105. Фрегаты (о-в Альдабра)
106. Кокосовый орех, проросший на тропическом пляже
Пищу и те и другие находят в море. Олуши, родственницы бакланов, разлетаются в разные стороны на сотни километров. Обнаружив косяк рыбы или кальмаров, они пикируют в воду, ныряя за добычей на несколько метров вглубь. Фрегаты, большие темные птицы с двухметровым размахом крыльев и раздвоенным хвостом, ловят добычу другим способом. Они стремительно летят над самой поверхностью и, чуть наклонив голову, ловко выхватывают из воды кальмара или летучую рыбу. А еще они парят над островом, высматривая возвращающихся олушей, и с такой назойливостью наскакивают на удачливую охотницу с зобом, полным рыбы, что олуша нередко вынуждена срыгнуть свою добычу, и нахлебник-фрегат в молниеносном пике хватает неправедно отнятую рыбу еще в воздухе.
И олуши, и фрегаты большую часть года проводят в воздухе, редко опускаясь на воду. На Альдабру они прилетают гнездиться. В мире не так уж много островов, где вовсе нет кошек, крыс или иных любителей яиц и подрастающих птенцов, и Альдабра служит гнездовьем всех фрегатов Индийского океана. Они прилетают сюда даже с берегов Индии, покрывая расстояние в три тысячи километров, и сооружают гнезда в невысоких манграх у восточного конца атолла. Первыми опускаются на ветки самцы. Они раздувают большие алые воздушные мешки под клювами, приглашая самок присоединиться к ним.
Олуши, несмотря на пиратские повадки фрегатов, гнездятся бок о бок с ними. На острове нет хищников, и птицам нет нужды прятать свои гнезда или устраивать их в недоступных местах. А потому мантры сплошь покрыты гнездами, расположенными так тесно, что одна птица может воровать подходящие веточки из гнезда соседки для постройки своего, даже не сходя с него.
Помимо мангров там есть еще много всяких растений. Пляжи окаймлены кокосовыми пальмами. В трещинах кораллового известняка укореняется терновник, а там, где ветер нагромоздил песок дальше от воды, зеленеют невысокие травы. Каким образом попали туда все эти растения? Некоторые семена, бесспорно, прибыли по воздуху на клювах, лапах или перьях птиц. А то даже и в их кишечнике, извергнутые на землю вместе с пометом. Семена помельче мог принести с материка ураган, и они спланировали вниз на крохотных пушистых парашютах. Большинство же остальных принесло море. Пройдитесь по пляжу у верхней границы прилива, и в пределах каких-либо десятка-двух шагов вы обнаружите десяток разных семян, оставленных там волнами. Одни погибли, другие еще сохраняют жизнеспособность, а кое-какие уже пустили корешки и развернули листья.
Среди них часто попадаются кокосовые орехи: собственно говоря, кокосовая пальма весьма удачно использует этот способ путешествия по всему свету. Растет она вдоль пляжей тропических островов по узкой полосе за верхней границей прилива, где ее не затеняют другие деревья и не душит подлесок. Она несколько наклонена в сторону моря, и созревшие орехи, падая, скатываются туда, где их подхватывают волны и уносят с собой. Орех плывет, надежно поддерживаемый густым сплетением грубых волокон, окружающих плотную скорлупу, под которой в широком слое мякоти прячется семя. Они могут носиться по волнам, не погибая, месяца четыре, пропутешествовав за этот срок сотни километров, чтобы в конце концов их выбросило на девственный пляж какой-нибудь еще не освоенной Альдабры. Кокосовая пальма столь успешно разбрелась по свету — а люди с таким усердием сажали деревья, обеспечивавшие их едой и питьем, — что теперь уже невозможно достоверно установить, где была ее родина.
В мусоре, оставленном отливом, полно обломков веток, клубков корней и всяких других остатков. Сами безжизненные, они могли доставить на остров живых пассажиров. Именно так должны были попасть на Альдабру улитки, многоножки, пауки и другие мелкие беспозвоночные. И даже более крупные животные. Пресмыкающиеся, в частности, прекрасно выдерживают морские путешествия на таких плотах. А вот земноводные с их нежной кожей не переносят погружения в соленую воду. Поэтому на Альдабре, как почти на всех океанических островах, по деревьям шныряют и греются на солнцепеке разнообразные ящерицы, но в ее солоноватых болотах не слышно кваканья лягушек.
Попавшие на остров животные и растения не остаются неизменными от поколения к поколению. Со временем многие виды начинают медленно изменяться. Происходит тот же процесс, благодаря которому в замкнутых озерах появляются новые виды рыб. Легчайшие сдвиги в генетической структуре, сопряженные со сложностями воспроизведения, воплощаются в каких-то мелких анатомических отличиях. В небольших изолированных популяциях такие мутации в следующих поколениях не стираются, как происходит обычно на материке в больших популяциях, а, наоборот, закрепляются.
Иногда изменение выглядит пустячным. Самое красивое цветковое растение Альдабры, принадлежащее к роду ломатофиллум, выбрасывает из розетки колючих мясистых листьев соцветие оранжевых цветков несколько иного оттенка, чем у другого вида ломатофиллума на Сейшельских островах в каких-то сотнях километров оттуда. Точно так же единственная хищная птица, постоянно обитающая на Альдабре, прелестная маленькая пустельга, отличается от своей родственницы на Мадагаскаре чуть более красным оперением брюшка. Отличие это, однако, настолько заметно и постоянно, что ее пришлось выделить в особый подвид.
Другие постоянные жители острова претерпели более существенные изменения. Под кустами бегает небольшой пастушок, до того любопытный, что его можно подманить, просто постукивая камнем о камень. Пастушки — небольшие длинноногие птицы, родственные камышницам и лысухам; альдабрский пастушок очень схож с африканским и строением тела, и привычками. С одной лишь существенной разницей: он не умеет летать.
В Африке пастушки спасаются в воздухе от десятков наземных врагов, а на Альдабре таких врагов нет, и неспособность летать никакими опасными последствиями не чревата. Более того, она дает некоторые преимущества. Полет обходится птицам дорого. Мышцы и кости, необходимые для эффективной работы крыльев, составляют 20 % массы типичной летающей птицы, и развитие их требует повышенного питания. Всякий раз, поднимаясь в воздух, птица расходует большое количество энергии, а потому не удивительно, что в среднем птицы предпочитают не летать без большой на то необходимости. А у пастушков на Альдабре такой необходимости не существует. Наоборот, над островом часто дуют сильные ветры, которые могли бы унести летающего пастушка так далеко в море, что ему трудно было бы вернуться. В результате крылья у альдабрских пастушков маленькие, со слабыми мышцами — настолько, что они даже ими не хлопают.
Альдабрский пастушок не единственный член своего семейства, у которого изоляция вызвала такое изменение. На островах Тристан-да-Кунья, Вознесения и Гоф, а также на нескольких островах Тихого океана также есть пастушки, либо вовсе не способные летать, либо только перепархивающие с места на место. На Новой Каледонии, в западной части Тихого океана, искусство полета утратил родственник журавлей. Это кагу, изумительно красивая птица с пышным хохлом. Самец кагу исполняет перед самкой сложный брачный танец, гордо демонстрируя ей свои бесполезные крылья. На Галапагосских островах тот же эволюционный путь проделал баклан. На его укоротившихся крыльях перья настолько растрепаны, что птица не может подняться в воздух, как бы она ими ни хлопала.
Пожалуй, из всех островных нелетающих птиц наибольшую известность приобрела былая обитательница острова Маврикий, как и Альдабра, расположенного в Индийском океане. Она принадлежала к голубям, но корм искала на земле и мало-помалу достигла размеров индейки. Перья на теле у нее стали мягкими и пушистыми, а от крыльев остались лишь рудименты. Хвост, некогда управлявший полетом, превратился в декоративный пучок кудряво изогнутых перьев. Этого беспомощного красавца португальские моряки, первые с ним познакомившиеся, назвали doudo— «дурачок», потому что он доверчиво подпускал людей к себе так близко, что его легко было оглушить дубинкой. Моряки всех национальностей убивали множество дронтов (русское название этой птицы), чтобы пополнить запасы свежего мяса. А когда на острове поселились люди, привезенные ими свиньи принялись уничтожать яйца дронтов. Последний дронт был убит на исходе XVII века, менее чем через двести лет после того, как он был впервые описан путешественниками.