Наталья Николаевна огорченно констатирует: «Ну вот, дорогой брат. Как мало у меня надежды на мать — она упрекает меня за одолжение 1000 рублей. Но чем же я должна была расплатиться за весь дом, воздухом не проживешь. Она больше, чем кто-либо, знает, что значит содержать семью, сама не сводила концы с концами при 40 000 рублей, которые она получала от моего дедушки».

Александра Николаевна, которая знала положение сестры не понаслышке, в свою очередь, поддержала ее в своем письме брату Дмитрию: «Дорогой Дмитрий, я думаю, ты не рассердишься, если я позволю себе просить тебя за Ташу. Я не вхожу в подробности, она сама тебе об этом напишет. Я только умоляю тебя взять ее под свою защиту. Ради бога, дорогой брат, войди в ее положение и будь так добр и великодушен — приди ей на помощь. Ты не поверишь, в каком состоянии она находится, на нее больно смотреть. Пойми, что такое для нее потерять 3000 рублей. С этими деньгами она еще как-то может просуществовать с семьей. Невозможно быть более разумной и экономной, чем она, и все же она вынуждена делать долги. Дети растут, и скоро она должна будет взять им учителей. Следственно расходы только увеличиваются, а доходы ее уменьшаются. Если бы ты был здесь и видел ее, я уверена, что был бы очень тронут положением, в котором она находится, и сделал бы все возможное, чтобы ей помочь. Поверь, дорогой Дмитрий, Бог тебя вознаградит за добро, которое ты ей сделал бы. Я боюсь за нее. Со всеми ее горестями и неприятностями она еще должна бороться с нищетой. Силы ей изменяют, она теряет остатки мужества, бывают дни, когда она совершенно падает духом. Кончаю, любезный Дмитрий, уверенная, что ты на меня не рассердишься за мое вмешательство в это дело и сделаешь всё возможное, чтобы прийти на помощь бедной Таше. Подумай о нас, дорогой Дмитрий, в отношении 1 февраля, в особенности о Таше. Я не знаю, что отдала бы, чтобы видеть ее спокойной и счастливой, это настоящее страдание».

Это письмо не имеет даты, но судя по упоминанию 1 февраля — срока, к которому Дмитрий Николаевич должен был переводить содержание сестрам, оно написано в начале 1841 года. Три тысячи рублей, о которых идет речь в письме, — это сумма, которую поначалу Наталье Николаевне выдавала мать из доходов от Яропольца, но затем отказалась, ссылаясь на свое собственное затруднительное финансовое положение. Вполне вероятно, что при этом сыграл свою роль переезд сестер без спроса в Петербург, под крыло Екатерины Ивановны Загряжской. Тетка, чем могла, помогала сестрам, но не столько деньгами, сколько различными подарками, платьями или тканями на их пошив.

Приехавшая в Петербург Ольга Сергеевна Павлищева навещает Наталью Николаевну, излагая свои впечатления в письмах мужу в Варшаву.

Друзья Пушкина, прежде всего П. А. Плетнев, неизменно отмечали любезность, с которой общалась с ними его вдова, хранившая память былых отношений. Встречались они чаще всего у Карамзиных. Об одной из таких встреч Плетнев написал 8 февраля 1841 года Я. К. Гроту в Гельсингфорс: «В 11 часов тряхнул я стариной и поехал к Карамзиным, где не бывал более месяца. Карамзина меня встретила словами: revenant [142]. Там нашлось всё, что есть прелестнейшего у нас: Пушкина — поэт, Смирнова, Ростопчина и проч. Лермонтов был тоже. Он приехал в отпуск с Кавказа».

Плетнев постоянно бывал и у самой Натальи Николаевны, а она, в свою очередь, наносила ему визиты. Об одном таком посещении Плетнев дает отчет Гроту 21 марта 1841 года: «Гораздо интереснее был визит Натальи Николаевны Пушкиной (жены поэта) с ее сестрой. Пушкина всегда трогает меня до глубины души своею ко мне привязанностью. Конечно, она это делает по одной учтивости. Но уже и то много, что она старается меня (не имея большой нужды) уверить, как ценит дружбу мужа ко мне…»

Проведя лето и большую часть осени 1841 года в Михайловском, Наталья Николаевна с детьми и сестрой вернулись в Петербург 26 октября 1841 года. Поселились они в квартире, которую им опять присмотрела поближе к себе тетушка Екатерина Ивановна. На этот раз они жили врозь с Местрами, что, скорее всего, было желанием Натальи Николаевны. Новая петербургская квартира располагалась неподалеку от шепелевского дома, в хорошо знакомом Наталье Николаевне районе, у Конюшенного моста, в доме Китнера. Это был один из самых старых домов, расположенных в этих кварталах. В 1718 году участок под застройку был пожалован камердинеру Петра I Козьме Спиридоновичу Ливанову. Впоследствии владельцы менялись: Ливановых сменил Ф. Ф. Крузе, его — Прокофий Акинфиевич Демидов, того, в свою очередь, Савва Яковлев и т. д., пока в конце 1830-х годов владельцем дома не стал ламповый мастер Себастьян Китнер, отец известного архитектора Иоахима Китнера. В 1840 году дом перестраивал архитектор Август Иванович Ланге, помощник А. И. Штакеншнейдера. Так что Наталья Николаевна въехала в старинный, но только что обновленный дом. Он был тогда четырехэтажным; позднее, в 1870-х годах, его достроили пятым этажом по проекту академика архитектуры В. Ф. Геккера.

Пользуясь ближайшим соседством, Екатерина Ивановна каждый день в семь часов вечера приходила навестить племянниц и детей или только детей, если старшие обитательницы квартиры были в отсутствии. Дом выходил окнами на церковь Спаса Нерукотворного Образа при Конюшенном придворном ведомстве, так что Наталье Николаевне ежедневно вспоминался день отпевания в ней Пушкина. Теперь она могла ежедневно посещать этот памятный для нее храм и приводить в него детей. Дом, в котором она поселилась, соседствовал с тем, в котором некогда жил юный Пушкин, привезенный дядюшкой Василием Львовичем из Москвы для определения в Лицей. Дом, где жила вдова с детьми, сейчас имеет адрес Мойка, 11. Из окон ее квартиры хорошо просматривался дом на Мойке, 12, напоминая о четырех месяцах, которые они с Пушкиным прожили в нем, и двух днях, когда он здесь умирал.

Неподалеку, в Литейной части, на Гагаринской улице, жили тогда Вяземские и Карамзины, которых постоянно по старой дружбе, а теперь и по родству посещала Наталья Николаевна. Продолжала она видеться и с другим другом Пушкина, Плетневым. 1 апреля 1842 года он писал Гроту: «В понедельник я обедал у Natalie Пушкиной с отцом и братом (Львом Сергеевичем) поэта. Все сравнительно с Александром ужасно ничтожны. Но сама Пушкина и ее дети — прелесть».

В этой квартире на Конюшенной Наталья Николаевна прожила полгода между двумя поездками в Михайловское, и сюда же она вернулась после второго там пребывания.

Уже из Петербурга она написала брату 17 сентября 1842 года: «Ты, может быть, будешь удивлен, дорогой, добрейший Дмитрий, увидев петербургский штемпель на моем письме. Столько разных неприятных обстоятельств, и самых тяжелых, произошли одни за другими этим летом, что я вынуждена была ускорить на два месяца мое возвращение. Это решение было принято после письма графа Строганова, который выслал мне 500 рублей на дорогу (зная, что у меня ни копейки), настоятельно рекомендуя мне вернуться незамедлительно». Больше Наталья Николаевна уже никогда не приедет в Михайловское.

Возвращение в свет

Пришла пора подумать об образовании подраставших детей. О планах Натальи Николаевны Плетнев писал Гроту 25 ноября 1842 года: «Чай пил у Пушкиной (жены поэта). Она очень мило передала мне свои идеи насчет воспитания детей.

Ей хочется даже мальчиков, до университета, не отдавать в казенные заведения. Но они записаны в пажи — и у нее мало денег для исполнения этого плана».

Сыновья Пушкиных были зачислены в пажи по милости Николая I, встреча с которым, рано или поздно, была неизбежной, раз Наталья Николаевна жила в Петербурге. Произошла она случайно под Рождество, 24 декабря 1841 года в английском магазине на Невском проспекте: выбирая подарки для детей, вдова Пушкина неожиданно столкнулась с императором, также зашедшим купить подарки для своих домашних. Они не виделись со времени кончины поэта. Милостиво поговорив с вдовой, Николай I через ее тетку, фрейлину Е. И. Загряжскую, пригласил Наталью Николаевну вновь бывать при дворе.