Я сумею впоследствии, милостивый государь, заставить вас оценить по достоинству звание, которым я облечен и которого никакая выходка с вашей стороны запятнать не может.

Остаюсь, милостивый государь, ваш покорнейший слуга

Барон де Геккерен.

Прочтено и одобрено мною.

Барон Жорж де Геккерен».

Этот ответ принес д’Аршиак; Пушкин, не читая его, принял сделанный ему вызов. Теперь в дело должны были вступить секунданты. Уехавший д’Аршиак вскоре прислал Пушкину записку:

«Прошу г-на Пушкина оказать мне честь сообщением, может ли он меня принять. Или, если не может сейчас, то в котором часу это будет возможно.

Виконт д’Аршиак, состоящий при французском посольстве».

В тот же вечер на рауте у графини Разумовской Пушкин решает найти себе секунданта. Прибыв туда в двенадцатом часу ночи, он обращается к советнику английского посольства Артуру Меджнису. Переговоры Пушкина с д’Аршиаком и Меджнисом не прошли незамеченными для знакомых. Кто-то сказал Вяземскому: «Пойдите, посмотрите, Пушкин о чем-то объясняется с д’Аршиаком; тут что-то недоброе». Вяземский отправился в их сторону, но они прекратили разговор и разошлись. К Вяземскому Пушкин обращается с невинной просьбой написать князю Козловскому об обещанной статье для «Современника».

С. Н. Карамзина запомнила последнюю встречу с Пушкиным у Разумовской: «…я видела Пушкина в последний раз; он был спокоен, смеялся, разговаривал, шутил, он несколько раз судорожно сжал мне руку, но я не обратила внимания на это». А. И. Тургенев, встречавшийся с Пушкиным почти каждый день, также отметил его спокойствие в этот день: «Я видел Пушкина на бале у гр. Разумовской, провел с ним часть утра; видел его веселого, полного жизни, без малейших признаков задумчивости: мы долго разговаривали о многом, и он шутил и смеялся». Пушкин отправился с раута домой в ожидании известий от Меджниса, согласившегося было стать его секундантом. Однако переговорив с д’Аршиаком и поняв, что примирение противников невозможно, тот прислал Пушкину записку с отказом. Это произошло уже в половине второго ночи.

В день накануне поединка Пушкин обедал у графини Е. П. Ростопчиной, муж которой запомнил, что поэт несколько раз буквально убегал в туалетную комнату и мочил себе голову холодной водой, до того его мучил жар. А вечером того же дня Пушкин появился у Вяземских, застав там графа М. Ю. Виельгорского и В. А. Перовского. Самого хозяина дома не было, так что только княгине Пушкин рассказал о письме, посланном им Геккерену. Вера Федоровна удерживала Пушкина чуть ли не до утра, но муж, гостивший у Карамзиных, так и не появился.

Уже в день дуэли в десятом часу утра Пушкин получает новую записку от д’Аршиака: «Я настаиваю еще сегодня утром на просьбе, с которою я имел честь обратиться к вам вчера вечером. Необходимо, чтобы я имел свидание с секундантом, которого вы выберете, притом в самое ближайшее время.

До полудня я буду дома, надеясь раньше этого времени увидеться с тем, кого вам угодно будет ко мне прислать».

Пушкин в ответ пишет д’Аршиаку: «Я не имею никакого желания вмешивать праздный петербургский люд в свои семейные дела, поэтому я решительно отказываюсь от разговора между секундантами. Я приведу своего только на место поединка. Так как г. Гекерен меня вызывает и обиженным является он, то он может выбрать мне секунданта, если увидит в том надобность: я заранее принимаю его, если бы даже это был его егерь. Что касается часа, места, я вполне к его услугам. Согласно нашим, русским обычаям, этого вполне достаточно… Прошу вас верить, виконт, — это мое последнее слово, мне больше нечего отвечать по поводу этого дела, и я не двинусь с места до окончательной встречи».

Фраза о егере невольно напоминает ситуацию дуэли Ленского с Онегиным, который привез в качестве секунданта француза-камердинера:

Однако в романе Зарецкий был поставлен перед фактом, отчего вынужден был согласиться. В пушкинской истории противную сторону такой поворот событий не устроил, о чем д’Аршиак и сообщает Пушкину очередной запиской: «Оскорбив честь барона Жоржа Геккерена, вы обязаны дать ему удовлетворение. Это ваше дело — достать себе секунданта. Никакой не может быть речи, чтоб ето вам доставили. Готовый со своей стороны явиться в условленное место, барон Жорж Геккерен настаивает на том, чтобы вы держались принятых правил. Всякое промедление будет рассматриваться им, как отказ в удовлетворении, которое вы ему обязаны дать, и как попытка огласкою этого дела помешать его окончанию. Свидание между секундантами, необходимое перед встречей, становится, если вы всё еще отказываете в нем, одним из условий барона Жоржа Геккерена; вы же мне говорили вчера и писали сегодня, что принимаете все его условия».

Будь в это время в Петербурге Владимир Соллогуб, Пушкин отправился бы к нему, а теперь он вынужден был пуститься на поиски секунданта. Выехав из дому в санях, Пушкин отправился к Константину Россету, жившему на Пантелеймоновской улице, но не застал его дома. И тут неожиданно то ли на Цепном мосту через Фонтанку, то ли на Пантелеймоновской улице он встретил своего лицейского товарища К. К. Данзаса. Пушкин усадил его в свои сани со словами: «Данзас, я ехал к тебе, садись со мной в сани и поедем во французское посольство, где ты будешь свидетелем одного разговора». Через несколько минут они были уже на Миллионной улице в квартире д’Аршиака. Поприветствовав хозяина, Пушкин обратился к Данзасу: «Теперь я вас введу в сущность дела» — и рассказал о том, что произошло между ним и Дантесом, окончив объяснение словами: «Теперь я вам могу сказать только одно: если дело это не закончится сегодня же, то в первый же раз, как я встречу Геккерена — отца или сына, — я им плюну в физиономию». Затем он, указав на Данзаса, прибавил: «Вот мой секундант». Только после этого он обратился к нему с вопросом: «Согласны вы?» В этой ситуации Данзасу не оставалось ничего другого, как ответить утвердительно. Самому д’Аршиаку Пушкин пояснил причины, которые заставляют его драться: «Есть двоякого рода рогоносцы: одни носят рога на самом деле; те знают отлично, как им быть; положение других, ставших рогоносцами по милости публики, затруднительнее. Я принадлежу к последним».

После ухода Пушкина Данзас первым делом спросил д’Аршиака: «Нет ли средств окончить дело миролюбиво?» Ответ д’Аршиака, который и сам бы желал примирения сторон, но уже убедился в том, что это невозможно, был отрицательным. Оставалось обсудить условия дуэли. Составленные по-французски и подписанные обоими секундантами, они гласили:

«Условия дуэли между г. Пушкиным и г. бароном Жоржем Геккереном

1. Противники становятся на расстоянии двадцати шагов друг от друга, на пять шагов назад от двух барьеров, расстояние между которыми равняется десяти шагам.

2. Противники, вооруженные пистолетами, по данному сигналу, идя один на другого, ни в коем случае не переступая барьера, могут пустить в дело свое оружие.

3. Сверх того принимается, что после первого выстрела противникам не дозволяется менять место для того, чтобы выстреливший первым подвергся огню своего противника на том же расстоянии.

4. Когда обе стороны сделают по выстрелу, то, если не будет результата, поединок возобновляется на прежних условиях: противники ставятся на то же расстояние в двадцать шагов; сохраняются те же барьеры и те же правила.

5. Секунданты являются непременными посредниками во всяком объяснении между противниками на месте боя.