А Бенкендорф уже доживал в Париже оставшиеся до разрешённого отъезда недели. Когда же парижское «сидение» закончилось, он домчался в Петербург за 14 дней. Степень его спешки становится понятной при сравнении с тем фактом, что в октябре 1812 года срочные эстафеты Наполеона покрывали расстояние от Москвы до Парижа в среднем за 15 с половиной днейб8.

Жорж к тому времени уже прибыла в Петербург и остановилась в отеле «Норд». Именно туда явился с дороги Бенкендорф и только на следующее утро отправился представляться императору. Его ждал холодный приём. То, что флигель-адъютант из хорошей семьи привёз актрису с намерением на ней жениться, вызвало неодобрение и Александра, и Марии Фёдоровны (в этом случае не последнюю роль, видимо, сыграло ещё и признание в долгах). «Я чувствовал, — повинился Бенкендорф, — что она была права».

Нет, не женитьбы Бенкендорфа ожидала партия вдовствующей императрицы. Все предвкушали первый спектакль Жорж, на котором ей предстояло покорить Александра так же, как некогда Наполеона.

Поначалу события развивались в нужном направлении. 15 июля состоялся дебют Жорж на петербургской сцене. Ради неё играли «Федру» Расина. Уже за два часа до начала спектакля театр был переполнен. Прибыла на представление императорская семья и сам Александр I. Занавес поднялся…

«Мы увидели величественную женщину в прекрасном белом платье с маленькой диадемой на голове, в богатой мантии, — вспоминал потрясённый Жуковский, — походка, бледность её лица — следствие внутренней скорби, глаза мутные, лишённые последнего блеска, но полные выражения страстей, — всё изображало Федру, томимую внутренним неестественным огнём»69. Посетивший спектакль с участием актрисы чуть позже П. А. Вяземский добавляет: «Я до того времени никогда ещё не видел олицетворения искусства в подобном блеске и подобной величавости. Греческий царственный облик её и стан поразили меня и волновали».

Жорж доказала, что по праву носит титул королевы европейского театра. Как вспоминал присутствовавший на представлении С. Т. Аксаков, «восторг зрителей был таков, что от хлопков и криков дрожали стены»70. О том же докладывал Коленкур Наполеону.

Но среди зрителей не было… Бенкендорфа. В этот день он по должности исполнял обязанности дежурного адъютанта при государе императоре. А тот, отправляясь любоваться Жорж, «на всякий случай» оставил своего подчинённого во дворце на Каменном острове. Сказать, что Бенкендорф был огорчён, — всё равно что не сказать ничего.

Диалог Александра I с Жорж в первый же вечер после спектакля вышел за рамки обычной учтивости, а после следующего спектакля (это была трагедия «Меропа») император признался Жорж, отирая глаза: «Поверьте, это первые слёзы, которые я проливаю в театре!»

Не успело миновать лето 1808 года, как актриса Жорж была приглашена к царю в Петергоф для дебюта в несколько иной роли. Придворная партия императрицы-матери возликовала, но очень ненадолго. Это оказалось такое представление, продолжения которого Александр не пожелал. В разговорах с Коленкуром он признавался, что сожалеет о том, что актриса не свободна и «является вещью французского императора», хотя Наполеон заранее предупредил своего посла: «Актрис могут оставлять у себя и забавляться ими, сколько угодно»71, — что тот и передал Александру.

Замысел Толстого и придворной партии «друзей императрицы» в Петербурге не удался. Мария Антоновна Нарышкина стойко придерживалась правила «не обращать внимания на увлечения», и государь, отдав дань сиюминутному удовольствию, возвратился к прежней привязанности.

Но театральный успех Жорж возрастал после каждого сыгранного спектакля. Фурор достиг высшей точки после представления 31 августа «Семирамиды» Вольтера. Прежняя любимица публики, Катерина Семёнова, отошла в тень на несколько месяцев (при этом она посещала все спектакли соперницы и готовилась к реваншу). В октябре 1808 года Жорж поехала в Эрфурт, где состоялось свидание Наполеона и Александра, и играла там для них в классических трагедиях. По слухам, императоры даже обменялись парой фраз о всевозможных достоинствах актрисы.

А что запомнила сама мадемуазель Жорж от первого года своего пребывания в Петербурге? Череду представлений, балов и приёмов. Рандеву с великой княгиней Екатериной Павловной. Празднество в доме старого графа Строганова, встречу там с сестрой императрицы. Нитку жемчуга, присланную на следующий день стариком Строгановым вместе с короной «Жорж-Мельпомене». Выходку принца Вюртембергского, представившегося собственным лакеем и умолявшего принять кольцо с великолепными бриллиантами и бархатный кошелёк, наполненный золотыми луидорами. А вот Бенкендорфу в мемуарах актрисы опять не нашлось места.

Но, быть может, это были обиды обманутой любовницы, стремление отомстить хотя бы молчанием в мемуарах? Ведь в 1808 году, в письмах матери, Жорж распространялась о достоинствах своего «доброго Бенкендорфа» и даже примеряла подпись Жорж-Бенкендорф11. Да и Александр Христофорович вспоминал, что через некоторое время преодолел отчуждённое отношение света к этому роману и поселился вместе с Жорж в её апартаментах, в видном и дорогом доме Косиковского на углу Мойки и Невского проспекта (ныне Невский, 15). Несколько месяцев они жили открыто почти как муж и жена.

Это «почти», видимо, и было той границей, которую установила для своего подопечного Мария Фёдоровна. Она умела быть жёсткой и требовательной в принципиальных вопросах. Выступая покровительницей актрисы Жорж, она всё же не хотела видеть «девицу Жорж» в роли «мадам Бенкендорф».

Чувство долга влекло нашего героя на поля сражений со Швецией (ведь именно воевать он отпросился из Парижа); но пока недавний дипломат наслаждался почти семейной жизнью в Петербурге, война неожиданно быстро закончилась. «Кто-то приобрёл… громкое имя, а я этот шанс упустил», — сожалел Бенкендорф в мемуарах. Оставалась возможность отличиться на войне с Турцией, затухшей было в 1808 году и вновь разгоревшейся в 1809-м. Теперь Бенкендорф осознал, что если он пересидит в Петербурге и эту кампанию, то «честь его будет запятнана». Он упросил императора отправить его в действующую армию генерала Прозоровского, в Галац.

Двадцать девятого мая 1809 года было опубликовано официальное уведомление военного министра «об отправлении флигель-адъютантов Ставицкого в армию князя Голицына, а Бенкендорфа в армию генерала Прозоровского».

Сцена прощания с Жорж прошла в лучших театральных традициях. Мадемуазель провожала Бенкендорфа до самой Гатчины. Затем последовали громкие клятвы в вечной любви и верности до гроба, обещания преодолеть любые испытания, непомерная грусть расставания и т. д. и т. п.73

…А через некоторое время произошла полная перемена декораций. Петербург облетела весть о том, что французские актёры собрались отпраздновать кряду три бракосочетания. С. Н. Марин откликнулся стихотворной репликой «Свалился Гименей как бомба за кулисы…», в которой были такие строки:

Мужем актрисы стал бежайший с ней из Франции танцовщик Дюпор, её давний «подручный» любовник и, надо сказать, действительно блестящий танцор. Когда Бенкендорф узнал об этом, он, по собственному признанию, был болен три месяца. Однако за телесным выздоровлением последовало и душевное: «Я понял, насколько же постыдным было моё поведение». Излечившись от этого чувства, Бенкендорф на многие годы получил прививку от серьёзных увлечений.

А «девицу Жорж», как называли её в России театральные критики, ожидали ещё несколько лет успеха в России, покорение театральной Москвы, сценическое соперничество с Катериной Семёновой, которую поддерживали патриотически настроенные поклонники, а затем — холодный приём у публики и пустующие залы во время войны 1812 года.