Вечером он позвонил Турстейну и сказал, что плохо себя чувствует, а потому питье пива откладывается.
Мать Турид была вдова, она стояла в новом платье и обеими руками держала еще довоенный ридикюль. Она приехала накануне и была безмерно благодарна, что Горм согласился жениться на Турид, словно он сжалился над падшей женщиной.
Турид сияла в белом подвенечном платье от «Гранде & К». Самом лучшем и дорогом. Правда, фата была коротковата. Но, как сказала тетя Клара: «Красивой невесте не нужны глупые украшения».
Когда Горм проходил в церкви с невестой мимо скамьи, на которой сидела мать, она скромно приложила к глазам платок. Только бабушка, сидевшая между тетей и дядей, не выражала радости.
Турстейн стоял впереди вместе с подругами Турид. Они были дружками жениха и невесты. Он уже обзавелся новой возлюбленной, так что без раздумий ответил «да», когда ему предложили эту роль.
Горм всю ночь думал об этой минуте. Собственно, все было решено и записано в его блокноте еще до того, как он лег. И когда, как говорится, орган загудел и они пошли по красной ковровой дорожке, Горм знал, что еще есть время. Правда, совсем немного.
Он подвел Турид к стулу невесты, и этот момент настал. Горм легко поклонился сначала пастору, потом невесте и повернулся спиной к алтарю. После этого он поклонился всем собравшимся. Одно мгновение он стоял и смотрел поверх их голов, спокойно поправляя отцовские золотые запонки, затем пошел обратно по проходу, чувствуя глаза присутствующих, пришпиленные к своему телу как неприятные, но совершенно безопасные канцелярские кнопки.
Он шел, исполненный мужской силы и власти, как будто бы все, сколько он мог помнить, было куплено и оплачено и поэтому могло быть возвращено обратно. Букеты цветов, выставленные по центральному проходу, были произведениями двух главных цветочных магазинов города. Желтые и розовые. В следующий раз не забыть бы попросить их добавить каких-нибудь темно-синих цветов, чтобы они напоминали ему о Тихом океане.
Церковные двери он оставил за собой открытыми и спустился по лестнице под последние звуки Мендельсона, потом вышел на солнце и прямым ходом направился к отцовскому «вольво». Это было так естественно. Оставалось только так поступить.
Он поехал прямо в контору и попросил фрекен Ингебриктсен принести ему кофе и расписание самолетов. Расписание заграничных рейсов, потому что он собирается предпринять долгую поездку по личным делам.
В конце концов он открыл ящик с исписанными желтыми блокнотами. Быстро переложил их в портфель-дипломат. Он ничего не забыл. Он был готов.
В эту минуту пастор спросил его о чем-то, и он ответил, как было заучено:
— Да.
Турид была в восторге, переехав в белую семейную виллу Гранде с большим садом, она и слышать не хотела о том, что им лучше жить где-нибудь отдельно. В этом она была единодушна с матерью.
— Но будет лучше, если две комнаты будут предоставлены целиком в ваше распоряжение. Горм привык много времени проводить у себя. Он всегда был такой, — тихо сказала мать и доверительно взяла Турид под руку.
Турид обзавелась кофеваркой, крекерами и хрустящими хлебцами, которые разместила в шкафу в комнате Марианны, на случай если бы им захотелось вечером попить кофе или пораньше позавтракать. Она работала в школе и иногда ходила куда-нибудь с подругами. Но чаще сидела у себя в комнате и проверяла тетради или готовилась к урокам.
Горм большую часть времени проводил в конторе. У него были планы расширить сотрудничество с одной из ведущих магазинных сетей, поэтому Хауган и Хенриксен должны были постоянно держать его в курсе дела и обсуждать с ним важные вопросы. Горм чувствовал, что стал лучше разбираться в делах. Старые работники были им довольны. Каждый день после рабочего дня он выпивал с ними у себя в кабинете по рюмочке коньяка или выкуривал сигару. Хауган следил за временем — четверть часа, самое большее двадцать минут, ему надо было поспеть домой к обеду.
Поскольку до сих пор еще не была решена многолетняя борьба отца с коммуной за участок под строительство, это было обычной темой их совещаний. Они собирались весной надстроить к имеющимся еще два этажа, но этого было недостаточно.
Хауган и Горм договорились между собой, что им необходим хороший адвокат, чтобы продвинуть вперед дело с коммуной. Ванг был безупречен, но он утратил боевой задор и в скором времени уйдет на пенсию по возрасту. Кроме того, у него в муниципалитете два друга по политической партии, которых он не хотел ставить в неловкое положение. Хауган советовал Горму формально не отстранять Ванга от дел и действовать обходным путем. Горм нетерпелив, однако до поры до времени уступил Хаугану.
Он обнаружил, что ходить на работу отнюдь не наказание. Напротив, он отдавал ей все больше и больше сил.
Несколько раз, возвращаясь домой, Горм слышал, как Турид и мать смеются над чем-то. И испытывал странное чувство благодарности. Ему это казалось трогательным, но словно не имело к нему отношения. К животу Турид он относился только как к животу Турид, что, несомненно, было ей неприятно.
После женитьбы Горм уже никогда не приносил домой свой желтый блокнот. Он запер его в ящике в своем кабинете. В субботу после коньяка со стариками он достал его и записал:
«Когда он в первый раз увидел своего ребенка, ему стало ясно, что он оказал услугу своему приятелю».
В тот день, когда родилась Сири, они с Турид впервые серьезно поссорились. Она хотела, чтобы их матери, обе, поехали с ними летом за границу. Таким образом они обеспечили бы себя нянями.
Горм считал, что до рождения ребенка об этом говорить рано. Турид рассердилась и бросила ему, что он не рад собственному ребенку. Возразить на это ему было решительно нечего.
Схватки начались часа два спустя после ссоры, и хотя Турид уже перехаживала положенный срок, Горм считал, что виноват он и случившегося можно было избежать, если бы он не рассердил Турид.
Он повез ее в больницу. Она стонала и без конца хваталась за него. Из-за этого он чувствовал себя беспомощным, ведь он ничем не мог облегчить ее муки, но пытался сохранить самообладание.
Ему велели подождать в коридоре.
— Господин Гранде может тем временем выпить чашечку кофе, — улыбнулась сестра и хотела увести Турид.
Турид согнулась и вцепилась в Горма. Схватка.
— Сюда, пожалуйста, фру Гранде, — сказала сестра. Турид умоляюще смотрела на него, жадно хватая ртом воздух.
Ему казалось, что он видит ее в первый раз. Все-таки он отвечал за нее. Она была его женой. Он виноват в том, что она стоит в коридоре больницы и корчится от боли. Турид показала ему то, о чем он ни разу не думал во время ее беременности: свой страх. Она смертельно боялась.
Девять месяцев он относился к ее состоянию, как к досадному, но естественному событию, с которым она спокойно справится без его помощи. Его вклад ограничивался тем, что он женился на ней.
Он обнял ее и повел по коридору. Когда сестра хотела разлучить их и закрыть дверь, Турид заплакала.
— Я пойду с тобой, — сказал Горм.
— Акушерка против присутствия там мужчины.
Горм сделал вид, что не слышит, и вошел в эту страшную комнату, полную стальных трубок, никеля и стекла. На полу стояло ведро с чем-то, напоминавшим орудия пытки, плавающие в окровавленной воде.
— Можете здесь раздеться, — сказала сестра и увела Турил за ширму.
Через несколько минут Турид со стоном вышла оттуда в широкой больничной рубахе.
Горм вознамерился пойти за ней в родильное отделение, когда властный голос заставил его обернуться:
— Вам туда нельзя!
Эта женщина, безусловно, была здесь главной. Чем-то она напомнила Горму Буббена на борту «Бонневилле». Она не представляет собой никакой опасности, но хочет быть здесь самой главной, подумал он, направляясь туда, где стонала Турид.