Наконец вода в Дунае спала, болота просохли и началась постройка моста и гати для переправы войск. Рвавшийся вперёд Бенкендорф возглавил отряд «охотников» из казаков и переправился через Дунай одним из первых81. Однако в конце июля, когда сооружение моста было окончено и армия начала долгожданный переход на турецкую сторону, с Бенкендорфом произошёл несчастный случай. Шёл сильный дождь, дорога в низине снова превратилась в болото, и его ослабевшая от бескормицы лошадь рухнула на разбитой ногами и копытами гати, да так, что седок сильно повредил левую руку и ключицу. К болезненной травме в первые дни после падения добавились страдания из-за невозможности отмахиваться от приставучих мух и комаров.
Армия уходила вперёд, начала одерживать победы, а стремившийся к подвигам волонтёр терял время в тыловом Галаце — без привычных развлечений, даже без книг. Только к концу августа он отправился вслед отряду Платова и догнал его у крепости Кюстенджи (Констанца), расположенной на скалистом мысу, выступавшем в Чёрное уоре. Отсюда начинался легендарный Траянов вал, некогда служивший границей Римской империи, а позже — «цивилизованного» мира Европы. Бенкендорф не преминул упомянуть в своих записках этот «барьер, возведённый против варваров Севера, через который теперь двигались цивилизованные народы Севера против варваров Юга»82.
В 1809 году Кюстенджи была турецкой крепостью с двухтысячным гарнизоном «отчаянных разбойников из Болгарии»83. Этот гарнизон попробовал было отогнать передовые посты Платова, однако атаман отправил к крепости Бенкендорфа с двумя батальонами пехоты и четырьмя орудиями. Вновь окунувшийся в родную военную стихию Бенкендорф преследовал противника до самых городских стен, закрепился на городском кладбище и дал возможность подвезти артиллерию для обстрела крепости. Командовавший турками Измаил-паша в предчувствии артиллерийских бомбардировок и грозившей голодом блокады вступил в переговоры, окончившиеся согласием сдать крепость на условии свободного выхода её гарнизона. Турок отпустили с оружием и обозами, взяв с них честное слово не воевать против русских в этой кампании. Специально приставленный к уходившему противнику русский офицер проводил его до Балкан. А освободившийся Платов пошёл на запад, на соединение с главными силами Багратиона и подошедшим из Валахии отрядом Милорадовича. Войска под командованием трёх популярных генералов соединились в самом начале сентября и тут же нанесли туркам очередное поражение: 4 сентября Бенкендорф принял участие в бою под Расеватом. Это большое село на берегу Дуная, в пяти верстах от Траянова вала, было атаковано с двух сторон: Милорадович наступал вдоль берега реки, а Платов совершил глубокий обход и развернул свои полки к югу от позиций противника. Главной атакующей силой были построенные в каре пехотные полки. Они шли, ощетинившись штыками, и представляли собой совершенно неприступные даже для многочисленной и умелой турецкой конницы движущиеся квадраты войск. Бенкендорф командовал «двумя фасами» одного из каре. Много позже полковые историки Чугуевского уланского полка припишут своим старшим однополчанам честь участия в бою рядом с Бенкендорфом. В полковой песне появятся восторженные строки:
Их авторы не ошиблись, а просто перепутали: «в чугуевских рядах» Бенкендорф был позже, в самом памятном для него сражении под Рущуком, в 1811 году; но о нём речь впереди.
Сам Александр Христофорович вспоминал, что дело под Расоватом было решено в четверть часа85 (хотя в целом столкновение длилось около трёх часов), а видавший виды Милорадович вообще назвал его «охотой с борзыми»86. Тем не менее в далеком Петербурге победу оценили как долгожданный успех русского оружия по ту сторону Дуная. Багратион получил высший орден Святого Андрея Первозванного, Платов и Милорадович стали «полными генералами». Все нижние чины, участвовавшие в сражении, получили по рублю. На долю Бенкендорфа досталось «монаршее благоволение»87.
Нельзя сказать, что турки покорно наблюдали за бодрым продвижением Багратиона. Наоборот, они попытались использовать уход русской армии из-за Дуная для организации наступления собственных главных сил из Рущука на Бухарест. Сам великий визирь Юсуф возглавил войско в 25 тысяч пехоты и конницы, и на некоторое время главный город Валахии охватила паника. К счастью, генерал Ланжерон (тот самый, чьи подробнейшие мемуары остаются важнейшим источником по истории турецкой войны) сумел остановить турок, имея под началом шеститысячный отряд. Юсуф отступил к Дунаю и укрепился в крепости Журжа. Багратион тем временем подступил к важнейшей дунайской крепости Силистрия и 11 сентября обложил её. Крепость была прекрасно укреплена, её защищал 11-тысячный гарнизон, обладавший солидными запасами провианта и боеприпасов. Исход осады Силистрии определял результаты всей кампании 1809 года.
В этот критический момент произошло событие, заставившее Бенкендорфа забыть о войне. На бивуаке, в двух переходах от Силистрии, он получил письмо из Петербурга. Это было прощальное послание от мадемуазель Жорж. В нём сообщалось, что актриса выходит замуж за своего давнего спутника, танцовщика Дюпора.
Оказалось, Бенкендорф был не из тех, в ком чувство ревности ослабляет любовь. Наоборот, эмоции вновь всколыхнулись в нём. Утихшая было страсть подогревалась горьким чувством досады: «…Любовь, снова пробудившаяся во мне, сменялась огорчением от того, что я покинут… я не мог больше думать ни о чём ином, только о возвращении в Петербург, о необходимости расстроить этот брак»88. И покинутый любовник стал искать официальную возможность вернуться в столицу — бежать с войны он не мог. …
Тем временем сухой и неэмоциональный послужной список продолжает отмечать военные заслуги Бенкендорфа: «В том же году находился за Дунаем в первых атаках при крепости Силистрии и в других делах во время блокады оной; за сие вторично получил монаршее благоволение»89.
За туманным выражением «в других делах» стоит незнаменитое поражение Багратиона при селе Татарницы, фактически решившее исход кампании 1809 года. У этого села, в десяти верстах от Силистрии, расположился в укреплённом лагере визирь Юсуф, приведший свою армию на помощь осаждённому городу. Штурмовать Силистрию, имея в ближнем тылу двадцатитысячное турецкое войско, засевшее в окопах, траншеях и ретраншементах, Багратион не мог. Поэтому 10 октября он попытался атаковать укреплённый лагерь Юсуфа, вызвать его на решительное сражение, разбить, прогнать — и затем заняться осадой. Увы, на открытое сражение Юсуф не пошёл, а все попытки с наскока овладеть лагерем, ставшим настоящей полевой крепостью, турки отбили с помощью вылазки, предпринятой гарнизоном Силистрии. К вечеру битва стихла, армии застыли в прежнем положении.
Тогда Багратион решил снять осаду. «Если бы я имел 50 000 под ружьём, — писал он в своё оправдание Аракчееву, — тут бы штык мой был самым искусным дипломатом… визиря бы заставил подписать мир не на барабане, а на его, визиря, спине… Я вам описать не могу, какую нужду мы терпим… Даже я не имею, из чего себе есть изготовить…»90 Время, отпущенное природой для кампании, выходило. По уграм начались заморозки, быстро истреблявшие остатки подножного корма. Ослабли лошади; от этого и кавалерия не смогла проявить себя при Татарнице, и пострадали зависящие от гужевой тяги обозы и артиллерия. А начальник интендантской службы вообще прислал Багратиону рапорт о том, что снабжение войск, стоящих под Силистрией, невозможно, и он «отрекается»91. В довершение всех напастей в армии началась очередная эпидемия.
Среди всеобщего уныния Бенкендорфа радовало только то, что он поедет в Петербург — пусть даже с неприятными известиями. Именно ему, флигель-адъютанту, Багратион поручил сообщить императору своё решение о необходимости снятия осады, запланированного на середину ноября. Армия начала отступать вниз по Дунаю, обратно к переправе у Гирсова.