В отсутствие русских греки заявляют свои претензии на Стамбул. Забыты три долгих года ожесточенных споров между королем Константином, зятем кайзера, и премьер-министром Греции Венизелосом, либералом, симпатизирующим союзникам. Греки Афин и греки империи едины в убеждении: союзники обещали им присоединение значительной части Западной Анатолии, в результате чего территория Греции почти удвоится, а население увеличится на одну пятую.

Они намерены воплотить в жизнь чрезвычайный проект: вернуть Греции ее мощь античного периода. Ненависть к туркам слишком неистова, давление всех, кто превозносит вечные права эллинизма, слишком сильно, столь ожидаемая возможность кажется слишком исключительной, чтобы в ней сомневаться.

В Стамбуле, где греческое население превышает двести тысяч и где находится сто восемьдесят православных церквей, греческие войска чувствуют себя как дома. Все поводы хороши, чтобы унизить турок, чтобы заставить их смириться с будущим возвращением Константинополя метрополии, обязать их салютовать бело-голубому флагу на балконе греческого генерала, прежде чем войти в яхт-клуб…

Англичане не разделяют вожделенных чувств греков по отношению к столице. Конфиденциальная брошюра, предназначенная для офицеров на Среднем Востоке, объясняет им, что «турки автоматически поступают в их распоряжение; порядок настолько важен, что мятежи населения недопустимы; тот, кто контролирует Стамбул, контролирует страну, а тот, кто контролирует тайную полицию и гарнизон Константинополя, контролирует город». Следовательно, достаточно контролировать тайную полицию и гарнизон Константинополя, чтобы контролировать страну. Военный комендант Калторп вскоре замечает, что обстановка на самом деле гораздо более сложная. Османское правительство, протестующее против «оккупации», не предусмотренной перемирием, не облегчает ему задачу. А что говорить о правительстве Великобритании, раздираемом туркофобами министерства иностранных дел и государственным секретариатом по делам Индии, обеспокоенным тем, что последствия политики в Турции скажутся на моральном состоянии индийцев, подданных его королевского величества?

А пока греческие и британские офицеры развлекаются на балах, устраиваемых в «Пера Паласе» местной буржуазией, желающей продемонстрировать своих дочерей и свое уважение к союзникам. Особенно бурное веселье царило на вечерах русской аристократии, покинувшей родину, а с наступлением весны начнутся морские прогулки на Принцевы острова.

Французы и итальянцы тоже не пренебрегают развлечениями в Стамбуле, но не чувствуют себя настолько привольно. Лишенные военного коменданта вплоть до января 1919 года французы не имели четких указаний по поводу их миссии, а когда Париж наконец направляет в Стамбул военного коменданта, полученные им инструкции не вносят ясность в неопределенность их позиции: «Изучать и предлагать правительству условия предварительного мирного соглашения или окончательного договора, которые обеспечили бы Османской империи нормальное существование и благосостояние, гарантирующее выплату долгов».

Что касается итальянцев, руководимых графом Сфорца, то, говоря откровенно, Стамбул их не интересовал. Их целью было получить то, что им было обещано секретным соглашением в Сен-Жан-де-Морьене в апреле 1917 года, — вилайеты Аданы и Измира. Это произошло в апреле 1917 года, то есть за три месяца до присоединения Греции к союзникам, которой Лондон и Париж также пообещали Измир и его окрестности! Итальянцы пытались колонизировать западное и юго-западное побережья Анатолии с конца XIX века. То, что для греков Измир или, скорее, Смирна (греческое и европейское название города) был символом древнегреческой культуры во мраке Османской империи, итальянцам было безразлично. То, что греки составляли почти шестьдесят процентов населения Измира, что именно им Измир обязан своим развитием, что Измирский вилайет — единственный во всей Анатолии, где подавляющая часть населения греческого происхождения, не меняло точку зрения итальянцев. Тем хуже для тех, кто надеялся переубедить их, напоминая, что сами турки признавали специфичность Измира, называя его гяуром,то есть неверным.

Население столицы также начинает постепенно замечать взаимные придирки, соперничество и разного рода «подножки», которым с удовольствием предавались между собой союзники. Вскоре стало ясно, что больше всего следует опасаться англичан. Поползли слухи о грубости и жестокости солдат его королевского величества; так, если они обнаруживали у турка холодное оружие, то тут же испытывали его эффективность, вонзая его между пальцами руки несчастного.

Кемаль, вернувшись в столицу, не хотел мириться со сложившейся, унизительной для турок, ситуацией; он относился к числу тех, кто хотел действовать. Позже, после окончания войны за независимость, когда будет создана республика, Кемаль утверждал, что хотел сразу создать организацию национального сопротивления в Анатолии. На самом деле всё было не так просто.

По прибытии в Стамбул он, сопровождаемый Рауфом, встречается с Иззетом. Перед уходом в отставку в связи с перемирием бывший великий визирь пригласил нескольких молодых энергичных офицеров вернуться в столицу, в их числе был и Кемаль, которого высоко ценил Иззет. Встреча Кемаля с маршалом началась плохо: он упрекал Иззета в том, что тот ушел в отставку. Иззет, как рассказывает Кемаль в своих «Мемуарах», в конце концов признал свою ошибку: он должен вернуться и возглавить правительство, а преданный Кемаль поможет ему составить список министров.

Чтобы Иззету снова стать великим визирем, считал Кемаль, достаточно, чтобы его преемник не получил поддержку парламента. Проявляя наивность неофита, забыв о прежних убеждениях о разделении армии и политики, Кемаль «облачается во фрак лоббиста»: «Я говорил с депутатами, которых знаю уже давно. Я хотел установить контакт с максимальным числом парламентариев. Я был в здании парламента, во дворце Фындыклы, в гражданском…»

«Я хотел, чтобы парламент не выражал доверия новому великому визирю… Я сделал всё возможное, чтобы убедить в этом моих знакомых депутатов. Однако они считали, что парламент будет распущен, если они не проголосуют за доверие. Я же им объяснял, что в любом случае парламент будет распущен и что следовало выиграть время с новым кабинетом Иззета». В группе, решившей убедить депутатов, Кемаль был самым последовательным и настойчивым. Он надеялся добиться своего, если ему удастся объединить «значительную часть депутатов» и высказать им свои идеи. После встречи с парламентариями он покидает их взволнованным и уверенным в успехе. Бедный генерал, по отношению к которому политика по-прежнему отказывается быть благосклонной! Подавляющим большинством голосов парламент выражает доверие преемнику Иззета. Кемаль, как он сам признавался, был поражен результатами голосования. Первый суровый опыт непостоянства парламентариев; Кемаль вспомнит о своей неудаче, когда столкнется со своим парламентом в Анкаре.

Таким образом, Иззет-паша выходит из игры. Его преимущество заключалось в том, что, будучи военным, он нашел общий язык с лидерами «Единения и прогресса». Тем не менее, как отмечал Фетхи в своих «Мемуарах», Кемаль всё же лишь относительно верил в «вариант Иззета»: «Иззет-паша, даже если бы он остался у власти, не смог бы сопротивляться давлению оппозиции, и султан убрал бы членов „Единения и прогресса“ из правительства». Кстати, султан согласился принять Кемаля, пожелавшего «откровенно высказаться по поводу необходимых мер».

Простое совпадение или совместный маневр, но юнионисты, оставшиеся в Стамбуле, тоже хотели подобной встречи. В течение трех ночей Фетхи, Рауф и их друзья собирались в доме Исмаила Канболата, бывшего префекта полиции, бывшего губернатора Стамбула и бывшего министра внутренних дел, «человека умного и отважного», по словам Кемаля. После побега триумвирата и роспуска партии «Единение и прогресс» юнионисты оказались в любопытной ситуации. Как отмечали англичане, юнионисты остались достаточно сильны «в стране, администрации, армии и полиции». Их влияние в стране таково, что они становятся настоящей проблемой для союзников, особенно англичан. «Таймс» даже пишет, что «Единение и прогресс» — «единственная эффективная партия, созданная в Турции».