наследного принца, рассматривает это назначение Кемаля как наказание. Однако Кемаль не умирал от скуки во время этого трехнедельного путешествия. Несколько раз он чуть ли не спровоцировал дипломатический скандал с принимающей стороной, подвергая критике официальную стратегию. Кроме того, во время путешествия Кемаль сблизился с Вахидеддином. «Между нами возникли в определенной степени доверительные отношения», — отметит он в своем дневнике в июле 1918 года. Наследник трона, будучи несдержанным, как и Кемаль, был покорен энтузиазмом паши, а Кемаль, в свою очередь, обнаружил, что вялость, инертность Вахидеддина — всего лишь маска, искусно используемая осторожным и амбициозным наследником. Кемаль критикует Энвера и немцев, он предлагает принцу возглавить армию, где он стал бы начальником Генерального штаба. Его светлость внимательно слушает. 4 января 1918 года они возвращаются в Стамбул. Вахидеддин занимает свое место во дворце наследного принца, а Кемаль остается без должности.

Острые приступы почечных колик вынуждают его оставаться дома в течение месяца, а в середине мая он отправляется на лечение в Карлсбад. Не много известно о его жизни в Стамбуле в течение этих четырех месяцев. Болезнь ограничила активность паши, но он всё же нашел время и силы, чтобы в марте дать большое интервью Рушену Эшрефу, молодому журналисту из «Нового обозрения». Непрерывно перебирая четки, он сам выбирал одни темы, избегая других: «Естественно, я не собираюсь говорить с вами о вопросах, касающихся военной тайны; они не интересуют ни вас, ни ваших читателей». Кемаль, чей облик напоминал сошедшего с полотен Рембрандта героя, красовался перед юнцом, делясь воспоминаниями о сражениях при Дарданеллах.

Почти каждая фраза статьи прославляла генерала. Особенно впечатляло перечисление ранений Кемаля. «Да, я заметил след от пули на правой стороне мундира. Находящийся рядом офицер спросил: „Вы ранены, эфенди?“ Я мгновенно подумал о том, как могло бы повлиять это известие на моральный дух солдат. Я тут же прикрыл рукой рот офицера: „Замолчи! Осколок шрапнели ударил меня в грудь, попав точно по карману, где были часы. Часы разлетелись вдребезги, а на груди остался лишь след от осколка…“» Как видно, болезнь не помешала Кемалю наслаждаться собственной славой и даже в некоторой степени стремиться увековечить свое имя. На журналиста Кемаль произвел неизгладимое впечатление, позже он будет одним из первых, кто присоединится к паше в Анатолии. Сам журналист тоже понравился Кемалю, и после интервью паша подарил ему фотографию с длинной дарственной надписью, где восхищался динамизмом турецкой молодежи, «стремящейся отыскать и распространять свет среди мрака и безнравственности сегодняшнего дня, уделяя главное внимание любви к родине и правде». И добавил: «Я рассматриваю вас как достойного представителя нового поколения. Я ожидаю от вас новых услуг, более существенных…»

Глава третья

НА СЕРЕДИНЕ ЖИЗНЕННОГО ПУТИ

Когда Кемаль прибыл в Карлсбад в июле 1918 года, прошло уже восемь месяцев с тех пор, как он покинул армию. А между тем под натиском англичан группа армий «Йылдырым» продолжала отступать. На западе Греция присоединилась к союзникам, что стало представлять серьезную угрозу для Стамбула.

Хуже того, в этой сложной ситуации Турция предпринимает рискованный шаг, грозящий конфликтом с Германией. В начале июня 1918 года Энвер бросает новую армию на покорение Кавказа. Это был амбициозный проект. Октябрьская революция устранила угрозу Российской империи. Социал-демократы, пришедшие к власти в Грузии, Азербайджане и Армении, не признали власти большевиков. Эти события вселили в Энвера огромную надежду: компенсировать потерю арабских стран завоеванием территорий, где проживает значительное число турок, что позволит Османской империи укрепить на востоке свое могущество, утраченное на западе и юге. В Брест-Литовске правительство большевиков согласилось покинуть Каре, Ардаган и Батум, утраченные Турцией после Русско-турецкой войны 1878 года; их будущее должно быть определено самими жителями при содействии Турции.

Референдум, «организованный» Стамбулом, превратился во всенародное голосование: 85 124 голоса в пользу присоединения к Турции из общего числа 87 048! После столь многообещающего начала Энвер разорвал перемирие с Кавказом, бросил войска на Батум и потребовал новых территориальных уступок. Азербайджан был готов признать протекторат «старшего брата», а вслед за ним и Армения, не имеющая возможности сопротивляться. И только Грузия решила сопротивляться и обратилась за помощью против турецкой экспансии к Германии. В июне 1918 года Берлин подписывает договор с Тифлисом, столицей Грузии, и направляет туда три тысячи солдат. Отправляя новую армию на Кавказ, Энвер хочет продвинуться, чего бы это ни стоило, к Тифлису, а точнее — к Баку и его нефти.

Положение турецкой армии безнадежно. А Кемаль далеко.

Перед фотоаппаратом застыл мужчина среднего роста, с канотье в руках, взгляд лишен обычного мощного магнетизма после двух месяцев изматывающей болезни. Лицо с гладкой кожей и небольшими усами со впалыми щеками и выступающими скулами выдает огромную усталость. Светлые волосы тщательно зачесаны назад. От кожаных перчаток до начищенных до блеска ботинок, от рубашки до брюк с образцовыми складками мужчина — живой образец моды.